оголтело бегает от борта к борту, в то время как над палубой собирается великий водохлест, от ливня журавли взлетают и улепетывают подальше с глаз. Стена дождя рухает на Роберта; он беспокоится из – за часов, мечется по палубе, их собирает, опять подвертывает ногу на случайной приступке, спасается на полуют прыжками на одной ножке, как приснопамятные журавли, и сбрасывает мокрую одежду и, как достойное заключение всех этих бессмысленных событий, кидается писать, в то время как дождь ударяет по «Дафне» все чаще, а потом утихает, а потом проглядывает солнце и, наконец, на мир нисходит ночная тишина.
Слава Богу, для нас, что Роберт пишет это воспоминанье, оно дает нам понять, что же с ним происходило во время плаванья на «Амариллиде».
19. СИЯТЕЛЬНОЕ МОРЕПЛАВАНИЕ [28]
«Амариллида» отплыла из Голландии, ненадолго пристала в Лондоне, где тайком ночью погрузили что – то, матросы оцепили кордоном мостик и трюм и Роберту не удалось распознать, какой груз заносят. Потом снялись с якоря и пошли на юго – запад.
Роберт забавно описывает бортовую компанию. Похоже, что капитан специально выбирал самых нелепых чудаков, чтобы ими прикрыться при отплытии судна, а уж потом не церемониться, даже если они запропастятся по дороге. Пассажиры делились на три сорта: те, кто понимал, что корабль идет в сторону запада (как галисийская чета, путешествовавшая к сыну в Бразилию, и как старый еврей, по обету совершавший паломничество в Иерусалим самой дальней дорогой); те, кто нечетко представлял себе устройство земного шара (несколько головорезов, плывших за большими деньгами на Молукки, но они скорей бы дошли восточным курсом), и, наконец, третьи, те, кто глубоко обманывался, к примеру семья протестантов из какой – то долины в Пьемонте, целью коих было объединиться с английскими пуританами на северном побережье Нового Света, но они не учитывали, что корабль держит курс на юг и причалит только в Ресифи. Недоразумение выяснилось не ранее, чем когда они там действительно оказались, и в этой колонии – тогда управлявшейся голландцами – почли за благо высадиться, чтобы не искать на свою голову еще больших неприятностей среди католиков – португальцев. В Ресифи на корабль взошел некий мальтийский рыцарь, с пиратской физиономией, положивший себе разыскать остров, о котором слышал от одного венецианца: остров Эскондида. Не было известно, где он находится, и никто на «Амариллиде» не слыхивал о таком. Очередное доказательство, что капитан подбирал пассажиров, как говорится, одного к одному.
Он столь же мало беспокоился и о благополучии той небольшой толпы, что расселилась на второй палубе. Пока пересекали Атлантический океан, еды хватало, и на американском берегу продовольствие было пополнено. Но после плавания в царстве вытянутых перистых облаков и аляповатого неба, после Магелланова пролива, почти все, за исключением почетных пассажиров, остались на два месяца на воде, полной глистами, и хлебе, пропахшем мышачьей мочой. И многие из команды вместе с многими пассажирами померли от скорбута.
Ища где бы подзаправиться, корабль продвигался на запад параллельно берегу Чили и причалил к ненаселенному острову, который на бортовых картах именовался Мас – Афуэра. Простояли у острова три дня. Климат на нем был здоровый, растительность пышная, так что мальтийский рыцарь бормотал даже, что было бы большим везеньем для тех, кто жертва моря, выкинуться на такой гостеприимный берег и счастливо там жить, забыв о возвращении восвояси. Он, видимо, внушал себе, будто это Эскондида. Какая разница, думал Роберт, вспоминая это на «Дафне». Останься я взаправду, теперь бы не дрожал тут от страха перед Пришельцем, чей отпечаток мокрой подошвы только что заметил на доске пола.
Потом задули противные ветры, по словам капитана. Корабль против всякого здравого смысла лег на северный курс. Роберт никаких противных ветров не заметил, напротив, когда было решено поворачивать, судно было на раздутых парусах и для перемены румба пришлось их обезветрить. По всей видимости, доктору Берду и его людям нужно было для опытов удерживаться на одном и том же меридиане. Причалили к Галапагосским островам, где можно было ловить громадных черепах и печь их на собственных панцирях. Мальтийский рыцарь долго копался в своих записках и пришел к заключению, что Эскондида не в этом месте.
Снова повернув на запад и сойдя до двадцать пятого градуса южной широты, они опять заправились водой, открыв остров, не обозначенный ни на единой карте. Главной его приманкой было полное безлюдие, и мальтийский рыцарь, который не переваривал на корабле ни рациона, ни капитана, признался Роберту, что было бы мило навербовать отважных, захватить корабль, высадить капитана и кто с ним захочет на шлюпку, спалить «Амариллиду» и обосноваться на той земле, в желанном далеке от знаемого мира, и основать новое общество. Роберт спросил его, похож ли остров на Эскондиду, но рыцарь уныло покачал головой.
Снова уйдя на северо – запад при благоприятных ализеях, они нашли острова, населенные дикарями с янтарного цвета кожей, и обменялись с ними любезностями, одарили их и были на их праздниках, где упоительные туземки танцевали, подражая колебанию трав, опушающих морские пляжи у кромки прибоя. Рыцарь, вероятно не успевший связаться обетом непорочности, под предлогом рисования этих нимф (а рисовал он весьма талантливо) преуспел и в плотском соединении со своими натурщицами. Экипаж вознамерился последовать ему, но капитан объявил отплытие. Кавалер не знал, ехать или оставаться: ему казалось, что очень славным финалом жизни было бы предаться отчаянному рисованию. Но потом он решил, что Эскондида не тут.
Еще дальше на северо – запад лежал остров с миролюбивым народцем. Два дня и две ночи оставались на его рейде, и мальтийский рыцарь рассказывал аборигенам истории: он говорил на диалекте, который был малопостижим и для Роберта, и тем менее для них, но рыцарь дополнял речь рисунками на песке и жестикулировал как актер, и с энтузиазмом местные жители славословили его, скандируя: «Тузитала, Тузитала!» Рыцарь обмолвился Роберту, как приманчиво было бы окончить дни среди этих местных жителей, пересказывая им все предания подлунной. «Но Эскондида – это здесь?» – спросил Роберт. Рыцарь покачал головою.
Он погиб при крушении, раздумывал Роберт, сидя на «Дафне». А я, может статься, отыскал его Эскондиду, но не сумею его об этом оповестить, и никого оповестить не сумею. Может быть, по этой причине Роберт уведомлял обо всем в письмах свою Даму. Рассказывание историй, в общем – то, залог выживанья.
Последний воздушный замок был создан мальтийским рыцарем когда – то вечером за несколько дней, за несколько миль до кораблекрушения. Они огибали архипелаг, куда капитан решил не приставать, поскольку доктор Берд, по всей видимости, снова заторопился приблизиться к экватору. В течение путешествия Роберту стало очевидно, что поведение капитана не таково, как у мореплавателей, рассказы о которых он слышал. Полагалось составлять подробные описания встречаемых новых земель, совершенствовать путевые карты, зарисовывать форму облаков, перечерчивать береговую линию, собирать натуралии… «Амариллида» же вела себя как передвижная лаборатория алхимика, поглощенного своею Черной Деей, безразличного к огромному миру, который перед ним открывался.
Был один закат, облака переигрывались с небом рядом с тенью какого – то острова, и сбоку выходило, будто смарагдовые рыбы витали у его макушки. С другого боку дулись, сердясь, огненные шары. Сверху облака были серы. Сразу после, пламенея, солнце двинулось за островную кромку, и после этого обширное порозовение захватило и небо и тучи, с их краев будто капала кровь. Прошло еще несколько секунд, и пожар сзади островной горы заполыхал так ярко, что отсвет попал и на сам корабль. Небо зарно золотилось, будто жаровня на фоне неярких серо – синих полос. Еще какой – то миг, и окровавился весь мир, и последние блики сини будто разодрались убийственными челюстями мурен.
«Вот сейчас бы и умереть, – произнес мальтийский рыцарь. – Вам не хотелось бы соскользнуть по шверту и раствориться в этом море? Это так мгновенно, и именно в этот миг мы узнаем все…»
«Да, но как только узнаем, тут же и прекратим знать», – ответил рыцарю Роберт.
Корабль продолжал свое продвижение по пространству вод цвета сепии.
Дни текли, неотличимые. Как было предугадано Мазарини, Роберт имел общение только с благородной публикой. Матросы были такое отребье, что страх было встретиться с ними лицом к лицу на мостике ночью. Пассажиры были голодные, болявые и визгливые. Ассистенты Берда не смели садиться с ним за стол, они молча скользили взад – вперед, выполняя приказания. Капитан, что он был, что его не было: пьянствовал и говорил по – фламандски.
Берд, сухой тощий бритт, имел до того рыжую и круглую голову, что ее можно было перепутать с корабельным фонарем. Роберт, он – то старался чиститься при любой оказии, и когда шел дождь, всегда прополаскивал костюм, ни разу не видел за много месяцев плавания, чтобы Берд менял сорочку. К счастью, даже для юноши, привыкшего к зловонию парижских салонов, смрад на корабле настолько силен, что чем разит от соседей, трудно учуять.
Берд был охотник выпить пива. Роберт стал засиживаться с ним, делая вид, что глотает. В его стакане не убывало, но Берд, похоже, беспокоился лишь о том, чтобы доливать пустые, а пустым всегда оказывался его собственный. Он произносил тосты. Мальтийский рыцарь не пил, сидел с ними и о чем – нибудь расспрашивал.
Берд неплохо владел французским, как любой его одноплеменник в ту эпоху, если намеревался путешествовать за пределы родного острова. Его очаровали рассказы Роберта о разведении лоз в Монферрато. Роберт из ответной вежливости прослушал в подробностях, как производится пиво в Лондоне. Потом разговорились о морях. Роберт плавал впервые. Берд, по виду судя, не собирался откровенничать. Рыцарь расспрашивал, где, по мнению остальных, могла бы найтись Эскондида. Но так как от него не поступало подробностей, то и ответа он не получал.
По определению, доктор Берд совершал это плавание для изучения флоры. Роберт прощупал его на эту тему. Берд, несомненно, не был невеждой в гербаристике. Напротив, он принялся разглагольствовать настолько пространно, что Роберту пришлось очень надолго вступить с ним в заинтересованную беседу. На каждой стоянке Берд и его люди действительно рвали какие – то растения, хотя и не с таким упорством, как если бы они были учеными, весь смысл жизни которых сводился к этим травам. Многие вечера проходили за изучением собранного.
В первые дни Берд расспрашивал о прошлом и Роберта, и рыцаря, как будто питал на их счет подозрения. Роберт придерживался версии, выработанной в Париже.
