своей точки зрения, она принимает сообщение и действует. И наоборот, если
адресат — человек, то такое поведение воды в водохранилище, противное всем физическим
законам и опыту, приводит в состояние напряжения и нарушает всю систему ожиданий. Понятно, что код допускает возможность обоих сообщений и, следовательно, речь идет не о
неоднозначности его использования, в крайнем случае такое употребление кода можно назвать
если и необычным, то совершенно законным. Под вопросом оказывается в данном случае не код
как система семиологических ожиданий (как это описано в п. 2), но вся совокупность
представлений адресата как целостная система психологических, исторических и научных
ожиданий. И тогда получается, что само применение кода оказывается информативным, но не в
рамках семиотики, а в плане идеологий и самых общих чело-
76
веческих представлений. Это кризис не риторики, а идеологии. Вопрос касается информативности
сообщения, обусловленной не только знаковыми системами, но и внезнаковыми ожиданиями.
Мы рассмотрим эти вопросы в последующих главах. В 3-ей главе (посвященной эстетическому
сообщению) разбираются вопросы, поставленные в п. 1 и 2, 5 глава, посвященная вопросу о
соотношении риторики и идеологии, соответствует п. 3 и 4.
3. Эстетическое сообщение
I. Неоднозначное и авторефлексивное сообщение
I.1.
В крочеанской доктрине есть положение, чрезвычайно характерное для всей эстетики выражения, которая вместо исследования природы поэтического текста занимается красочным описанием впе-
чатлений от него. Это учение о космичности искусства. Согласно этому учению, в каждом
поэтическом образе оживает жизнь в ее целостности. Частица живет жизнью целого, а целое
свидетельствует о себе в частице: «всякое подлинное произведение искусства содержит в себе
целый мир, мир является в конкретной форме, и конкретная форма являет собой целый мир. В
каждом слове поэта, в каждом творении его воображения — все судьбы людские, все надежды, чаяния, скорби, радости, все величие и ничтожество человека; вся драма сущего со всеми ее
горестями и упованиями в непрестанном становлении»53.
Впрочем, следует отметить, что каким бы невнятным и недостаточным ни было это определение
воздействия искусства, оно все же в чем-то созвучно тем переживаниям, которые у нас возникают
при встрече с произведением искусства. И хорошо бы разобраться, не способна ли семиотика с ее
точным описанием коммуникативного процесса лучше разъяснить, что при этом происходит.
I.2.
Обратимся же к известной классификации функций сообщения, предложенной Р. О. Якобсоном и
принятой среди семиотиков 54. Сообщение может принимать на себя одну или более следующих
функций:
а) референтивную: сообщение обозначает реальные вещи, включая культурные явления; следовательно, референтивным будет такое сообщение: «Это стол», но также и такое:
«Существование Бога, по Канту, постулат практического разума»; б) эмотивную: сообщение имеет целью вызвать эмоциональную реакцию. Например:
«Внимание!», «Дурак!», «Я тебя люблю»;
53 Croce В. Breviario di estetica. P. 134. См. также «Открытое произведение», глава II.
54 Saggi di linguistica generale, cit.; Якобсон Р. Лингвистика и поэтика. — В кн : Структурализм «за» и «против».
М , 1975; см. также: Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985. С. 326.
78
в) повелительную: сообщение представляет собой приказ, повеление: «Сделай это!»; г) фатическую: кажется, что сообщение выражает или вызывает какие-то чувства, но на самом
деле оно стремится подтвердить, удостоверить сам факт коммуникации. Таковы реплики
«Хорошо», «Верно», которые мы произносим в телефонном разговоре, а также большая часть
формул этикета, приветствий и пожеланий 55;
д) металингвистическую: предметом сообщения является другое сообщение. Например:
«Сообщение «Как дела?» — это сообщение с фатической функцией» 56; е) эстетическую: сообщение обретает эстетическую функцию, когда оно построено так, что
оказывается неоднозначным и направлено на самое себя, т. e. стремится привлечь внимание
адресата к тому, как оно построено.
Все эти функции могут сосуществовать в одном сообщении, и обычно в повседневном языке все
они переплетаются, при том что какая-то одна оказывается доминирующей57 .
I.3.
Сообщение с эстетической функцией оказывается неоднозначным прежде всего по отношению к той
системе ожиданий, которая и есть код.
Полностью неоднозначное сообщение предельно информативно, потому что побуждает меня ко
всевозможным его толкованиям. В то же время оно граничит с шумом и может свестись к чистой
неупорядоченности. Плодотворной неоднозначностью может считаться такая неоднозначность, которая, привлекая мое внимание, побуждает к усилию интерпретации, помогая подобрать ключ к
пониманию, обнаружить в этом кажущемся беспорядке порядок, более сложный и совершенный, чем тот, что характерен для избыточных сообщений .
55 Об интерпретации фатического дискурса в терминах теории игры и психологии деятельности см. Eric Berne, Л che gioco giochiamo, Milano, 1967.
56 Во всех исследованиях, ведущихся в русле логического позитивизма от Карнапа до Тарского и от
Витгенштейна до Рассела, особое значение приобретает металингвистическая функция сообщения.
Познакомиться с вопросом можно в следующих работах: Iulius R. Weinberg; Introduzione al positivismo logico, Torino, 1950; a также AAVV, Neopositivismo e unita della scienza. Milano, 1958.
57 Можно было бы рассмотреть столь сложное художественное произведение, как «Божественная комедия», выделив в нем различные взаимопересекающиеся функции языка: Дате рассказывает о чем-то (референция) с намерением вызвать сочувствие у читателей и подтолкнуть их к определенным решениям, поддерживая с
ними вербальный контакт с помощью обращений, а также разъясняя смысл того, что он хочет сказать, и
выстраивая все сообщение на базе эстетической функции.
58 Речь идет о проблеме окраски шумов, т. e. о внесении минимального порядка в беспорядок с тем, чтобы
сделать его сообщаемым; этим вопросом занимался Моль (см. «Открытое произведение», гл. III).
79
С эстетическим сообщением происходит то же самое, что с фабулой античной трагедии, — так, как ее описывает аристотелевская поэтика: фабула должна поражать, должно случаться что-то
такое, что превосходит общие ожидания, что-то, что противоречит общему мнению (???? ???
?????); но для того чтобы зрители могли понять, что же все-таки происходит, это событие, несмотря на всю свою невероятность, должно выглядеть вполне достоверным, правдоподобным, быть ???? ?? ????? 59. То, что сын, проведший много лет на войне, возвратившись домой, по
наущению сестры намеревается убить мать, поражает и кажется неправдоподобным, (и перед
лицом событий, противоречащих всем ожиданиям, зритель, осознавший всю двусмысленность
создавшейся ситуации, переживает исключительное напряжение); но чтобы все это не казалось
чистым сумасбродством, нужно какое-то оправдание: сын хочет убить мать за то, что она убедила
любовника убить мужа.
Накопившееся напряжение, связанное с нагромождением ужасных событий, доходящих до
совершенной невероятности, требует развязки, которая бы его сняла. Информация получается в
результате того, что пришедшее решение, развязка преобразует исходно двусмысленную,
«открытую» ситуацию во вполне определенную.
I.4.
Если все это так, то неоднозначные высказывания приобретают особое значение для
коммуникации. Такое сообщение, как «Поезд прибывает в 18 часов к третьей платформе», отвечая
своей референтивной функции, смещает внимание на контекстуальное значение слов и с них — на
референт, мы покидаем мир знаков, поскольку знак использован: он исчерпал себя в ряде
последовательных действий адресата, для чего и был предназначен.
Но сообщение, которое оставляет меня в недоумении, побуждая задаваться вопросом, а что бы это
значило, в то время как в тумане начинает вырисовываться что-то такое, что, в конечном счете, на —
правляет меня куда надо, к верной расшифровке, — это такое сообщение, на которое я смотрю, соображая, как оно устроено. И разбираться с тем, как оно устроено, меня побуждает именно
неоднозначность
59 Аристотель. Поэтика. 1452 а; см. также Luigi Pareyson,Il verisimile nella poetica di Aristotele, Torino, 1950
(ныне в L’Estetica e i suoi problemi, Milano, 1961); Guido Morpurgo Tagliabue, Aristotelismo e Barocco, in
«Retorica e Barocco, Roma, 1955; Galvano Della Volpe, Poetica del Cinquecento, Bari, 1954.
80
сообщения или так называемая авторефлексивность, которая может быть охарактеризована
следующим образом:
1) Только в контекстуальных взаимоотношениях обретают означающие свои значения; именно и
только в контексте оживают они, то проясняясь, то затуманиваясь; отсылая к какому-то значению, которое — и так бывает сплошь и рядом — оказывается не последним, предполагая очередной
выбор 60. Если я меняю что-то одно в контексте, все остальное приходит в движение.
2) Материя, из которой состоят означающие, представляется небезразличной к означаемым, а
равно и к контекстуальным взаимоотношениям; так, рифма укрепляет созвучием
взаимоотношения двух связанных значениями слов; создается впечатление, что звучание вос-
производит искомый смысл на манер ономатопеи. Весь физический состав означающих, облеченный в определенные последовательности и отношения, претворяется в ритм, звуковой или
визуальный, далеко небезразличный к значениям: когда я, описывая какое-то шествие, прибегаю к
такой риторической фигуре, как анафора, и говорю «Идут всадники, идут пешие воины, идут
знаменосцы», идеи и означающие, образуя параллельные ряды, складываются в гомологическую
структуру, соответствующую порядку прохождения участников шествия; я применяю код
нестандартным образом, и это нестандартное использование подчеркивает интимный характер
связи между референтом, означаемым и означающим 61.
3) Сообщение вводит в игру различные уровни реальности: физический, вещественный уровень, уровень той материи, из которой состоят означающие; уровень различий, дифференциальных
признаков озна-
60 О роли контекста в устранении многозначности знаков (однако здесь понятие «однозначности» только по
видимости оказывается противоположным понятиям «информация» и «полисемия») см. Galvano Della Volpe, Critica del Gusto, Milano, 1960 (Делла Вольпе, Гальвано. Критика вкуса. М., 1979).
61 Анализируя рифму, Якобсон неизменно подчеркивает ее роль как фактора установления отношений, благодаря которому «звуковое соответствие, будучи спроецированным на последовательность в качестве ее
конститутивного начала, обязательно подразумевает смысловое соответствие (Saggi, cit, pagg. 206) и, стало
быть, сводит к отношениям также и то, что многие склонны считать, даже занимаясь структурной семантикой,
«экспрессивными знаками». См. С. Barghini, Natura dei segni fisiognomia, in «Nuova Corrente», 31, 1963, a также
Piero Rafia, Estetica semiologica, linguistica e critica letteraria, ibidem, 36, 1965. В связи со структурным
анализом поэзии см. R. Jakobson-C. Levi-Strauss, «Les Chais» de Charles Baudelaire, опубл. в «L’Homme» январь
1962; Samuel R. Levin, Linguistic Structures in Poetry, The Hague, 1962, Seymour Chatman, On the Theory of Literary Style, in «Linguistics», 27; Nicolas Ruwet, L’analyse structurale de la poesie, in «Linguistics», 2; Analyse structurale d’un poeme francais, in «Linguistics», 3; Sur un vers de Ch. Baudelaire, in «Linguistics», 17.
81
чающих; уровень означаемых, уровень различных коннотаций, уровень психологических, логических, научных ожиданий, и на всех этих уровнях устанавливается некое соответствие так, словно все они структурированы на основе одного и того же кода.
I.5.
И здесь мы подходим к самой сути эстетического феномена, который можно обнаружить и там, где он едва заметен, там, где сообщение, не претендуя на роль произведения искусства (сложной
системы, в которой эстетическая функция доминирует на всех уровнях), уже в какой-то степени
ориентировано на эстетическую функцию. Для этих случаев сохраняет свою актуальность и
значимость тот разбор, которому подверг Р. О. Якобсон лозунг предвыборной компании «I Like Ike» (Мне нравится Айк — имеется в виду Эйзенхауэр), где он отмечает, что «лозунг состоит из
трех односложных слов и трех дифтонгов, [ау], за каждым из которых симметрично следует
согласный [… 1… k …k]. Расположение трех слов вводит вариацию: отсутствие согласного в
первом слове, два обрамляют дифтонг во втором, и третье слово заканчивается согласным… Оба
окончания трехсложной формы I like/ Ike рифмуются между собой, второе из двух рифмующихся
слов полностью включено в первое (эхо-рифма): [layk] — [ayk] — паронимическая аттракция, долженствующая изображать полную поглощенность чувством восторга перед Айком. Оба
окончания составляют аллитерацию, и первое из двух соотнесенных таким способом слов
включено во второе:
