прав.
7
Когда встал вопрос о том, чтобы переписать некоторые части
книги для издания за границей, то именно эту главу я и попытался
переделать, учтя упреки, которые к ней предъявлялись. Югославский,
бразильский и польский переводы вышли слишком быстро и остались
идентичными первому итальянскому изданию, которое здесь и вос-
производится. Напротив, текст испанского, французского, немецкого и
шведского переводов частично пересмотрен и обновлен. Во фран-
цузском издании 1972 года я писал: «Эти переделки связаны не только
с тем, что автор пересматривает свою книгу через несколько лет после
написания, они обусловлены самой природой семиотической науки,
дисциплины, которая, складываясь и перестраиваясь чуть ли не каж-
додневно, обязывает ученых и читателей рассматривать всякое про-
изведение как некий палимпсест».
Палимпсестом, должным образом выскобленным и заново напи-
санным, был раздел А главы «Перипетии смысла», вошедшей в
«Формы содержания»; я пересмотрел и сократил различные пункты
раздела Г и, в частности, полностью переписал всю злополучную
пятую главу. Короче говоря, я выбросил полемику с Лаканом. Посчи-
тав свои доводы уязвимыми, я решил элиминировать полемику. Но ее
упразднение вело к тому, что я мог лишиться того самого скрепляю-
щего звена, которое позволяло мне обосновывать внутреннюю про-
тиворечивость всякого онтологического структурализма и
неизбежность его распада, если только структурализм не начнут
Как найти выход из этого тупика? В 1966 — 1968 годах я
рассуждал приблизительно так: мне казалось, что в лакановском
психоанализе имеют место более или менее эксплицитно выраженные
философские идеи (от которых сам Лакан, собственно, и зависит), которые не могут не привести к таким-то и таким-то следствиям.
Стало быть, речь идет о том, чтобы разобраться с этими самыми
философскими идеями, и, таким образом, вся моя дедукция от
предпосылок к следствиям переносится на почву философии, при этом
я не ступаю на почву психоанализа, на которой чувствую себя
неуверенно (и напрасно я сражался на чужом поле). Конечно, читатель
с помощью некоторых примечаний сообразит, что мои доводы
касаются также и Лакана, но в какой степени — уточнять не стану,
ведь когда я расставлял все точки над i, ничего хорошего из этого не
выходило. В этой истории Лакан выступает только передатчиком идей,
которые могли бы иметь хождение и развиваться и без посредничества
лакановского психоанализа. Я отдаю себе отчет в том, что у меня
получается контрфактическое предложение типа «если бы Наполеона
не было, то порядки в Европе 19 века все равно были бы теми же
самыми, что и те, что установились
8
после Венского конгресса», истинность которого вытекает — и, как
сказал бы логик, вполне законно — из истинности следствия, не зави-
сящей от истинности антецедента. Но пусть «ахронисты» оценивают, в
какой мере мое решение предполагало понимание истории как ис-
тории идей. Что мне точно известно, так это то, что сегодня
постструктурализм, французский или какой-либо иной, пользуется
теми самыми понятиями, о которых я писал, даже не очень разбираясь
в лаканизме и в психоанализе.
Раз уж разговор пошел начистоту, я хотел бы отвести от себя
подозрение в том, что, коль скоро книга переводилась во Франции в
начале семидесятых, когда лакановское слово доминировало в куль-
турной жизни страны, я просто боялся прослыть еретиком. Но отлу-
чение все равно воспоследовало, и очень громкое, книга была откло-
нена как моими прежними, так и новыми издателями, как могущая
нанести ущерб достоинству Его Величества. Замечу в двух словах, что
издание в Меркюр де Франс осуществлялось при поддержке именно
тех французских интеллектуальных кругов, которые не разделяли ла-
кановских взглядов и которым, следовательно, могла бы понравиться
более развернутая полемика. Внесенные исправления связаны с жела-
нием сделать строже аргументацию, а не с соображениями «полити-
ческого» свойства. Впрочем, нельзя отрицать и психологических мо-
тивов: когда все кругом говорят, что ты не прав, со страху начинаешь
во всем на свете сомневаться. Но в конечном счете все образовалось, и
переоценка не принесла никаких крутых перемен, по крайней мере, с
теоретической точки зрения.
И все же новая версия не сводилась к исправлению как таковому,
это была попытка доказать, что в чем-то я все-таки прав. Вот почему;
отголоски моего тогдашнего отлучения слышны до сих пор. Мне
остается добавить, что единственным человеком, в котором я никогда
не замечал ни враждебности, ни желания прервать знакомство, —
почему-то во Франции такое желание фатально сопутствует
расхождению во мнениях, — но напротив, только искреннюю
благожелательность, был сам Жак Лакан.
Итак, я думаю, что после рассказа о теоретических
превратностях, сопровождавших работу над разделом Г, и о частичных
изменениях, на которые я пошел, надо сделать только одну вещь, чтобы покончить с этим предисловием: опубликовать впервые на
итальянском языке ту часть, которая в иностранных изданиях заменяла
собой параграфы с I по IX.4 (начиная с IX.5 и далее текст не менялся).
9
2. Размышления 1971/1972
2.1.Саморазрушение структуры
Предположим, что мы выявили структуру некоего языка, обозначим ее sa. Затем — структуру
родственных отношений в селении, в котором говорят на этом языке. Назовем эту структуру родства sb.
Наконец, предположим, что нам удалось выявить структуру, регулирующую пространственную
организацию селения. Назовем ее sc. Очевидно, что это поверхностные структуры и в них можно
обнаружить некое сходство в той мере, в какой они являются реализациями более глубинной структуры, назовем ее Sx.
Так вот, вопрос заключается в следующем: если я обнаружу какое-то новое явление, которое поддается
описанию в тех же терминах sа, sь, sc, то мне не останется иного выхода, кроме как установить наличие
четвертой поверхностной структуры sd, для которой глубинная структура Sx предстанет совокупностью
правил ее трансформации в sa, sb и sc. Если же, напротив, передо мной новый феномен, описываемый в
терминах модели sd, гомологичной возможным моделям s?, s? и s? , то последние будут приводимы уже не к
Sx, но к новой модели Sy. В свою очередь Sx и Sy также можно рассматривать как манифестации самой
глубинной структуры Sn, как это показано на нижеследующем рисунке.
Вполне очевидно, что мы получили только ядро некоего более обширного разветвления, благодаря
которому всякий раз, когда в этом возникнет ОПЕРАТИВНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ, мы сможем нисходить
к более глубинным структурам. Но ясно, что этот метод основывается на двух фундаментальных
принципах: a) структура Sn, описываемая как последняя, наиболее глубинная в этом ряду, является таковой
только как рубеж, которого достигло познание,
10
новое исследование может лишить ее статуса глубинной, статуса последнего кода, преображая в одну
из стольких промежуточных поверхностных структур; б) отступление от кода к метакоду возможно только
при обнаружении новых феноменов, вынуждающих к перестройке объясняющих моделей, при отсутствии
таковых феноменов у меня нет оснований для формулировки новых метакодов, разве что я этим займусь как
некоей логической гимнастикой. Формулирование новых метакодов на уровне «emic» без материала «etic», оправдывающего это занятие, это всего лишь упражнение в абстрактной комбинаторной логике, которая
производит инструментарий для объяснения реальности, но необязательно ее объясняет.
И все же именно с этим последним пунктом онтологический структурализм никак не соглашается Для него
всякое абстрактное упражнение в комбинаторной логике поставляет «истинные» модели реальности.
Почему? Потому что он гипостазирует в качестве философской истины то, что было всего лишь осторожной
оперативной гипотезой, с которой все и начиналось: мыслительные операции воспроизводят реальные
отношения, а законы мышления изоморфны законам природы.
А раз так и в связи с тем, что метакод Sx, объясняющий поверхностные структуры sa, sb, sc, sd уже
найден, онтологический сруктуралист может не ждать открытия феноменов иного порядка, чтобы показать, что (s?, s?. s? , s?) ? Sy, где (Sx?Sy) ? Sn. Онтологический структуралисг способен вывести Sn непосредственно из Sx. Всегда и везде. Онтологи-ческий структуралист видит в самой природе Sx (существующего объективно, не как исследовательская гипогеза) некое ядро Sn, стало быть, еще более
глубинное образование, зародыш всех возможных Кодов, Код Кодов, Пра-Код или, лучше, Пра-Систему, которая, присутствуя во всякой семиотической манифестации, подтверждает существование некоего
потаенного начала. Иными словами, онтологический структуралист изучает Культуру, говоря о ней в
терминах Natura Naturata, а в самом сердце этой Natura Naturata он выявляет — раз и навсегда — наличную
и действующую Natura Naturans. Подобную операцию совершает Леви-Строс в финале «Сырого и вареного», когда пытается выявить в любом мифе какую-то элементарную мифологическую структуру, которая a priori представляет собой структуру всякой умственной деятельности и, стало быть, структуру Духа.
Фундаментальная функция мифа сводится к тому, чтобы «signifier la signification» (означать значение), такова структура бинарных оппозиций всякой коммуникации, основополагающий закон всякой умственной
деятельности. «L’unique reponse que suggere се livre est que les mythes signifient 1’esprit, qui les elabore au moyen du
11
monde dont il fait lui-meme partie. Ainsi peuvent etre simultanement engendres, les mythes eux memes par 1’esprit qui les cause, et par les mythes, une image du monde deja inscrite dans 1’architecture de 1’esprit» (p.346).
(«Единственный ответ, который может подсказать эта книга, состоит в том, что мифы означают дух, их
созидающий с помощью того самого мира, частью которого он является. Таким образом, могут порождаться
одновременно как сами мифы, созидаемые учреждающим их духом, так и созидаемый мифами образ мира, уже нашедший себе место в устроении духа»). В этом смысле «la pensee mythique n’accepte la nature qu’a condition de la pouvoir repeter» (p.347) («мифологическое мышление допускает природу только при условии, что может ее воспроизвести»). Как уже было сказано, миф, как и Культура, это Natura Naturata, в которую
заранее и непременно вписан учреждающий образ Natura Naturans.
Оппозиция, держащаяся на различии, — такова элементарная структура всякой возможной
коммуникации. Бинарный принцип, рабочий инструмент логики кибернетического моделирования, преоб-
ражается в Философский Принцип.
Но предположим, что мы действительно в состоянии отыскать во всякой выявленной нами
поверхностной структуре структуру наиболее глубинную, Пра-Систему. Если это на самом деле Структура
Реального, то по логике вещей она должна присутствовать и быть различимой в любой своей поверхностной
манифестации.
Такая позиция предполагает два следствия философского характера, которые мы и намерены
обосновать: а) если Пра-Система существует, она не может быть системой или структурой; б) если бы она и
представляла собой структурированную систему, ее нельзя было бы ни увидеть, ни определить. Итак, философским следствием признания Пра-Системы будет отрицание структурного метода в качестве метода
познания реальности. Если структурный метод опирается на Пра-Систему, тогда реальность, опознаваемая в
качестве структуры, есть псевдореальность, и никакие структурные модели Истине ни к чему. Структурные
модели только маскируют Истину.
Надо сказать, что нас такой вывод нисколько не обескураживает: если мы полагаем, что структурные
модели — не что иное, как чистые оперативные фикции, так это именно потому, что реальность богаче и
противоречивее всего того, что о ней говорят структурные модели.
Но бывают утверждения и утверждения, философия и философия… И это значит, что всякая философия
скрывает в себе какую-то идеологию.
Наше утверждение можно понимать так: коль скоро реальность непознаваема, то единственный способ
12
в таком случае структурные модели становятся орудием практики. А еще это утверждение может
подразумевать, что коль скоро реальность непознаваема, то задачей познания будет манипулирование ее
фиктивными образами, открывающее доступ к таинственным Истокам этой противоречивой реальности, которая от нас убегает. В таком случае структурные модели представляют собой орудия какой-то мис-
тической инициации, ведущей к созерцанию Абсолюта. Первое решение предполагает, что познание имеет
