Мэгги не решалась заговорить, не решалась повернуть голову. Силы, которые придавало ей негодование, иссякли. Она не осмеливалась выговорить даже слов прощения, готовых вырваться у нее в ответ на это признание.
Они снова оказались у ворот, и Мэгги остановилась, охваченная дрожью.
— Вы не должны мне говорить эти слова, я не должна слушать их, — с мукой в голосе и опустив глаза, сказала она Стивену, вставшему перед ней, чтобы загородить путь к воротам. — Мне очень грустно, что я причинила вам столько страданий; но ведь слова здесь напрасны.
— Нет, не напрасны! — с жаром воскликнул Стивен. — Если бы в вашей душе нашлась для меня хоть капля жалости и снисхождения, а не одна жестокая несправедливость — разве это было бы напрасно? Мне легче было бы все снести, если бы я знал, что вы не презираете меня, не считаете наглым фатом. Посмотрите на меня — видите, какой я жалкий и истерзанный; я каждый день делаю по тридцать миль, чтобы только не думать о вас.
Мэгги не могла, не смела взглянуть на него: она уже раньше видела, какое у него измученное лицо.
— Я не думаю о вас плохо.
— Тогда, дорогая, взгляните на меня, — с бесконечной нежностью в голосе молил Стивен. — Не уходите. Дайте мне испытать хоть минутное счастье, дайте почувствовать, что вы меня прощаете.
— Я прощаю вас, — ответила Мэгги, потрясенная тоном, каким это было сказано, и еще больше испуганная тем, что поднималось в ней самой. — Прошу вас, не удерживайте меня. Прошу вас, уезжайте.
Крупная слеза скатилась из-под полуопущенных ресниц.
— Я не могу уехать, не могу оставить вас, — сказал Стивен с еще более страстной мольбой. — Я вернусь снова, если вы так холодно расстанетесь со мной. Я не отвечаю за себя. Но если вы пройдете со мной еще немного, я смогу этим 5кить. Вы же видите, ваш гнев сделал меня в десять раз более безрассудным.
Мэгги повернула обратно, но Танкред, гнедой конь Стивена, выразил столь энергичный протест против этих бесконечных поворотов, что Стивен, заметив выглянувшего из-за ворот Уилли Мосса, окликнул его:
— Послушай! Попридержи-ка на несколько минут лошадь.
— Нет, нет, — сказала Мэгги поспешно, — тете это покажется странным.
— Не думайте об этом, — нетерпеливо проговорил Стивен. — Она никого не знает в Сент-Огге… Поводи его минут пять взад и вперед, — добавил он, обращаясь к Уилли, потом сделал шаг к Мэгги, и они двинулись дальше. Она должна была идти, иного выхода у нее не было.
— Возьмите меня под руку, — умоляюще сказал Стивен, и Мэгги повиновалась с таким ощущением, будто она скользит вниз, как в ночном кошмаре.
— Неужели этому не будет конца? — начала она, пытаясь словами отогнать гнетущее чувство. — Как это низко, как это постыдно — позволить себе взгляд или слово, о которых Люси… о которых все другие не должны знать. Подумайте о Люси.
— Я думаю о ней, да благословит ее бог. Если бы не это… — И Стивен положил ладонь на руку Мэгги, лежавшую на сгибе его локтя; им обоим трудно было говорить.
— Я тоже связана, — сделав отчаянное усилие, выговорила наконец Мэгги, — даже если не было бы Люси.
— Вы помолвлены с Филипом Уэйкемом? — спросил Стивен. — Это правда?
— Я считаю себя помолвленной с ним и не выйду замуж ни за кого другого.
Стивен молчал, пока они не свернули на поросшую густой травой тенистую боковую тропинку, и тогда в неистовом порыве у него вырвалось:
— Это неестественно, это чудовищно, Мэгги! Если бы вы любили меня, как я вас, мы бы перешли через все, лишь бы принадлежать друг другу. Мы разорвали бы все ложные узы, порожденные нашей слепотой, и соединились бы навеки.
— Я готова скорее умереть, чем поддаться этому искушению, — медленно и отчетливо произнесла Мэгги, отнимая у него руку: все духовные силы, накопленные в тяжелые годы, пришли ей на помощь в эту решительную минуту.
— Тогда скажите, скажите мне, что я вам безразличен, — почти не помня себя, воскликнул Стивен. — Скажите, что вы любите другого.
На один миг у Мэгги мелькнула мысль сказать Стивену, что ее сердце отдано Филипу, и тем самым избавить себя от необходимости новой борьбы. Но ее губы отказывались произнести эти слова, и она продолжала молчать.
— Если вы действительно любите меня, дорогая, — мягко сказал Стивен, снова завладевая ее рукой, — самое лучшее, единственно возможное для нас — это стать мужем и женой. Пусть это даже причинит кому-нибудь боль. Все произошло помимо нашей воли, родилось само собою — захватило меня, несмотря на мое сопротивление. Видит бог, я сделал все, чтобы не обмануть надежд, которые на меня возлагали, но только еще больше все запутал, — лучше было мне сдаться сразу.
Мэгги молчала. О, если бы это не было злом, если бы она могла в это поверить, и ей больше не надо было бы напрягать свои силы в борьбе с этим течением, стремительным и обволакивающим, как летний разлив реки.
— Скажите «да», дорогая, — проговорил Стивен, наклоняясь и с мольбой заглядывая ей в глаза. — Что нам весь мир, если мы будем принадлежать друг другу?
Он ощущал на липе ее дыхание, губы ее были так близко, — но к любви его примешивался благоговейный страх.
Веки и губы Мэгги трепетали, на мгновение взгляд ее широко открытых глаз погрузился в его глаза — таким взглядом смотрит дикая лань, пугливо противясь ласкающей ее руке, — потом Мэгги резко повернула к дому.
— И наконец, — торопливо продолжал он, пытаясь побороть не только ее, но и свои сомнения, — я ведь ничего не разрываю, мы в сущности не помолвлены. Если бы Люси лишила меня своей привязанности, я не счел бы себя вправе противиться этому. Если вы не связаны с Филипом словом, мы оба свободны.
— Вы сами не верите в то, что говорите; это не настоящие ваши мысли, — твердо сказала Мэгги. — Вы думаете так же, как и я, что подлинные узы — это те надежды и чувства, которые мы вызываем в сердцах других. Иначе каждое слово, — будь только люди уверены в своей безнаказанности, — могло бы быть нарушено. И в мире не существовала бы верность.
Стивен молчал, он не находил больше доводов; убеждения, противоположные тем, которые он только что высказал, слишком утвердились в нем за время борьбы с самим собой. Но вскоре у него возникла новая мысль.
— Бывают случаи, когда нельзя оставаться верным своему слову, — сказал он со страстной настойчивостью. — Это неестественно: ведь мы можем только сделать вид, что отдаем свои чувства другим. Это тоже зло, и оно может обернуться несчастьем не только для нас, но и для них. Вы должны понимать это, Мэгги; и вы понимаете.
Он жадно всматривался в ее лицо, желая прочитать в нем, что она уступает. Его сильная рука мягко сжимала ее руку.
Опустив глаза, Мэгги несколько мгновений молчала, потом, вздохнув, начала, глядя на него с глубокой грустью:
— О, это очень сложно; жизнь так сложна! Иногда я думаю, что следует поддаться самому сильному чувству, но оно всегда приходит в столкновение и грозит порвать узы, созданные всей предшествующей жизнью, — те узы, которые ставят людей в зависимость от нас. Если бы жизнь была простой и легкой, как в раю, и мы всегда встречали бы первым того, кто… Я хочу сказать: если бы прошлое не связывало нас долгом, прежде чем придет любовь, — любовь была бы единственным знаком того, что люди должны принадлежать друг другу. Но я знаю, я чувствую, что так не бывает: в жизни мы вынуждены от многого отказываться: кто-то должен жертвовать любовью. Мне не все дано понимать, многое темно для меня, но одно я вижу ясно — я не могу, не должна добиваться своего счастья ценой несчастья других. Любовь естественна; но ведь и сострадание, и преданность, и верность воспоминаниям тоже естественны. Они продолжали бы жить во мне и казнить меня, если бы я ими пренебрегла. Меня преследовали бы страдания, которые я причинила. Наша любовь была бы отравлена. Не настаивайте; помогите мне… Помогите мне, потому что я люблю вас.
Мэгги говорила проникновенно; лицо ее разгорелось, в глазах все полнее выражалась любовь, которая взывала о помощи. Благородство, присущее Стивену, откликнулось на этот призыв, но тотчас же — да и могло ли быть иначе? — Это обращенное к нему с мольбой прекрасное лицо обрело над ним новую власть.
— Дорогая, — едва слышно вымолвил он, протягивая к ней руки, чтобы обнять ее, — я вынесу, я сделаю все, что вы пожелаете. Но — один поцелуй, единственный, прощальный, прежде чем мы расстанемся.
Один поцелуй — и затем долгий взгляд, пока Мэгги не сказала трепещущим голосом:
— Пустите меня: нам надо немедленно вернуться. Она поспешно направилась к дому, и больше они не вымолвили ни слова. Завидев Уилли с лошадью на поводу, Стивен остановился и поманил его рукой; Мэгги вошла в ворота. Миссис Мосс одна стояла на старом крыльце: душевная чуткость подсказала этой доброй женщине, что детей лучше отослать в дом. Для Мэгги, должно быть, большое счастье, что за ней ухаживает такой богатый и красивый джентльмен, но, вернувшись, она естественно будет испытывать неловкость — да и счастье ли это? Миссис Мосс, болея душой за Мэгги, хотела и в том и в другом случае встретить ее без свидетелей. Взволнованное лицо племянницы сказало ей достаточно ясно, что если это и было счастье, то тревожное и неверное.
— Присядь хоть ненадолго, моя родная. — Она притянула Мэгги к себе и усадила рядом на скамью: в доме уединиться было негде.
— Тетя Гритти, я очень несчастна. О, если бы я умерла, когда мне было пятнадцать лет! Как легко было тогда отказаться от всего — и как трудно теперь!
Бедная Мэгги обвила руками шею тетушки Мосс и горько разрыдалась.
Глава XII СЕМЕЙНОЕ ТОРЖЕСТВО
К концу недели Мэгги, расставшись с доброй тетей Гритти, отправилась, как это было условлено, с визитом к тетушке Пуллет в Гэрум-Фёрз. Тем временем произошли неожиданные события, и в Гэруме предполагался торжественный съезд всей семьи, желавшей обсудить и отпраздновать перемену в судьбах Талливеров, которая, по всей вероятности, окончательно снимет с них тень бесславия, после чего их добродетели воссияют во всей полноте своего блеска, как Это бывает после прояснения доселе затемненного светила.
