вхождении в Сеть я таким навыком не обладаю.
Ли Маршалл. Как будто вы вошли в магазин, где книжки свалены кучей на полу.
Умберто Эко. Вот именно. Как мне разобраться с этой кучей? Я должен ознакомиться с основными этикетками. Но тут возникают проблемы. Я щелкаю «мышкой» на значке URLB, который заканчивается кодом . indiana, edu. Я предполагаю, что имеется в виду университет Индианы. Черта едва: значок меня обманывает, за ним не скрывается ничего, что имело бы отношение к образованию. Путь приходится нащупывать вслепую. Следует овладеть семиотическими навыками, которые позволят отличить пасторальную поэзию от сатиры, научат отделять зерна серьезных философских проблем от плевел всяческого безумного бреда.
Позавчера я просматривал сайты неонацистов. Если целиком полагаться на алгоритм поиска, можно сделать вывод, что степень фашизации зависит от частотности употребления слова «наци». В то время как чаще всего оно употребляется как раз в антифашистских сайтах.
Ориентироваться в этих дебрях учишься методом проб и ошибок или постоянно обращаясь за советом к более продвинутым пользователям. Но самый эффективный способ находиться в таком месте, где тебя окружают люди с разным уровнем компетентности, с разным опытом пребывания в Сети. Эту ситуацию можно сравнить с опытом студента-первокурсника: никто не предупредит его в канцелярии о том, что ходить на лекции профессора такого-то попусту тратить время, но уж собратья-второкурсники не замедлят поделиться с ним информацией на этот счет в университетской столовке.
Ли Маршалл. Модернизм имел свой якорь, взять хотя бы тот же роман. Можно ли провести какое-то сравнение с Сетью по этой линии? Может быть, если бы Джойс имел возможность впутаться во Всемирную Паутину, он написал бы не «Поминки по Финнегану», а «Унесенные ветром»?
Умберто Эко. Нет, скорее наоборот. Если бы Маргарет Митчелл попала в Паутину, она написала бы «Поминки по Финнегану». И вообще Джойс, можно сказать, всегда пребывал в Сети. И никогда из нее не выходил.
Ли Маршалл. Но разве не изменился сам опыт писательства в век гипертекста? Согласны ли вы с Майклом Джойсом, утверждающим, что авторство становится «чем-то вроде бесконечной джазоподобной истории»?
Умберто Эко. Не вполне. Вы забыли о том, что один существенный технологический сдвиг в способе, которым писатель доверяет свои мысли бумаге, произошел раньше. То есть сможете ли вы определить, исходя из анализа текста, как он был написан ручкой или на машинке?
Ли Маршалл. О’кей. Допустим, что средство выражения в очень незначительной мере влияет на конечный продукт, но что вы скажете касательно тезиса Майкла Хейма, что словорождение меняет наше отношение к написанному слову, размывает озабоченность конечным продуктом и стимулирует к переорганизации идей, приобретающих материальное выражение на дисплее, а не в сознании?
Умберто Эко. Я об этом очень много писал. То есть о том влиянии, которое произвела на латинский синтаксис набивка на клавиатуре, о природе психологических взаимоотношений между ручкой и компьютером как инструментов писания, о влиянии, которое, по-видимому, оказывает компьютер на сравнительную филологию.
Ли Маршалл. Предположим, вы используете компьютер для рождения вашего очередного романа; каковы будут ваши действия?
Умберто Эко. Я отвечу вам цитатой из собственного эссе, которое я недавно закончил для антологии Come si scrive un romanzo («Как написать роман»),выходящей в издательстве Bompiani. «Я просканировал бы с сотню романов, не меньшее количество научных текстов. Библию, Коран, несколько телефонных справочников (в них содержится огромное количество имен собственных). Все вместе это составляет примерно миллион двести тысяч страниц. Потом я заложил бы какую-нибудь простую, случайно подвернувшуюся программу, чтобы все это смешать и произвести в этом меланже кое-какие изменения. Например, можно убрать оттуда все буквы А. Тогда у меня получился бы роман-липограмма. Следующий шаг вывести все это на принтер и внимательно прочесть несколько раз, выделяя наиболее важные пассажи. Потом погрузить продукт в трейлер и отвезти на ближайший мусоросжигающий завод. И, глядя, как все это горит синим пламенем, я сидел бы поддеревом с карандашом в руке, праздно размышляя, покуда в голову не придет пара строк, заслуживающая того, чтобы занести их на бумагу. Например: «Луна плывет высоко в небе лес шумит».На первый раз наш роман вряд ли сможет конкурировать с хайку. Но это не имеет значения. Главное начать.
Ли Маршалл. В чем суть ваших нападок на Маршалла Маклюэна? Вы писали, что роль метафоры «глобальная деревня» незаслуженно преувеличена, что «истинная проблема заключается, наоборот, в том, что электронное общество общество одиноких людей». Вы считаете, что философия Маклюэна слишком легковесна для той славы, которую ей раздули?
Умберто Эко. Маклюэн не был философом, он был социологом с очень тонко развитым нюхом. Будь он жив сейчас, вероятно, писал бы книги, противоречащие тому, что он утверждал тридцать или сорок лет назад. Так или иначе, но его пророчество насчет «глобальной деревни» оправдалось лишь частично, «конец эры Гутенберга» не оправдался вовсе, а самый знаменитый афоризм The medium is the message, еще кое-как применимый к телевидению, совсем не работает применительно к Интернету. Ну, может, еще поначалу, когда ищешь тропу к слову «дерьмо», потом к слову «Водолей», а потом к «дерьмо и Водолей», тут уж наверняка «medium» будет «message»-eM. Но когда начинаешь пользоваться Интернетом всерьез, далеко не все редуцируется к факту собственного существования, как в случае телевидения. В конце концов, все сводится к проблеме внимания: нельзя пользоваться Интернетом рассеянно, как смотрят телевизор или слушают радио. Можно перебирать сайты Паутины, но нельзя заниматься этим с небрежностью заппин-ra хотя бы потому, что небрежность здесь стоит денег.
Ли Маршалл. В вашем заключительном слове на недавнем симпозиуме, посвященном будущему книги, вы отметили, что «конец гутенберговой галактики», провозглашенный Маклюэном, есть, в сущности, парафраз мрачного пророчества из «Собора Парижской Богоматери» Виктора Гюго, когда, сравнивая книгу со своим обожаемым собором, Фролло говорит: «Ceci tuera cela» («Она это убьет») книга убьет собор, алфавит убьет икону. Произошло это?
Умберто Эко. Собор утратил некоторые свои функции, многие из которых были переданы телевидению. Но он же принял на себя и новые функции. Я тысячу раз писал про то, что фотография взяла на себя главные функции живописи: запечатление человеческих образов. Но она тем самым не убила живопись, вовсе нет. Она освободила ее, позволила пойти на риск. Причем художники и по ею пору могут писать портреты, это им не возбраняется.
Ли Маршалл. Может быть, такого рода заключения наша импульсивная реакция на каждый новый зигзаг технологии?
Умберто Эко. Это дурная привычка, которую человечество вряд ли когда-либо изживет. Вроде старого клише насчет неизбежного декаданса в конце каждого века или возрождении с началом нового. Это один из способов организации истории, чтобы она удовлетворила той или иной догме.
Ли Маршалл. Но искусственное деление времени может возыметь свой эффект на коллективное сознание. Вы изучали страх конца, который приобрел массовый масштаб в Х веке. Может, теперь нас точно так же обуяла неуместная вера в новый круг времен, связанный с брезжущей зарей дигитального тысячелетия?
Умберто Эко. Века и тысячелетия случайные вехи; не надо быть медиевистом, чтобы убедиться в этом. Но и в самом деле синдромы упадка либо возрождения обычно возникают вокруг символических временных вех. В конце XIX века Австро-Венгрия страдала от синдрома заката империи; есть даже мнение, что именно это обусловило ее конец в 1918 году. Но в действительности этот синдром не имел никакого отношения к fin de siecle: Австро-Венгрия распалась, потому что император перестал быть авторитетом для своих подданных. Следует различать массовые иллюзии и фундаментальные причины.
Ли Маршалл. Случись вам странствовать во времени, вы направились бы назад или вперед? И на какое количество лет?
Умберто Эко. А вы, сэр, случись вам задать этот вопрос кому-то другому, кого бы выбрали в собеседники? Но если серьезно, то в прошлое я уже путешествовал разве вы не читали мои романы? Что же касается будущего разве вы не прочли это интервью?
