казакам пришло в голову поить своих лошадей из кропильниц собора Св. Петра, несомненно, это
был бы случай, подпадающий под п. 5 нашей таблицы, — подмена первичной функции, обогащение и
подмена вторичных функций; но для казачьего атамана он явился бы вполне естественной
ресемантизацией, тогда как ризничий собора несомненно оценил бы его как кощунство. Кто из них
прав — предоставим судить истории), как бы то ни было, с того момента когда создатель предметов
потребления начинает догадываться о том, что, созидая означающие, он не в состоянии предусмотреть
появления тех или иных значений, ибо история может их изменить, в тот миг когда проектировщик
начинает замечать возможное расхождение означающих и означаемых, скрытую работу механизмов
подмены значений, перед ним встает задача проектирования предметов, чьи первичные функции были
бы варьирующимися, а вторичные — «открытыми».
226
Сказанное означает, что предмет потребления не будет в одночасье потреблен и похоронен и не
станет жертвой восстановительных манипуляций, но явится стимулом, будет информировать о
собственных возможностях адаптации в меняющемся мире. Речь идет об операциях, предполагающих ответственное решение, оценку форм и всех их конститутивных элементов, очертаний, которые они могут обрести, а равно и их идеологического обоснования.
Эти способные к изменениям, открытые объекты предполагают, чтобы вместе с изменением
риторического устройства реструктурировалось бы и идеологическое устройство и с изменением
форм потребления менялись бы и формы мышления, способы видения в расширяющемся
контексте человеческой деятельности.
В этой смысле ученая игра в воскрешение значений вещей, вместо того чтобы быть обращенной в
прошлое филологической забавой, подразумевает изобретение новых, а не воскрешение старых
кодов. Прыжок в прошлое оказывается прыжком в будущее. Циклическая ловушка истории
уступает место проектированию будущего .
Проблема такова: при «возрождении» мертвого города неизбежно восстанавливаются утраченные
риторические коды и канувшая в прошлое идеология, но, как было сказано, игры с возрождением
откры-
13 См. Giulio Carlo Argan, Progetto e destino, Milano, 1965 (в частности, статью под тем же названием, где
обсуждаются вопросы открытости произведения в области архитектурного проектирования). Свое
собственное видение этой «открытости» архитектурных градостроительных объектов предложил Р. Барт в
Semiologia e urbanistica, in «Op. Cit.», 10, 1967. Барт, воспроизводя точку зрения Лакана, разбираемую нами в
Г.5., замечает, что применительно к городу проблема означаемого отходит на второй план по сравнению с
вопросом «дистрибуции означающих». Потому что «в этом усилии освоить город как семантику мы должны
понять игру знаков, понять, что всякий город это структура, и не пытаться заполнить эту структуру». И это по
той причине, что «семиология не предполагает последних значений» и «во всяком культурном, а также
психологическом феномене мы имеем дело с бесконечной цепью метафор, означаемое которых все время
расщепляется или само становится означающим». Разумеется, в случае города мы сталкиваемся с подвижкой
и пополнением значений, но семантика города постигается не тем, кто смотрит на него как на порождающую
означаемые структуру, но тем, кто в нем живет, участвуя в конкретных процессах означивания.
Противопоставлять движению означивания, с учетом которого и проектируется город, свободную игру
означающих значило бы лишить архитектурную деятельность всякого творческого стимула. Ведь если бы
город жил диктатом означающих, говорящих через человека, который был бы их игрушкой, то
проектирование утратило бы всякий смысл, так как тогда во всяком старом городе всегда можно было бы
найти элементы, сочетание которых обеспечило бы самые разнообразные формы жизни. Но проблема
архитектуры как раз в том и состоит, чтобы определить границу, за которой использовавшаяся в прошлом
форма уже не годится для любого типа жизни и вереница архитектурных означающих ассоциируется уже не
со свободой, но. с властью, с определенной идеологией, которая средствами порождаемых ею риторик
закабаляет.
227
вают свободу действий и при этом вовсе не требуют изменения идеологических схем, внутри
которых живешь.
Но если налицо некая новая городская макроструктура, не укладывающаяся в рамки привычных
представлений о городе, и ее надлежит освоить и приспособить к жизни, неизбежно встают два
вопроса: это вопрос о том, как перестроить собственные базовые коды, чтобы сообразить, что
делать, и вопрос о собственных идеологических возможностях, о способности вести себя
принципиально по-иному.
Проектирование новых форм, разработка риторик, которые могли бы обеспечить трансформацию
и перестройку идеологических перспектив, — это совсем не то, что филологические утехи, которым предаются, разыскивая и восстанавливая отмершие формы, с тем чтобы вместить в них
(семантическое слияние) собственные трафареты В одном случае восстанавливаются бывшие в
употреблении формы, в другом — поставляются новые значения формам, рожденным для
преображения, но могущим преобразиться только при том условии, что будет принято решение и
избрано направление преображения.
Так, динамика отмирания и возрождения форм — болезненная и животворная в случае
ренессансного гуманизма, мирно-игровая в современной идеологии либертарианства — открывает
возможность созидания новых риторик, в свою очередь предполагающих изменение
идеологических установок, неустанное творение знаков и контекстов, в которых они обретают
4. Архитектурные коды
I. Что такое код в архитектуре
I.1.
Архитектурный знак с его денотатом и коннотациями, архитектурные коды и возможности их
исторического «прочтения», поведение архитектора в связи с разнообразием прочтений и
превратностями коммуникации, имеющее целью проектирование способных к трансформации
первичных функций и открытых вторичных, естественно, открытых непредсказуемым кодам .. Все
вышеперечисленное предполагает, что нам уже известно, что такое код в архитектуре. Все
было ясно, пока мы говорили о словесной коммуникации: существует язык-код и определенные
коннотативные лексикоды. Когда мы заговорили о визуальных кодах, нам пришлось разграничить
уровни кодификации от иконического до иконологического, но для этого понадобилось внести
целый ряд уточнений в понятие кода и тех типов коммуникации, которые он предусматривает. Мы
также пришли к фундаментальному выводу о том, что элементами артикуляции того или иного
кода могут быть синтагмы кода более аналитического или же синтагмы того или иного кода суть
не что иное, как элементы первого или второго членения кода более синтетического
Говоря об архитектурных кодах, все это следует иметь в виду, потому что иначе мы можем
приписать архитектурному коду артикуляции, свойственные более аналитическим кодам.
I.2.
Тот, кто занимался архитектурой с точки зрения коммуникации, пересматривая выделенные
архитектурные коды, непременно задастся вопросом, о каких, собственно, кодах идет речь, синтаксических или семантических, иными словами, имеются ли в виду правила артикуляции
означающих независимо от того, какие означаемые могут быть с ними соотнесены, или правила
артикуляции определенных структур означающих, которым уже соответствуют те, а не иные
означаемые. Далее, такие выражения, как «семантика архитектуры», побуждают некоторых видеть
в архитектурном знаке эквивалент слову словесного языка, наделенному точным значением, т e соотносимому с неким референтом, тогда как, нам известно, что код зачастую может
предписывать только правила синтаксической артикуляции
229
Таким образом, следует выяснить, допускает ли архитектура чисто синтаксическую кодификацию
(это необходимо, в частности, для описания объектов, функция которых остается для нас неясной, таких как менгиры, дольмены, Стоунхендж и пр.).
I.3.
Наконец, в архитектуре мы будем отличать коды прочтения (и строительства) от кодов
прочтения и разработки проекта, занимаясь в данном случае правилами прочтения объекта
архитектуры, но не архитектурного проекта. И действительно, коль скоро установлены правила
интерпретации объекта, правила фиксации проекта из них вытекают, будучи конвенциональными
правилами записи некоего языка (точно так транскрипция словесного языка разрабатывается на
основе правил письменной фиксации таких элементов слова, как фонемы и монемы). Это не
означает, что семиология проекта совсем не представляет интереса для исследования, ведь проект
использует разные системы записи (план здания и его разрез кодируются по-разному) 14, кроме
того, в этих разных системах записи одновременно представлены иконические знаки, диаграммы, индексы, символы, квалисигнумы, синсигнумы и т. д., т. e. фактически вся Пирсова классифи-
кация знаков.
I.4.
Когда речь заходит об архитектурных кодах, чаще всего имеют в виду типологические коды
(откровенно семантические), подчеркивая, что в архитектуре есть такие конфигурации, которые
открыто указывают на свое значение: церковь, вокзал и т.д. О типологических кодах нам еще
предстоит вести речь, но совершенно ясно, что они представляют собой только одну, причем
наиболее очевидную, из используемых систем кодификации.
I.5.
Пытаясь подальше отойти от столь очевидно историзирующего кода (ясно, что архитектурный
образ церкви обретает конкретные очертания в конкретную историческую эпоху), мы вынуждены
искать базовые составляющие архитектуры, фигуры ее «второго членения» в элементах геометрии
Евклида.
Если архитектура это искусство организации пространства 15, то кодификация архитектурного
пространства может быть той, что раз-
14 При неправильном применении кода можно перепутать план с разрезом и наоборот, см на этот счет
забавные случаи, описанные у Кенига, Koenig, invecchiamento dell’architettura moderna, Firenze, 2a ed , 1967, pag 107, nota 17 См также Analisi del linguaggio architettonico, cit, capitolo 8
15 Последовательное и документированное углубление в тему см Bruno Zevi, Architettura in Nuce, Venezia—
Roma, 1960, a также более раннее Saper vedere l’architettura, Torino, 948
230
работал Евклид в своей геометрии. В таком случае, единицами первого членения будут
пространственные единицы, или хоремы 16, а единицами второго членения евклидовские stoicheia (элементы классической геометрии), складывающиеся в более или менее сложные синтагмы.
Например, единицами второго членения, лишенными собственного значения, но наделенными
дифференциальным значением, будут: угол, прямая, кривая, единицами же первого членения
будут: квадрат, треугольник, параллелепипед, эллипсис вплоть до более сложных неправильных
фигур, поддающихся описанию с помощью различных уравнений, тогда как совмещение двух
прямоугольников, при котором один помещается внутри другого, будет явно синтагматическим
образованием (например, окно в стене), что же касается более сложных синтагматических
образований, то таковыми можно считать куб (трехмерное пространство) или различные типы
зданий, в основании которых заложена форма греческого креста. Разумеется, соотношение
планиметрии и пространственной геометрии наводит на мысль о возможности выделения единиц
третьего членения. Соответственно подключение неевклидовой геометрии сильно усложнило бы
кодификацию.
Само собой разумеется, геометрический код свойствен не только архитектуре, без него не
обойтись при анализе живописи, причем не только геометрической (Мондриан), но также и
фигуративной, в которой любое изображение в конечном счете может быть сведено к сочетанию, пусть достаточно сложному, элементарных геометрических фигур. Но тот же самый код
используется при письменной фиксации или устном описании геометрических феноменов в ис-
конном смысле понятия (землемерие) и других съемках местности (топографической, геодезической и т. д.). И наконец, в принципе он должен был бы совпасть с гештальт-кодом, основополагающим кодом восприятия элементарных форм. А это значит, что мы имеем дело с
типичным случаем кода, который вырисовывается и обретает очертания, когда мы задаемся целью
описать элементарные единицы (первого и второго членения) какого-то другого «языка», и
способен служить метаязыком для более синтетических кодов.
I.6.
Стало быть, нам следует оставить без внимания такого рода коды, наподобие того как словесный
язык оставляет без внимания возможность описания отдельных фонем в позиционных терминах, 16 От «хора» (пространство, место) О стойхея как элементах пространственных искусств, включая
архитектуру, см наблюдения Мондриана и комментиарий P. Де Фуско, cit, с 143—145
231
свойственных более аналитическому коду, например коду морской сигнализации. Впрочем, не
следует пренебрегать и этой возможностью анализа в тех случаях, когда необходимо соотнести
архитектурный феномен с чем-то, что кодируется по-иному, находя метаязык, пригодный для
описания обоих явлений. Это тот случай, когда нужно подыскать код, предположим, для какого-
нибудь пейзажа, чтобы затем вписать в него соответствующее архитектурное решение. То
обстоятельство, что для выявления структуры пейзажа используют устойчивые элементы
геометрического кода (пирамида, конус и т. д.), указывает на то, что, решая проблему вписывания
архитектурных сооружений в соответствующий контекст, имеет смысл описывать эти сооружения
при помощи того же геометрического кода, используемого как метаязык17. Но тот факт,
