Точно так же в литании Всем Святым важно не кто в ней поименован или забыт, но ритмичное перечисление имен на протяжении достаточно долгого времени.
Именно это последнее свойство списков было почти в совершенстве изучено и описано риторами древности; они исследовали множество перечислений, в которых главным является не намек на неисчерпаемое множество, но щедрое присвоение предметам все новых и новых свойств, зачастую из чистой любви к повторению того же другими словами.
С точки зрения классической риторики, списки, как правило, состоят из аккумуляций — то есть последовательности или сочетания лингвистических терминов, принадлежащих к единой концептуальной сфере. Одна из форм аккумуляции, распространенная в средневековой литературе, именовалась энумерацией (enumeratio). В перечнях такого вида кажется, что элементам списка недостает единообразия и однородности, поскольку целью их было описание свойств Бога — а Бога, по определению Псевдо-Дионисия Ареопагита, можно выразить только через несхожие подобия. Так, еще в пятом веке Эннодий писал, что Христос — это «родник, путь, десница, камень, лев, светоносец, агнец; врата, надежда, добродетель, слово, мудрость, пророк; жертва, побег, пастырь, гора, сеть, голубь; пламя, гигант, орел, супруг, терпение, червь» [60]. Подобные списки, как и в случае литаний Пресвятой Деве Марии, называются панегирическими или энкомиастическими.
Еще одной разновидностью аккумуляции являлось нагромождение (congeries) — последовательность слов и фраз, обозначающих одно и то же, воспроизводящих одну и ту же мысль множеством разных способов. Данный вид списков соответствует принципу «ораторской амплификации», классической иллюстрацией которого является Первая речь Цицерона против Каталины в римском сенате (63 г. до н. э.): «Доколе же ты, Каталина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт?» [61]И так далее.
Незначительно отличается такая форма перечисления, как нарастание (incrementum), именуемая также климакс (climax) ИЛИ градация (gradatio), при которой каждое последующее высказывание хоть и относится к той же концептуальной сфере, но является усилением предыдущего. Пример нарастающего перечисления мы видим в той же речи Цицерона против Катилины: «Ты ничего не можешь ни сделать, ни затеять, ни задумать без того, чтобы я об этом не услыхал, более того — этого не увидел и ясно не ощутил».
В особые группы в классической риторике выделялись перечисления анафорические (anaphora), бессоюзные (asyndeton) и многосоюзные (polysyndeton). Анафорическое перечисление подразумевает повторение одного и того же слова или словосочетания в начале каждой последующей фразы или строки стихотворения. Причем такое перечисление необязательно является списком в нашем понимании этого термина. Превосходный пример анафоры содержится в стихотворении Виславы Шимборской «Возможности»:
Предпочитаю кино.
Предпочитаю котов.
Предпочитаю дубы над Вартой.
Предпочитаю Диккенса Достоевскому.
Предпочитаю себя, любящую людей,
себе, влюбленной в человечество.
Предпочитаю держать наготове иголку с ниткой.
Предпочитаю зеленый цвет.
И так далее, еще двадцать шесть строк.
Бессоюзие (асиндетон) — это риторическая стратегия, при которой перечисляемые элементы не связаны союзами. Отличным ее примером является начало поэмы Ариосто «Неистовый Роланд»:
Le dame, i cavalier, I’arme, gli amori,
le cortesie, le audaci imprese io canto.
(Дам, рыцарей, оружие, любовь,
галантность, воинский кураж я воспеваю.)
Бессоюзию противопоставлялось перечисление многосоюзное (полисиндетон), при котором все элементы связывались при помощи союзов. В книге второй мильтоновского «Потерянного рая», строка 949, перед нами пример бессоюзного перечисления, в следующей строке сменяемого перечислением многосоюзным:
With head, hands, wings, or feet pursues his way
And swims or sinks, or wades, or creeps, or flyes.
(Головой, руками, крыльями, ногами прокладывает себе дорогу
И плывет, или ныряет, или бредет по грязи, или ползет, или летит.)
Однако в традиционной классической риторике мы не найдем определения для поражающей нас в некоторых списках головокружительной ненасытности перечисления — особенно когда речь идет о длинных перечнях разносортных вещей, как в этом коротком отрывке из романа Итало Кальвино «Несуществующий рыцарь»:
Можно нам посочувствовать: ведь все мы девушки хотя и дворянского звания, но из деревни, жившие всегда уединенно, сначала в затерянных замках, потом в монастырях. Кроме наших обрядов, трехдневных и девятидневных молитв, полевых работ, молотьбы, сбора винограда, порки слуг, подлогов, поджогов, повешений, солдатских набегов и грабежей, насилий да чумных поветрий, мы ничего и не видали [62].
Во время написания докторской диссертации по средневековой эстетике я перечитал огромное количество поэтических произведений той эпохи и обнаружил, до какой степени Средневековье уважало списки. Взять хотя бы хвалу городу Нарбонне, написанную Сидонием Аполлинарием, жившим в пятом веке нашей эры:
Salve Narbo, potens salubritate, urbe et rure simul bonus videri, muris, civibus, ambitu, tabernis, portis, proticibus, faro theatro, delubris, capitoliis, monetis, thermis, arcubus, horreis, macellis, pratisjontibus, insulis, salinis, stagnis, flumine, merce, ponte, ponto; unus qui venererejure divos, Laeneum, Cererem, Pakm, Minervam spicis, palmite, pascuis, trapetis.
Чтобы наслаждаться таким списком, необязательно понимать латынь. Главное в нем — одержимость перечислением; сам по себе предмет перечисления (в данном случае это архитектурные элементы города) совершенно несуществен. Истинное предназначение любого хорошего перечня в том, чтобы донести до читателя идею бесконечности и головокружительное ощущение et cetera.
По мере того как я становился старше и мудрее, я открыл для себя списки Рабле и Джойса, в обширном творческом наследии которых многочисленные перечни составляют значимую часть. Поскольку эти модели сыграли решающую роль в моем становлении как писателя, я не могу обойти их вниманием и позволю себе процитировать два небольших фрагмента.
Первый отрывок — из «Гаргантюа»:
Гаргантюа играл:
в свои козыри, в шашки,
в четыре карты, в бабу,
в большой шлем, в primus, secundus,
в пикардийку, в ключи,
в сто, в чет и нечет,
в несчастную, в решетку,
в плутни, в камушки,
в кто больше десяти, в шары,
в триста, в сову,
в несчастного, в зайчонка, в перевернутую карту, в тирлитантэн,
в недовольного, в поросенок, вперед,
в ландскнехта, в сороку,
в кукушку, в рожки, рожки,
в пий-над-жок-фор, в бычка,
в марьяж, в совушку-сову,
в две карты, в засмейся, не хочу,
в тарок, в курочка, клюнь, клюнь,
в глик, в расковать осла,
в онеры, в но, пошел,
в мурр, в но, но,
в шахматы, в сажусь,
в лису, в жмурки,
в фишки, в дичка,
в коровы, в догонялки,
в белую дамку, в куманечек, дай мне твой мешочек,
в три кости, в кто взял, тот проиграл,
в ник-нок, в кожаный мяч,
в марсельские фиги, в где ветка?
в драть козла, в развилину дуба,
в продаем овес, в чехарду,
в раздувай уголек, в волчью стаю,
в прятки, в пукни в нос…
[63]
И так далее еще несколько страниц.
Второй отрывок — небольшой фрагмент семнадцатой главы (в которой больше ста страниц) джойсовского «Улисса», где перечислены лишь некоторые предметы, хранящиеся у Блума в ящике кухонного шкафа:
Что находилось в первом ящике, который он отомкнул? Тетрадь с прописями Вира Фостера, собственность Милли (Миллисент) Блум, где на отдельных страницах имелись схематические рисунки с подписью «Папулька», изображавшие огромную шарообразную голову в профиль, с 5-ю торчащими волосками и 2-мя глазами, тулово в фас с 3-мя большими пуговицами и одной треугольной ногой; две пожелтевшие фотографии королевы английской Александры и Мод Брэнском, актрисы и знаменитой красавицы; рождественская открытка с художественным изображением паразитического растения, подписью «Мицпа», датою «Рождество 1892», именами отправителей, «от мистера + миссис М. Комерфорд» и стишком: «Пусть пошлет вам Новый Год Только радость без забот»; частично оплывшая палочка красного сургуча, полученная в складском отделении фирмы Хили, с огр. отв., Дэйм-стрит, 89, до и 91; коробка с оставшейся частью одного гросса позолоченных перьев N_io, полученного в том же отделении той же фирмы; старые песочные часы, которые перекатывались и содержали песок, который пересыпался; запечатанное пророчество (никогда не распечатывавшееся), написанное Леопольдом Блумом в 1886 году и трактующее о последствиях вступления в силу (никогда не вступившего в силу) билля Вильяма Юарта Гладстона 1886 года о гомруле; лотерейный билет N_2004 с благотворительного базара Сент-Кевина, цена 6 п., юо выигрышей; детское послание с указанием места, малое дэ дублин, и нижеследующим текстом: большое пэ Папулька запятая большое ка Как ты там знак вопроса большое я Я живу хорошо точка абзац подпись с завитушками большое эм Милли без точки в конце; брошь-камея, собственность Элин Блум (урожденной Хиггинс), ныне покойной; 3 письма, напечатанных на машинке, адресат Генри Флауэр, почтовое отделение Уэстленд-роу, до востребования, отправитель Марта Клиффорд, почтовое отделение Долфинс-барн, до востребования; имя и адрес отправителя трех писем, транслитерированные в обращенную алфавитную бустрофедонную точечную квадрилинейную криптограмму (с удаленными гласными Т. ОМ./ЫО.К К.УФ/Ы. УК.СН/Ю. ОС; вырезка из английского еженедельника «Современное общество» с заметкой о телесных наказаниях в женских школах; розовая ленточка, которой обвито было пасхальное яйцо в 1899 году; два частично развернутых резиновых презерватива с резервными мешочками, выписанные почтой по адресу Лондон, Запад-Центр, почтовое отделение Чаринг-Кросс, ящик 32; 1 пачка с 1 дюжиной кремовых конвертов, убавившейся на з, и бледнолинованной почтовой бумагой с водяными знаками; несколько разных австро-венгерских монет; 2 билета Венгерской Королевской лотереи с Привилегией от властей; лупа с несильным увеличением… [64]
В начале 1960-х я написал собственному сыну (ему тогда едва исполнился год) письмо, в котором сообщал, что в ближайшем будущем намерен подарить ему кучу игрушечного оружия — чтобы в зрелом возрасте он стал убежденным пацифистом. В письме отчетливо прослеживается влияние упомянутых классиков наряду с поистине раблезианской страстью к перечислению:
Итак, я буду дарить тебе оружие. Двустволки. Винтовки. Карабины. Автоматы. Пушки. Базуки. Сабли. Армии оловянных солдатиков в полной амуниции. Замки с подъемными мостами. Осажденные крепости. Казематы, пороховые склады, истребители, бомбардировщики. Пулеметы, кортики, револьверы. Кольты и винчестеры. Винтовки Шасспо и Мосина, карабины Гаранда, патроны, аркебузы, кулеврины, пращи, арбалеты, свинцовые пули, катапульты, зажигательные бомбы, гранаты, баллисты, мечи, пики, тараны, алебарды и абордажные крючья. А также пригоршню пиастров, о которых орал зеленый попугай капитана Флинта (помянем Долговязого Джона Сильвера и Бена Ганна). И кинжалы-дирки, которые так ценил дон Баррехо, и толедские клинки, что быстрым махом отражают три ствола и пал маркиз де Монтелимар, иль примени тот хитрый неаполитанский выпад, которым барон де Сигоньяк сразил проходимца, пытавшегося похитить его Изабеллу. Еще я подарю тебе секиры, протазаны, трехгранные кинжалы-мизерикорды, узкие кинжалы-крисы, копья, косые азиатские мечи-скимитары, дротики и трость с
