Rhetorique de l’image, in «Communications», n. 4
135
В словесном языке смыслоразличительные признаки поддаются точному учету: в каждом языке
имеется определенное количество фонем, и на их основе происходит установление различий и оппози-
ций. Все прочее отправляется в факультативные варианты.
С иконическими знаками ситуация гораздо более сложна и неопределенна. Мир визуальных
коммуникаций настойчиво напоминает нам, что в основе коммуникации могут лежать сильные коды, такие как словесный язык и даже сильнейшие, например азбука Морзе, а также слабые коды, трудноопределимые, непрестанно меняющиеся, в которых факультативные варианты теснят
смыслоразличительные признаки.
В итальянском языке слово «cavalla» (лошадь) произносят по-разному, то с придыханием на первом
звуке на тосканский манер, то съедая двойное «1», как это делают венецианцы, с разными интонациями
и ударениями, и тем не менее фонемы остаются фонемами, они устанавливают границы, благодаря
которым опред
еленный звукоряд указывает на означаемое «лошадь», и нарушение которых приводит либо к
изменению смысла, либо к его утрате.
III.2.
Напротив, на уровне графического представления я располагаю великим множеством способов
изобразить лошадь, намекнуть на нее с помощью игры светотени, обрисовать кистью ее контур, изобразить самым натуральным образом, при этом лошадь может стоять, бежать, скакать, вставать на
дыбы, пить, есть и может быть изображена в профиль, в трехчетвертном повороте и т. д. Правда и то, что я могу произносить слово «лошадь» на сотне различных языков и диалектов, но сколько бы их ни
было, выбрав тот или другой, я должен произнести слово «лошадь» вполне определенным образом, в то
время как лошадь можно нарисовать на сотни ладов, которые невозможно предусмотреть; языки и
диалекты понятны только тому, кто взялся их выучить, тогда как сотни способов нарисовать лошадь
могут быть наилучшим образом применены также и тем, кто никогда их не изучал (при этом, конечно, необходимо наличие хотя бы слабого кода, без которого узнавание вообще невозможно).
??.3.
С другой стороны, мы выяснили, что иконические коды все же существуют. Мы, стало быть, оказываемся перед фактом существования крупных кодификационных блоков, в которых, однако, вы-
деление элементов артикуляции является затруднительным. Можно попытаться провести ряд проб на
коммутацию, выясняя при каких изменениях профиль лошади еще узнаваем, но эта операция
позволяет идентифицировать иконический код на бесконечно малом его участ-
136
ке, а именно там, где объект условно изображается с помощью контура 14.
Иконическая синтагма зависит от столь сложных контекстуальных отношений, что в ней трудно
отделить смыслоразличительные признаки от факультативных вариантов. И это, среди прочего, потому, что язык устанавливается путем членения звукового континуума на дискретные единицы, в то
время как иконическое изображения часто использует цветовой континуум, не членимый на
дискретные единицы. Так обстоят дела в мире визуальных коммуникаций и по-другому, например, в
мире музыкальных сообщений, где звуковой континуум заранее расчленен на дискретные
смыслоразличительные единицы (звуки гаммы), и если современная музыка уже этим не до-
вольствуется, возвращаясь к использованию звуковых континуумов, смешивающих звуки и шумы, то
именно это и позволяет приверженцам традиционного отождествления коммуникации с языком поста-
вить вопрос (разрешимый, но существующий) о коммуникативности современной музыки 15.
III.4.
В континууме иконического знака мы не в состоянии вычленить дискретные смыслоразличители, навечно разложив их по полочкам, они варьируются: то это большие синтагмы, опознаваемые бла-
годаря конвенции, то маленькие отрезки линии, штрихи, точки, пробелы, например, на рисунке
человеческого профиля, где точка — зрачок, веко — дуга, и мы знаем, что в другом контексте те же
самые точка и дуга будут изображать, предположим, банан или виноградину. Следовательно, знаки
рисунка не являются единицами членения, соотносимыми с фонемами языка, потому что они лишены
предзаданного позиционального и оппозиционального значения, сам факт их наличия или отсутствия
еще не определяет однозначно смысла сообщения, они значат только в контексте (точка, вписанная в
миндалевидную форму, значит зрачок) и не значат сами по себе, они не образуют системы жестких
различий, внутри которой точка обретает собственное значение, будучи противопоставленной прямой
или кругу. Их позиционное значение меняется в зависимости от конвенции, которую навязывает
данный тип изображения, и кроме того, оно может зави-
14 См.: Опыты Бруно Мунари (Bruno Munari , Arte come mestiere, Bari, 1966) с изображением стрелы, последовательное упрощение которого позволило уточнить границы узнаваемости, а также описание ста
сорока способов изображения человеческого лица в фас вплоть до пределов узнаваемости (этот пример
связан с материалом предыдущего параграфа).
15 Cfr. Nicolas Ruwet, Contraddizioni del linguaggio seriale, in «Incontri Musicali», 3, agosto 1959.
137
сеть от конкретного художника и от избранной им манеры. Итак, мы сталкиваемся с вереницей
идиолектов, одни более общеприняты, другие очень редки; в них факультативные варианты
безусловно доминируют над смыслоразличителями, а точнее, в которых факультативные варианты
обретают статус смыслоразличительных признаков, а последние превращаются в факультативные
варианты в зависимости от того, какой код избирает рисовальщик, не стесняющийся разрушать
прежний код и на его обломках выстраивать новый. И вот в этом смысле иконические коды, если
они и вправду есть, являются слабыми кодами.
Это также помогает уразуметь, почему мы не считаем владение речью какой-то особенной
способностью, в то время как умение рисовать кажется нам несомненным признаком одаренности: за умеющим рисовать мы признаем способность управляться с кодом, для всех прочих неявным, наделяя его правом пересматривать нормы, правом, которого лишаем всех говорящих, за
исключением поэта. Умеющий рисовать — это мастер идиолекта, потому что даже тогда, когда он
использует всем нам внятный код, он вносит в него столько оригинальности, факультативных
вариантов, собственного почерка, сколько никогда не внесет в свою речь говорящий 16.
III.5.
Но если использование иконических знаков связано с повышенным вниманием к особенностям
стиля, то отсюда не следует, что проблема иконического знака так уж отличается от проблем
факультативных вариантов и индивидуальной речи в словесном языке.
В своей работе «Информация и стиль речи»17 Иван Фонаджи обращает внимание на варианты
использования кода на фонетическом уровне. В то время как фонологический код
предусматривает целый ряд различительных признаков, разбитых на группы по своим качествам, всякий говорящий, привычно пользуясь этим фонологическим кодом, воспроизводя его в своей
речи, произносит звуки на свой лад, и эта индивидуальная окраска звуков и составляет так
называемые суперсегментные свойства или факультативные варианты 18 . Факультативные
варианты предоставляют полную свободу действия, существует множество индивидуальных и
диалектальных произношений, в то время как суперсегментные свойства являются подлинными
ин-
16 См С Metz, saggio citato, pag 84. «Когда язык еще не вполне сложился, чтобы разговаривать на нем, нужно
17 L’information de style verbal, in «Linguistics», 4
18 Помимо работы Fonagy и цит трудов по общей лингвистике, см по этому поводу. R Н Robins, General Linguistics, London, 1964 (часть 4)
138
струментами означивания, таков случай с интонацией, которой мы наделяем высказывание, и оно
попеременно выражает страх, угрозу, ужас, одобрение и т. д. Такое выражение, как «Попробуй», может быть произнесено с разной интонацией и в зависимости от этого означать. «Только
попробуй», или «Рискни, не бойся», или «Ради меня, попробуй». Разумеется, эти интонации не
поддаются строгому учету подобно смыслоразличителям, они принадлежат некоей шкале
континуума, означая всегда ту или иную степень качества — напряженности, резкости, мягкости
— от минимума до максимума Фонаджи определяет эти интонационные модусы говорения как
вторичное сообщение, которое накладывается на исходное и даже декодируется с помощью иных
средств так, словно информацию передают не один, а два передатчика, и принимают два
приемника, настроенные на лингвистический и на некий долингвистический код соответственно.
Фонаджи исходит из предположения, что между характеризующими интонацию недискретными
признаками и тем, что с их помощью передается, существует какая-то природная связь, что они не
имеют отношения к конвенциям, образуя парадигму без отчетливо выраженных дискретных
признаков, и что, наконец, благодаря этой свободе выбора говорящий придает своей речи
индивидуальную окраску — то, чего он не может сделать в пределах чисто лингвистического
кода. И тут мы понимаем, что мы оказываемся в той же самой ситуации, что и тогда, когда
описывали иконические сообщения.
Однако сам Фонаджи отдает себе отчет в том, что эта свобода выбора или так называемые
свободные варианты тоже подвержены процессам кодификации, что в языке постоянно
происходят процессы конвенционализации долингвистических сообщений, достаточно указать на
то, что одна и та же интонация в двух разных языках имеет различный смысл (различие окажется
максимальным, если мы сравним западные языки с таким, например, языком, как китайский, в
котором интонация даже становится одним из важнейших смыслоразличителей). Заканчивает он
цитатой из Романа Якобсона, в которой утверждается право теории коммуникации, в частности, лингвистики, опирающейся на теорию информации, рассматривать как структурирующиеся на
основе строгих кодов также и пресловутые «свободные вариации» 19. Итак, свободные варианты, кажущиеся такими натуральными и выразительными, образуют систему оппозиций и различий, хотя и не столь отчетливую, как система фонем, и это происходит в рамках того или иного языка
культуры, группы, использующей язык определенным образом, и даже в индивидуальной речи, в
которой
19 Jakobson, op cit. , cap V
139
отклонения от нормы складываются в систему вполне предсказуемых речевых характеристик. На
обоих полюсах, и там, где кода больше всего, и там, где его всего меньше, в индивидуальных
особенностях говорения, везде интонационные вариации связаны с конвенцией
Но все, что касается языка, может касаться и иконических знаков Иногда они столь явно связаны с
кодом, что подают основания для различных классификаций в истории искусства или в
психологии. Например, когда одна линия считается «изящной», другая — «нервной», третья —
«легкой», четвертая — «неуклюжей». . Существуют геометрические фигуры, используемые
психологами в различных тестах и передающие психические состояния: наклонная линия с шари-
ком на ней говорит о неуравновешенности и нестабильности, шарик в нижней части той же линии
свидетельствует о покое и завершенности процесса. Очевидно, что эти рисунки показывают
психофизиологические состояния, потому что отражают реальную ситуацию, опираясь на опыт
земного притяжения и другие сходные феномены, но также очевидно и то, что они ее передают в
абстрактной форме, моделируя взаимоотношения основополагающих параметров И если поначалу
такие изображения явно отсылают к концептуальной модели реальных отношений, затем они
обретают конвенциональный смысл, и в «изящной» линии мы обнаруживаем не легкость и непри-
нужденность свободного движения, но «изящество» tout court (далее наступает черед тщательного
описания соответствующей стилистической категории, скрытой за навыками, конвенциями и
моделями восприятия, воспроизводимыми в знаке) 20.
Иными словами, если какое-то иконическое изображение, особенно насыщенное информацией, производит на нас впечатление «изящества», коль скоро непредсказуемое и неоднозначное
употребление знака реконструирует какой-то опыт нашего восприятия (мы имеем в виду
траекторию от психологического состояния к его графическому изображению и от изображения к
психологическому состоянию), то на деле в большинстве случаев впечатление изящества, получаемое от различных иконических знаков, связано с тем, что мы его вычитываем из знака, самым непосредственным образом коннотирующего данную эстетическую категорию (а не
первичное переживание, обусловившее появление образа в результате отклонения от привычных
норм, и затем новый виток ассимиляции и конвенционализации). Мы, стало быть, уже находимся
в пределах риторики.
В заключение можно сказать, что в иконических знаках преобладают, и иногда значительно, те
элементы, которые применительно к
20 См например, Raymond Bayer, Esthetique Je la grace, Paris, 1934
140
словесному языку называют факультативными вариантами и суперсегментными
характеристиками. Но признать это вовсе на значит утверждать, что иконические знаки
ускользают от кодификации21.
III.6.
Когда говорят, что графический знак относительно гомологичен концептуальной
