ожиданий, все его интеллектуальные навыки, жизненный опыт, нравственные
принципы (мы бы охотно сказали, всю его культуру, имея в виду антропологический смысл термина, если бы такое понимание культуры не включало также и риторические системы).
97 Поскольку мы используем термин «идеология» в широком смысле, включающем в себя целый ряд других
более узких смыслов, то интересующихся ими отсылаем к книге Karl Mannheim, Ideologia e utopia, Bologna, 1957, статье «Ideologia» в M Horkheimer e T W Adorno, Lezioni di sociologia, Torino, 1966, Remo Cantoni, «Crisi delle ideologie», in Illusione e pregiudizio Milano, 1967; M. Horkheimer, T.W.Adorno, Dialettica dell’illuminismo, Torino, 1966
108
I.2.
Желания и мысли индивида ускользают от семиологического анализа: мы в состоянии
идентифицировать их, только когда он их сообщает. Но индивид способен сообщить их, только
сведя в систему условных знаков, т. e. социализуя собственные желания и мысли, приобщая к ним
себе подобных.
Но добиться этого можно, лишь превратив знаемое в систему знаков: мы опознаем идеологию как
таковую, когда, социализуясь, она превращается в код. Так устанавливается тесная связь между
миром кодов и миром предзнания. Это предзнание делается знанием явным, управляемым, передаваемым и обмениваемым, становясь кодом, коммуникативной конвенцией.
I.3.
Слово «нация» отсылает нас к определенному комплексу нравственных и политических
убеждений, и это так, потому что сам способ именования связан с образом мыслей и конкретными
представлениями об обществе и государстве. Фашистский националист узнает собрата по тому, как он называет страну, в которой живет, «нацией». Конечно, здесь играют большую роль
обстоятельства коммуникации, так, слово «нация», сказанное в речи, посвященной эпохе
Рисорджименто привносит другие коннотации и отсылает к другой идеологии, имеющей мало
общего с национализмом XX века. Сходным образом обстоятельства, в которых осуществляется
коммуникация, могут оказать соответствующее влияние и исказить смысл сообщения, например, если фашистский националист истолкует термин «нация», употребленный в речи, посвященной
эпохе Рисорджименто, в угодном ему смысле, в смысле националистических идеалов века XX.
Такая фраза, как цитированная выше в A.2.VI.3 «Рабочий должен быть на своем месте», может
быть дешифрована в двух ключах, революционном и консервативном, в зависимости от
идеологиии адресата; или, в том случае когда адресата заботит верная интерпретация сообщения, фраза толкуется в зависимости от той идеологии, которой адресат, принимая во внимание
обстоятельства коммуникации, наделяет отправителя сообщения.
Знаки отсылают к идеологии и идеология к знакам, и семиотика как наука об отношениях между
кодами и сообщениями занимается непрестанным выявлением идеологий, скрывающихся за
риторическими приемами (за риториками).
В мире знаков, упорядоченных в коды и лексикоды, семиология выявляет идеологии, которые так
или иначе отражаются в устоявшихся формах и способах общения.
109
I.4.
И таким образом, мы приходим к выводу, что нередко выбор кода предопределяется
соответствующей идеологией по крайней мере в тех случаях, когда та или иная риторика срослась
с определенной идеологией. В случае с фразой «Рабочий должен быть на своем месте» очевидно, что теоретически она может быть интерпретирована двояко, но на практике мне было бы непросто
встретить ее в какой-нибудь газете или в журнале левой ориентации, и скорее ее удалось бы обна —
ружить в газете правого толка, и так это потому, что определенные способы языкового выражения
отождествились с определенным мировоззрением. Идеология формирует предпосылки для
риторики, и те со временем обретают стилизованную, всеми узнаваемую форму. До такой степени
узнаваемую, что даже не консервативное издание, желающее продемонстрировать свою гибкость
и современный дух, вполне могло бы ее употребить в своих целях, используя при этом менее
одиозные риторические формулы.
I.5.
Такая тесная связь между риторическими формами и идеологическими мотивациями характерна и
для визуальных знаков. Несомненно, шапочка универсанта — знак принадлежности студенческо-
му клану (к этому коду может добавиться специфический лексикод в виде цвета, означающий
принадлежность какому-либо конкретному факультету), но некогда она еще соотносилась с
представлениями о обеспеченности, счастливой поре жизни, юности и с другими подоб ными
вещами. Однако и среди студентов есть различие между теми, кто занят проблемами
университетского самоуправления (межфакультетские советы, ассамблеи, комиссии), и теми, кто
воспринимает университетский период жизни как счастливую передышку, паузу, перед тем как
взять на себя груз ответственности взрослого человека. Таким образом, знак «шапочка
универсанта» непосредственно соотносится со специфической идеологией университетской
жизни, и не так просто освободить этот знак от тех идеологических коннотаций, которые ему
навязаны.
II. Взаимоотношения риторики и идеологии
II.1.
В мире знаков коды представляют собой набор ожиданий. В мире знаемого такой же набор
ожиданий — идеология. В мире знаков информативность сообщений зависит от каких-то
нарушений набора ожиданий. В мире знаемого тоже нарушается набор ожиданий, и тогда мы
говорим о поступках и открытиях.
Но если риторика и идеология так тесно связаны, могут ли они вообще существовать друг без
друга?
110
Конечно, можно попытаться спровоцировать перестройку идеологических ожиданий, увеличивая
избыточность сообщения, опираясь на его референтивную функцию. Так, тот, кто настаивает на
безнравственности семейных уз, разумеется, тем самым нарушая систему сложившихся
идеологических ожиданий, мог бы передать это свое убеждение, построив вполне обычные сообщения
согласно всем правилам риторики, например: «Я считаю, что семья — противоестественное
образование и брак развращает состоящих в нем».
И точно так же возможны случаи, когда с виду неординарные и информативные сообщения, заставляющие адресата потратить какие-то усилия на их интерпретацию, вовсе не нарушают системы
идеологических ожиданий. В стихах Буркьелло часто нарушаются как лексические, так и
синтаксические нормы, однако в этой словесной вязи читателю не открывается новое видение вещей.
Когда Джаковитти против всяких зрительских ожиданий пририсовывает колбасе ноги или изображает
червяка с пончиком, то за такой игрой не стоит ничего такого фундаментального, что заставило бы нас
пересмотреть свое отношение к миру.
II.2. Все это помогает понять одну важную вещь: идеология не ограничивается областью значений.
Верно, что, претворяясь в знаки, идеология формирует область значений, набор определенных означа-
емых, соответствующих тем или иным означающим. Но она задает последнюю, окончательную, исчерпывающую форму всей совокупности коннотаций. И действительно, означающее «червяк с
пончиком» отсылает к совершенно неожиданному означаемому, наводя на некоторые иронические
коннотации, однако, как мы убедились, это не затрагивает общей идеологической установки.
Идеология есть последняя коннотация всей совокупности коннотаций, связанных как с самим знаком, так и с контекстом его употребления 98 .
II.3. Но всякое подлинное нарушение идеологических ожиданий Может быть эффективным лишь в той
мере, в которой провоцирующие это нарушение сообщения построены так, что сами нарушают
системы риторических ожиданий. И всякое достаточно основательное нарушение риторических
ожиданий является вместе с тем переосмысле-
98 В этом плане рассматривает структуры содержания Люсьен Гольдман в таких работах, как Recherches dialectiques, Paris, 1959; Le dieu cache, Paris, 1956; Per una sociologia del romanzo, Milano, 1967; Le due avanguardie, Urbino, 1967. См. также George Gerbner, On Content Analysis and Critical Research in Mass Communication, «Audiovisual Comm. Rev.», Spring 1958.
111
нием идеологических установок. На том и стоит искусство авангарда, даже в своих чисто
«формалистических» проявлениях, когда неординарно, и следовательно, информативно использует
код и тем самым побуждает переосмысливать не только код, но и те идеологии, среди которых он
вырос 99.
II.4.
Но семиологическое исследование показывает не только различные пути обновления кодов и
идеологий под влиянием неоднозначно построенных сообщений. Оно вместе с тем выявляет
непрерывность самого процесса образования новых кодов и идеологий. Произведение искусства, которое открывает новые возможности языка и учит смотреть на мир по-новому, в тот самый миг, когда оно это делает, само становится образцом. Складываются новые языковые и идеологические
навыки; появившись на свет, такое произведение искусства начинает диктовать свои нормы
употребления языка и видения мира. Возникают новые коды и новые идеологические ожидания. И
все повторяется наново. Восприимчивый читатель, желающий постичь какое-нибудь произведение
искусства прошлого во всей его первозданной свежести, должен руководствоваться не только
своими собственными кодами, которые были бы иными, если бы это произведение в свое время не
появилось на свет и не было бы определенным образом усвоено обществом; он должен
реконструировать тот риторический и идеологический универсум, ту коммуникативную ситуа-
цию, в которой родилось произведение. Эту задачу и выполняет филология, старающаяся
приблизить нас к тому миру, в котором оно было создано и впервые прочитано или увидено. Даже
если постижение специфического языка этого произведения, растянувшееся на века, подготовило
нас к его усвоению, сделало эрудированнее, и мы можем читать его, справляясь с трудностями, перед которыми вынужден был отступить его современник.
II.5.
Кроме того, следует иметь в виду, что произведение искусства, как и любое другое сообщение
скрывает в себе собственные коды: сегодняшний читатель поэм Гомера извлекает из стихов такую
массу сведений об образе мыслей, манере одеваться, есть, любить и воевать, 99 См. Edoardo Sanguineti, Ideologia e linguaggio, Milano, 1965; Angelo Guglielmi, Avanguardia e sperimentalismo, Milano, 1964; Fausto Curi, Ordine e disordine, Milano, 1965; AAVV, Il gruppo 63, Milano, 1964; AAVV, Il romanzo sperimentale, Milano, 1966; Alfredo Giuliani, Immagini e maniere, Milano, 1965; Renato Barilli, La barriera del naturalismo, Milano, 1964; AAVV, Avanguardia e neo-avanguardia, Milano, 1966; Umberto Eco, Del modo di f ormare come impegno sulla realta, in «Menabo» n 5 (ныне Opera aperta, 22ed., cit.) 112
что он вполне способен воссоздать идеологический и риторический мир, в котором жили эти
люди. Так, в самом произведении мы отыскиваем к нему ключи, приближаясь к исходному коду, восстанавливаемому в процессе интерпретации контекста.
II.6.
Итак, чтение произведения искусства можно себе представить как непрестанный колебательный
процесс, в котором от самого произведения переходят к скрытым в нем исходным кодам и на их
основе — к более верному прочтению произведения и снова к кодам и подкодам, но уже нашего
времени, а от них к непрестанному сравнению и сопоставлению разных прочтений, получая
удовольствие от одной только многоликости этой открывающейся картины, многосмысленность, связанной вовсе не только с тем, что нам удалось в какой-то мере приблизиться к
первоначальному коду автора, постоянно преобразуя наш собственный первоначальный код.
И всякая интерпретация произведения искусства, заполняя новыми значениями пустую и
открытую форму первоначального сообщения (не изменяющуюся в течении веков физическую
форму), кладет начало новым сообщениям-означаемым, которые призваны обогащать наши коды
и идеологические системы, перестраивая их и подготавливая почву завтрашним читателям для
нового прочтения произведения. Определяя этот непрерывный процесс обновления, анализируя
различные его фазы, семиология, однако, не в состоянии предсказать те конкретные формы, в
которые он выльется.
II.7.
Семиотикам известно, что сообщение развивается, но они не знают, во что оно разовьется и какие
формы примет. Самое большее, что они могут, это, сравнивая сообщение-означающее, которое
остается неизменным, с порожденными им сообщениями-означаемыми, очертить некое поле
свободных интерпретаций, за пределы которого возможности прочтения выйти не могут, и
увидеть в означающих произведения ту естественную и необходимую обусловленность, то поле
несвободы, придающее определенность всему структурному рисунку произведения, которое
теперь становится способным подсказывать читателю, как и чем можно заполнить его открытые
формы 100.
Однако, не исключено, что когда-нибудь коды гомеровской эпохи
окажутся безнадежно утраченными и мир коммуникаций станет питаться иными, невиданными
нынче кодами, и тогда гомеровские
100 По поводу диалектики формы-открытости см. Opera aperta, cit. Содержание последних параграфов
отражено на рис. 3
113
поэмы будут прочитаны так, как нам сегодня и представить себе невозможно.
II.8.
Самое большее и самое меньшее, на что способна семиология (речь идет об исследованиях, возможность которых еще только вырисовывается), так это признать в способе артикуляции
означающих некие законы, соответствующие константным механизмам
