не оставил своего отпечатка код, и где, стало быть, еще нет структуры. Так вот, Лакан об этом ясно говорит: знаковая цепочка
структурируется не с помощью кода, но на основе вероятностных закономерностей 183. И значит, нет ни кода, ни структуры, но только Источник, только Исток (Sorgente, Fonte). И надо же было
случиться, (и это подлинная первозданная случайность, а не та вероятность, которую не преминул
бы вывести из этого случая Лакан), что специалисты по теории информации, вероятно, никогда и
не задумывавшиеся о проблемах онтологии, стали употреблять для обозначения источника два
слова — Fonte, Sorgente, a не одно, и эти термины вкупе со всеми их коннотативными оттенками
наилучшим образом означают Начало и Различие, Родник, но также Открытость, из которой
проистекают все события. «Исток» и «Источник» приводят на память поэтические мифы и
метафоры Гельдерлина, из чьей поэзии извлек Хайдеггер свое учение о языке как гласе
первоначал «Неведомо, что делает поток». И что происходит в источнике информации, тоже
неведомо.
Круг замкнулся, жалкие остатки структур погребены под несчетными статистическими расчетами
знаковых цепей, вceгo лишь матриц комбинаторной игры, в которой для Деррида, как и для
Ницше, что истина, что ошибка — все едино.
Что же касается того, что позже цепь может формироваться как бинарная, то это не потому, что
код лингвистов и фонологов так живуч, а потому, что Источник как способность различения если
что и может рождать, так это игры с различениями. Как только сверхчеловек убедился в своем
собственном игровом происхождении, он уже
183 «Cet Autre, n’est rien que le pur sujet de la moderne strategie des jeux, comme tel parfaitement accessible au calcul de la conjecture, pour autant que le sujet rуel, pour y regler le sien, n’a a y tenir aucun compte d’aucune aberration dite subjective au sens commun, c’est-a-dire psychologique, mais de la seule inscription d’une combinatoire dont l’exhaustion est possible» (Ecrits, pag . 806) «Этот Другой представляет собой не что иное, как
чистый субъект современной стратегии игры, и как таковой он вполне доступен рассчету вероятностей, если
только реальный субъект, рассчитывая собственную конъюнктуру, не будет принимать во внимание никаких
отклонений, называемых субъективными в обычном смысле, т e психологических, но только лишь вписывать
себя в некую поддающуюся исчерпыванию комбинаторику»
358
может прекрасно обойтись без женевского человека (провозглашавшего возвышение к природной
мудрости, что, впрочем, не мешало ему заниматься культурным строительством).
IX. … И о том, как с ним быть
IX.1.
И вот тут-то было бы логичным со стороны художественной критики, семиологии мифов, анализа
социальных структур предъявить некоторые претензии тому самому структурализму, который был
расшатан усилиями Лакана, а позже Деррида и Фуко. Если всякая структура есть не что иное, как
сбывание бытия, и если бытие ответствует нам в той мере, в которой, приближаясь к нему, мы его
неустанно вопрошаем 184, тогда все возможно, кроме одного — научного анализа цепочки знаков
как чего-то объективного.
О какой объективности означающих может идти речь, если они разворачиваются в процессе
неустанного и никогда не исчерпываемого вопрошания? Разве может критический анализ
сводится к выявлению функционирования форм означающих и не принимать при этом во
внимание смыслов, которыми они могут наделяться по ходу дела 185? Как может Леви-Строс, когда
перед ним стоит вопрос о диалектической взаимосвязи структуры потребления и структуры
произведения, пренебрегая сказанным нами по этому поводу, утверждать, что произведение
искусства может быть исследовано на манер кристалла 186?
Если Последняя Структура существует, то она несказуема, потому что нет такого метаязыка, который мог бы ее схватить, а если она только сквозит в языке и его оборотах, то она — не
Последняя, ибо в тот самый миг, когда она начинает вырисовываться, она утрачивает
184 Ср. Was heisst Denken?, cit., 2, IX Мысль — это не некая концептуальная добыча, течение мысли
пренебрегает оковами понятий, подлинное мышление «всегда в пути» Toгда как система — это просто
удачная находка Об аффектах см главу «Искусство, чувство, изначальность в эстетике Хайдеггера», Джанни
Ваттимо (G Vattimo. Роеstа e ontologia, cit.)
185 Колебания между этой пресловутой абсолютной объективностью и пониманием того, что в процессе
прочитывания произведения искусства его смысл непрерывно восполняется, характерны для критики Ролана
Барта, см. например, Saggi critici, cit. или Critique et verite, Paris, 1966, (часть II) 186 Мы имеем в виду интервью, данное Леви-Стросом Паоло Карузо в «Паэзе Сера-Либри» 20 01 67, где он
оспаривает нашу позицию по поводу «структуры потребления», отстаиваемую в Opera aperta, полагая, что
анализ потребления не входит в задачи структурного рассмотрения произведения искусства, поскольку
последнее должно рассматриваться исключительно как некая чистая значащая структура Нашу реплику см во
втором издании Opera apena, Milano, 1967
359
те качества, которые делают ее Последней, т e. способность отступать в тень, порождая другие
проявления. И однако, до всякого определения к этой структуре обращаются, вызывая ее, и уже в
само это вызывание входит тот самый аффективный компонент, который столь существен для
всякого герменевтического отношения, и стало быть, структура не объективна, но наделена
смыслом Но если мы возвращаемся к истолкованию (а мы уже видели, что без диалектики
интерпретации нельзя претендовать на построение какой бы то ни было структурной онтологии
или онтологического структурализма), то вера в то, что выявленная нами структура объективна, дело мистическое, ведь тогда приходится соглашаться с тем, что Великий Поставщик всех
смыслов гарантирует мне законность и правильность выявленного мной смысла.
IX.2.
Но, если я воздерживаюсь от суждения по поводу объективности структуры, мне ничего не остается, кроме как считать выявленную структуру со всеми ее смыслами познавательной моделью
А если я знаю, что структура это модель, то из этого следует, что с онтологической точки зрения
она не существует. Но если бы мы считали ее онтологической реальностью, мы должны были бы
заключить, что как структура а в этом мы уже убедились — она точно так же не существует. В
любом случае структура отсутствует И ничего другого не остается, как то ли считать это
Отсутствие конститутивным для моих отношений с бытием, то ли признать структуру Фикцией.
Третье решение, состоящее в том, чтобы продолжать обращаться с ней как с истинной и
поддающейся описанию в одно и то же время, иллюзорно и ложно.
IX.3.
Но не даем ли мы вовлечь себя снова в череду скучных противоречий, с которыми онтологически
корректное мышление быстро бы расправилось, причем исходя из наших собственных предпо-
сылок?
Что же такое эти предложенные нами на место объективных структур фикции — ясно, это коды, рассматриваемые в качестве социальных установлений, как попытки обрисовать механизм
событий, а также объяснить порождение сообщений, исходя при этом из лежащей в их основе
системы правил. Но противопоставлять фикции как таковые мужественному приятию
невозможности определения истоков, разве это не бегство от удела?
И удел этот ныне, на закате структурализма, похоже, предполагает две возможности, часто их
путают, но иногда они драматически противостоят друг другу, как в случае апории структуры и
отсутствия.
360
С одной стороны, структурализму грозит испустить дух в хайдеггерианстве скорее периода
«Бытия и времени», чем позднего Хайдеггера: заботливое попечение психоаналитика во имя
освобождения от заботы (как Sorge) претворяется в обреченность бытия-к-смерти. С другой
стороны, хайдеггерианство, памятуя о своем ницшеанском коконе и об открытии не-
изначальности, побуждает к радостному приятию игры если «в каждый миг начинается бытие» и
«вокруг каждого «здесь» катится «там»», если «центр — повсюду» и «изогнут путь вечности», тогда
«имена и звуки не затем ли даны вещам, чтобы человек освещался вещами? Говорить — это
прекрасное безумие; говоря воспаряет человек над вещами. Как приятна всякая речь и всякая ложь
звуков! В лад звукам танцует наша любовь на разноцветных радугах»187. К чему и приходит всякая
повисшая в пустоте поэтика, склонная черпать из неиссякаемых кладезей языка, повествующего о
себе самом.
Но если высший удел состоит в том, чтобы смириться с отверстой раной, с которой нам выпало
маяться от рождения до самой смерти, то отворачиваться от нее — значит только бередить ее. И
если он состоит в том, чтобы принять игру, то отворачивайся-не отворачивайся от зияния — все
едино, разве что, прежде чем исполниться, удел этот родит на свет поэтику игры, и мне придется
расставлять ловушки, запускать бумажных змеев, устраивать фейерверки, изобретать по ходу
игры разного рода утешительные безделушки, вроде Науки, Метода 188, Культуры.
IX.4.
А что если есть такая ловушка, такое ухищрение, при помощи которого можно сладить с
внутренним беспокойством? Нет, такой нет, ответствует онтологическое мышление, — ты просто
еще раз выставляешь себя на посмешище. А вдруг окажешься в одной из таких ловушек, и все —
по-другому? Нет, — отвечает онтологическое мышление, — ничего такого быть не может, расстояние, отделяющее тебя от бездны, осталось тем же самым, ты ни на миллиметр не убежал от
конституирующего тебя соседства со смертью. Самое большее, что тебе суждено, это получить
удовольствие от игры, излечиться приятием вечного возвращения.
Логика этих ответов столь сильна (и столь же сильна логика процесса, приведшего
онтологический структурализм к отрицанию всякой возможности объективного познания), что
остается только согласиться. И замолкнуть.
187 Ницше ? Так говорил Заратустра III Выздоравливающий.
188 «Метод — это то, что ничему не служит» (Флобер Словарь прописных истин) 361
Но только при том условии, что мы продолжим вращаться в кругу тем, предопределенных
исходным вопросом, задаваясь которым, мы перемещали себя из домыслительной сферы в сферу
мышления. А вопрос был такой: «Кто говорит?»
IX.5.
А теперь посмотрим получше: это самый первый вопрос, конституирующий все мышление, если
согласиться с тем, что он вставал всегда и всегда нас опережал, разворачиваясь в нас мыслью. Но
допустив это, мы уже заранее соглашаемся с теми конечными выводами, которые следуют из
такой постановки вопроса. Другими словами, этот вопрос принимается за то, чем он и является, —
за акт веры, некий мистический постулат. Это не значит, что такой вопрос не может быть
поставлен, и человеку не свойственно им задаваться Нелепо было бы так думать, тем более что
уже в течение тысячелетий человек ничем иным и не занимается. Но кто этим занимался? Этим
занимались те люди, кому рабский труд всех прочих позволял углубиться в созерцание бытия, они
ощущали этот вопрос как наиболее настоятельный 189
Предположим, однако, что можно задаться еще одним вопросом, причем более насущным, исторгнутым не свободным человеком, который наделен привилегией «созерцать», но рабом, которому не до созерцания и для которого важнее спросить не «кто говорит?», но » кто умирает?».
И именно этот вопрос побуждает его не к философским занятиям, но к тому, чтобы построить
водяное колесо, которое отдалит его смерть, освободив его от жернова, к которому он привязан190.
Бытие не так уж близко рабу, гораздо ближе ему собственное тело и тела ближних И ощущая это
сродство, раб не уходит, не ведая того, из сферы онтологического в сферу онтического, он всего
лишь подхо-
189 Приоритет созерцания, утверждаемый Аристотелевой «Метафизикой», покоится на устойчивом
общественном устройстве, предполагающем рабский труд, о чем и говорится в »Политике» Другого решения
нет
190 Но господин Созерцатель не склонен соглашаться с таким решением столь далеким от правильного
мышления о Сущем метафизический огородник, о котором поведал Чжуан Цзы в складном переложении
Элемира Золлы (Volgarita e
