быть уподоблены
монемам (очевидно, что Леви-Строс имеет в виду узнаваемые образы, т. e. иконические знаки), а
на втором уровне членения выделяются эквиваленты фонем — формы и цвета, носители
дифференциальных признаков, лишенные собственного значения. Нефигуративные течения в
живописи считают возможным обойтись без первого уровня, удовольствовавшись вторым. Они
попадают в ту же самую западню, что и атональная музыка, утрачивая всякую способность к
коммуникации, становясь одним из самых больших заблуждений нашего времени — «претензией
на создание знаковой системы с одним уровнем артикуляции».
Леви-Строс достаточно проницательно судит о проблемах тональной музыки, в которой он
признает наличие элементов первого ряда, интервалов, нагруженных значением, и отдельных
звуков как элементов второго членения, приходя в конце концов к ряду слишком ортодоксальных
выводов.
1) Нет языка, если нет двойного членения.
2) Двойное членение устойчиво, его уровни не допускают замены и не меняются местами, оно
основывается на определенных культур-
146
ных соглашениях, которые, в свою очередь, отвечают каким-то глубинным природным
движениям.
Этим ортодоксальным выводам мы противопоставляем (аргументацию см ниже) следующие
утверждения:
1) У коммуникативных кодов бывают разные типы артикуляции, а бывают коды вообще без нее: двойное членение не догма.
2) Бывают коды, в которых уровни артикуляции не неизменны 27, и если регулирующие код
системы отношений как-то укоренены в природных явлениях, то очень глубоко, в том смысле, что
различные коды могут отсылать к некоему Пра-коду, который всех их обосновывает Но
отождествить этот соответствующий природным началам код, скажем, с кодом тональной музыки, хотя всем известно, что он сложился в определенную историческую эпоху и западное ухо с ним
освоилось, и отвергать атональную систему как не отвечающую задачам коммуникации, а равно и
нефигуративную живопись, это то же самое, что уравнивать какой-нибудь язык с возможным
языком мета-описания.
4.
Распространять принципы тональной музыки на музыку вообще — это все равно что считать, что
с французской колодой из пятидесяти трех карт (52 карты плюс джокер) можно играть только в
бридж, т. e. что их комбинаторные возможности исчерпываются кодом игры в бридж, который, вообще-то говоря, является субкодом, позволяющим сыграть неограниченное число партий, но
который всегда можно поменять, используя все те же 53 карты, на код покера, другой субкод, перестраивающий артикуляцию элементов, складывающихся из отдельных карт, позволяя им
образовывать новые комбинации с иными значениями. Очевидно, что код той или иной игры — в
покер, бридж и т. д. — использует только некоторые возможные комбинации карт, и ошибся бы
тот, кто счел бы, что этим кодом исчерпываются комбинаторные возможности карточной колоды
28. И действительно, 53 карты уже есть результат членения, выбора в континууме позициональных
значений — и так это и со звуками звукоряда — и конечно, на основе этого кода могут быть
образованы разнообразные субкоды, и точно так же очевидно, что существуют различные
карточные игры, нуждающиеся в разном количестве карт в колоде — сорок карт неаполитанской
колоды, тридцать две — не-
27 Яркий пример применительно к музыке см Pierre Schaeffer, Traite des objets musicaux, Paris, 1966, cap XVI 28 Кроме того, в зависимости от типа игры некоторые карты изымаются как лишенные оппозиционального
значения, например, при игре в покер от двоек до шестерок Тарокки, напротив, увеличивают колоду за счет
«козырей»
147
мецкой. Главный код всех карточных игр представляет собой комбинаторную матрицу (набор
возможных комбинаций) описываемую и изучаемую теорией игр (и не мешало бы музыковедам
заняться изучением комбинаторных матриц, порождающих различные системы…), но для Леви-
Строса всякая игра в карты — бридж, он не делает различия между одной конкретной
реализацией и глубинной структурой, обеспечивающей возможность разных реализаций.
5.
Помимо всего прочего, пример с картами сталкивает нас с весьма важной для нашего
исследования проблемой. Есть ли у карточного кода двойное членение?
Если лексикод покера образуется путем приписывания значения определенному раскладу карт
(три туза разной масти значат «трис», четыре — «покер»), то эти комбинации вполне могут сойти
за полноправные «слова», тогда как отдельные карты окажутся единицами второго членения.
И все же 53 карты различаются между собой не только местом в системе, но и двойственной
функцией. Они противопоставляются по своему значению, образуя иерархию внутри одной масти
(туз, двойка, тройка… десятка, валет, дама, король), и противостоят друг другу в иерархии четырех
разных мастей. Следовательно, две десятки образуют «двойку», десятка, валет и дама, король и туз
— «стрит», но только все карты одной масти образуют «масть» или «королевский стрит».
Следовательно, некоторые признаки оказываются дифференциальными в рамках одного расклада, и другие — другого.
Но будет ли отдельная карта последней неразложимой единицей всякой возможной комбинации?
Если семерка червей противостоит шестерке любой масти, а также семерке треф, что же такое
масть червей как таковая как не элемент дополнительной и более детальной артикуляции?
Первое, что можно сказать на это, так это то, что игроку или тому, кто владеет языком карт, не
приходится заниматься выделением единиц применительно к масти, она уже расчленена по
значениям (туз, двойка… девятка, десятка), но это возражение, если и убедит игрока в покер, игроку в скопу, в которой суммируются очки и в которой, стало быть, единица масти является
единицей измерения, покажется гораздо менее убедительным. См. по этому поводу Б.3.1.2.Д.
6. Таковы различные соображения, вынуждающие нас признать, что проблема типов членения в
языке далеко не проста. В связи с чем в методических целях необходимо: 1) сохранять название
«языка» за словесными кодами, для которых наличие двойного членения бесспорный факт, 2) считать прочие системы знаков «кодами», положив разобраться в том, существуют ли коды с
большим числом членений.
148
3. Артикуляция визуальных кодов
I. Фигуры, знаки, семы
I.1.
Ошибается тот, кто думает:
1) что в основе всякого коммуникативного акта лежит «язык», сходный с кодом словесного языка: 2) что каждому языку свойственно двойное членение с жестко фиксированными единицами обоих
уровней. И больше смысла допустить другое, а именно: 1) что в основе всякого
комммуникативного акта лежит код; 2) что не каждому коду свойственно двойное членение с
жестко фиксированными единицами (уровней не всегда два, и они не всегда фиксированные).
Занимавшийся этими вопросами Луис Прието указывает, что второе членение — это уровень
таких элементов, которые непосредственно не соотносятся с означаемым элементом первого
членения, обладая исключительно дифференциальным значением (позиционным и оппо-
зиционным); он называет их фигурами, ибо распрощавшись с моделью словесного языка, он не
вправе называть их фонемами; по той же причине элементы первого членения (монемы) он
переименовывает в знаки денотативные и коннотативные
А вот семой Прието называет такой знак, чье значение соотносится не с отдельным знаком, но со
словосочетанием. Например, знак «Проезд запрещен» хотя и похож на визуальный знак с
неразложимым означаемым, имеет эквивалентом не отдельный словесный знак, но целую
синтагму («Проезд запрещен» или же «По этой дороге в данном направлении следовать
запрещено»)
Самому приблизительному рисунку силуэта лошади соответствует не один словесный знак
«лошадь», но целый ряд возможных синтагм типа: «вид стоящей лошади сбоку», «у лошади четыре
ноги», «это лошадь» и т. д.
Итак, мы имеем дело с фигурами, знаками и семами, и тогда получается, что все предполагаемые
визуальные знаки суть семы.
Продолжая следовать Прието, можно обнаружить такие семы, которые раскладываются на
фигуры, но не знаки; т. e. они раскладываются на элементы, обладающие дифференциальным
значением и сами по себе не связанные ни с каким денотатом. При этом элементы членения — это
фигуры, складывающиеся в знаки, и знаки, слагающиеся в синтагмы. Так как лингвистика
останавливается на границах высказывания, она так и не подходит к вопросу о более крупных
149
единицах членения, которые будут не чем иным, как периодом или дискурсом со всей присущей
ему сложностью. Вместе с тем, хотя, конечно, можно выявить семы, связанные определенной
сочетаемостью, все же нельзя говорить о каком-то новом, более высоком уровне членения, потому
что мы и так находимся на уровне свободной комбинаторики синтагматических цепей. Так, вполне возможно, что на каком-то участке дороги имеют место сразу несколько дорожных знаков, сообщающих, например, что движение здесь одностороннее, что запрещены сигналы и проезд
грузовиков, но из этого не следует, что это новый уровень членения, на котором семы выступают
в качестве кодифицируемых семантических единиц: перед нами «дискурс», сложная
синтагматическая цепь.
1.2.
А теперь, не мешкая и не оставляя идей Прието 29, попробуем разобраться с различными кодами, обладающими разными типами артикуляции, опираясь, насколько это возможно, на наши
примеры визуальных кодов:
А. Коды, не обладающие членением, коды с далее неразложимыми семами
Примеры:
1) коды с одной семой (например, белая палка слепца: ее наличие означает «я слепой», но отсутствие палки
необязательно означает противоположное, как это было бы в случае кода с нулевым означающим) ; 2) коды с нулевым означающим (адмиральский вымпел на корабле, его наличие означает «адмирал на борту», а его
отсутствие означает, что адмирала не корабле нет; сигналы поворота у автомобилей, если они не горят, это значит
«Еду прямо»…);
3) светофор (каждая сема указывает на определенное действие, семы не складываются, образуя в совокупности
какой-нибудь сложный знак, и не раскладываются на меньшие единицы) ;
4) маршруты автобуса, обозначенные одной цифрой или одной буквой.
Б. Коды только со вторым членением, семы раскладываются не на знаки, а на фигуры, не обладающие
собственным означаемым. Примеры:
1) маршрут автобуса, обозначенный двумя цифрами: например, маршрут «63» означает: «Следую из пункта X в
пункт Y»; сема раскладывается на фигуры «6» и «3», сами по себе ничего не значащие.
2) флажковая сигнализация: предусматривает набор различных фигур, образующихся разными наклонами правой
и левой рук, две фигуры дают
29 Luis Prieto, Messages et signaux, P. V F , 1966 О Прието см также Principes de noologie, The Hague, 1964.
150
букву алфавита, но эта буква — не знак, потому что у нее нет значения, которое она обретает, только становясь
единицей словесного языка и артикулируясь по его законам, зато как только она нагружается значением внутри
кода, она становится семой, составляющей целую пропозицию, например: «Нам нужен врач».
В. Коды только с первым членением: семы разложимы на знаки, но не на фигуры.
Примеры:
1) нумерация комнат в гостинице: сема «20» обычно значит «первый номер второго этажа, сема раскладывается
на знак «2», который значит «второй этаж» и знак «О», означающий «первая комната»; сема «21» будет значить
«второй номер второго этажа» и т. д.
2) дорожные знаки, сема которых раскладывается на знаки, соответствующие другим дорожным знакам: белый круг с красной каймой и изображением велосипеда означает «Проезд на велосипеде запрещен». Круг с
белой каймой значит «запрещено», изображение велосипеда — велосипедистов.
3) десятичная система записи чисел: как и в случае номеров гостиницы, сема многозначного числа
раскладывается на знаки, которые в зависимости от места цифры означают единицы, десятки, сотни и т. д.
Г. Коды с двумя членениями: семы раскладываются на знаки и фигуры. Примеры: 1) языки: фонемы складываются в монемы и монемы в синтагмы.
2) шестизначные телефонные номера: по крайней мере те из них, которые состоят из групп по две цифры, каждая
из которых в зависимости от положения обозначает городской район, улицу, дом, тогда как каждый знак из двух
цифр, раскладывается на фигуры, лишенные значения.
Прието30 указывает на другие типы комбинаций, например, на коды сем, разложимых на фигуры, из которых некоторые соответствуют только одному означающему. Из всех этих кодов, необходимых для построения логики означающих
