неопытности допускает ляпсусы политического и дипломатического свойства: говорит, когда не положено, допускает высказывания, которые на следующий день приходится опровергать и извиняться, и до такой степени не разграничивает свои собственные дела и дела государственные, что при иностранных министрах шутливо жалуется на шалости собственной супруги. Конечно, Берлускони таков. Не зря Берлускони — идеальная мишень для сатириков. Оппозиция обычно радуется, узнавая новые «перлы» Берлускони. Оппозиция думает при этом, что Берлускони нечувствительно для себя катится под гору и сам себе готовит конец.
А я, наоборот, думаю, что Берлускони — политик самоновейшей формации, скажем даже — супер- и пост-новейшей. И что Берлускони осуществляет, именно в самых своих нелепых поступках, сложную, хитрую и тонкую стратегию, подтверждающую, что он абсолютно владеет собой и имеет сильный оперативный ум (это не ум теоретика, а сверхъестественная торгашеская сообразительность).
Действительно, в Берлускони поражает (и, к сожалению, забавляет многих) торгашеская манера поведения. Он не дотягивает до Ванны Марки [192], но и он гипнотизирует недоразвитую публику. Он работает в точности как торговый представитель автомобильной фирмы. Первым делом он говорит, что предлагаемая им машина — зверь, ступнешь на газ — она уже едет двести. Запроектирована специально для гонок. Но после того как продавец узнает, что у вас пятеро детей и теща в инвалидной коляске, машина без всякого перехода оказывается идеалом безопасного вождения, она, как выясняется, куда ни жми, всегда едет ровно, всегда держит крейсерскую скорость, идеальный автомобиль для большой семьи. Потом, по наитию, в порыве великодушия торговый агент предлагает коврики бесплатно. Торговому агенту нет дела, воспринимаете ли вы его высказывания как последовательные. Ему нужно, чтобы среди всего им упомянутого вас зацепила какая-нибудь одна тема. Он знает, что вы отреагируете на что-нибудь одно, на что-нибудь для вас важное, и как только вы зациклитесь на этой важной вещи, все остальные вами забудутся. Поэтому агент упоминает обо всем на свете по очереди, ведет рассеянную пальбу, не заботится о противоречиях. Он знает, что следует говорить много, говорить напористо, убивать в зародыше всякие возникающие возражения.
Многие помнят, что на телевидении когда-то была программа господина Менделлы (и длилась не по полминуты, — это только крупные фирмы выпускают рекламу по полминуты, — а по часу, по два и по три, по многу часов на специальном рекламном канале). Господин Менделла убалтывал пенсионеров и небогатые семьи, чтобы те доверяли ему свои сбережения. Обещал всем проценты в размере 100 % в год. Разорив несколько тысяч человек, Менделла был арестован в тот момент, когда готовился удрать с кассой, хотя если б не занервничал и не переторопился, сумел бы и вывернуться. Так вот Менделла проводил свой первый сеанс в десять вечера и убеждал всех, что лично он не получает выгоды от управления чужим имуществом, что он просто уполномоченный представитель крепкой, важной и крупной фирмы. А на втором сеансе, в одиннадцать, тот же Менделла провозглашал, что в предлагаемые операции, которых он является единоличным гарантом, вложено его собственное состояние, и, следовательно, его личные интересы полностью совпадают с интересами клиентов. Люди, посылавшие Менделле деньги, ни разу не отреагировали на эту нестыковку в утверждениях, потому что каждый явно сосредоточивал внимание на том пункте, который внушал ему больше доверия. Сила Менделлы была не в качестве аргументов, а в вываливании сразу тысячи аргументов россыпью.
Техника Берлускони явно относится к тому же типу: «я увеличу пенсии» и «я сокращу налоги». Но техника Берлускони сложнее. Берлускони торгует консенсусом. Однако у него не настолько доверчивые клиенты, как у Менделлы. Берлускони встречается лицом к лицу с оппозицией, с общественным мнением, в том числе иностранным, с прессой, которая еще не вся подкуплена. Берлускони сообразил, как ему оборачивать исходящую от всех них критику себе на пользу.
Во-первых, раздавать обещания. Сторонникам они могут казаться удачными, неудачными или никакими. Важнее, чтобы эти обещания цепляли за живое противников. Поэтому Берлускони не реже раза в день выдает бессвязную ахинею. Чем невообразимее и неприемлемее, тем лучше. Это гарантирует ему место на первых страницах национальных газет и в заголовках тележурналов. То есть гарантирует ему всеобщее внимание. Во-вторых, провокационность высказываний должна быть настолько острой, чтобы оппозиция не могла не ответить. Чтоб она разразилась отчаянными филиппиками. Берлускони требуется не менее одной филиппики в день. Его должны клеймить и оппозиционные издания, и даже издания нейтральные, у которых попросту лопается терпение при виде дико неконституционного поведения Берлускони. Таким образом Берлускони демонстрирует своим сторонникам, что его постоянно шельмуют: «Видите, они на меня кидаются по любому поводу!».
Жалостное нытье, казалось бы, несовместимое с нахрапистостью, присущей Берлускони, — лучшая формула успеха. Нам известны иные примеры, и даже очень трогательные, такого систематического нытья, например — Паннелла [193], который десятилетиями торчит на первых полосах газет с душераздирающими жалобами, будто все его деяния систематически замалчиваются прессой. Нытье также присуще всем разновидностям популизма. Муссолини атаковал Эфиопию, навлек на Италию международные санкции, после чего принялся ныть (в пропагандистских целях, разумеется), жалуясь на международный заговор против его страны. Провозглашая превосходство италийской расы, Муссолини возбуждал национальную гордость, но подавал эту информацию плаксиво и сокрушался, что другие страны презирают Италию. Гитлер двинулся на завоевание Европы и при этом хныкал, что окружающие государства отнимают жизненное пространство у немецкого народа. Такова техника волка при работе с ягненком. Любое злоупотребление должно опираться на претензии, будто твои права были попраны. В конечном счете нытье — это одна из техник, при помощи которых деспотизм умело сплачивает свои ряды, возбуждая шовинистические чувства. Надо попросту завопить, что кто-то «нас» ненавидит и хочет подрезать «нам» крылья. Любое националистическое, популистское камлание возникает из национальной униженности. И не только. Ежедневные жалобы на заговор дают повод ежедневно возникать в прессе и клеймить противников. Это тоже старая и добрая техника, ведомая детям: щиплешь одноклассника, он в тебя лупит из рогатки, ты жалуешься учителю.
Имеется у этой же стратегии еще один прием. Чтобы взаимные провокации обретали лавинообразный характер, высказываться должен не только начальник. Он должен спускать с цепи своих самых бешеных сподвижников. Не следует им ничего объяснять. Если сподвижники подобраны квалифицированно, они самостоятельно со всем управятся, и чем они ретивее, чем их провокации наглее, тем лучше для дела.
В провокациях приветствуется любая дикость. Скажем, могут брякнуть, будто настроены переменить Конституцию в разделе, касающемся охраны природной среды. Да это и не только настроение, а действие: чем иным является, например, разрешение развивать скорость на автодорогах до ста пятидесяти? А намечаемые фараоновы стройки века — что это, если не уничтожение природы? На такое оппозиция не может не отреагировать. Иначе она потеряет лицо, не выполнит своей роли контролера и гаранта справедливости. Чтоб возбудить гнев оппозиции, достаточно запустить хорошую провокацию, на другой день опровергнуть ее («меня превратно истолковали») и тут же запустить новую. Новая вызовет очередные нападки оппозиции и очередной общественный интерес, и все забудут предыдущую провокацию, как тихое пуканье.
Дикость провокаций позволяет правящей группе, кроме того, добиваться двух существенных результатов. Первый результат обусловлен тем, что по своей природе всякая провокация — пробный шар. Если общественное мнение завопило в ответ недостаточно гневно — это сигнал, что самая несусветная программа может быть внедрена. Так чтоб не давать правительству потачки, оппозиция вынуждена на все реагировать резко и энергично, даже когда ей понятно, что речь идет о неосуществимом бреде. Если оппозиция не реагирует, она открывает дорогу новым провокациям. Вот оппозиция и возмущается, дабы предотвратить ползучий переворот, но, возмущаясь, она перевороту способствует, ибо льет воду на берлускониеву мельницу.
Второй результат, к которому приводит эта тактика, можно назвать «эффектом бомбы». Я всегда говорил, что будь я политиком, впутанным во многие и неприглядные истории, и узнай я, что через пару дней в газетах будет обнародована информация о моих проделках, у меня оставался бы лишь один выход: подложить бомбу на вокзале, в банке или на паперти собора в час окончания мессы. Это гарантировало бы, что по меньшей мере две недели первые полосы газет и заставки теленовостей будут заняты терактом, а беспокоящие меня разоблачения, даже если появятся, окажутся на внутренних страницах и не будут замечены. В крайнем случае, они зацепят общественное внимание, но по касательной: внимание будет отвлечено на другие проблемы.
Типичный случай эффекта бомбы — фразочка насчет «капо» [194]в сочетании с высказыванием министра туризма Стефани [195]о немецких туристах, невежественных пьяницах. Как это понимать? Скандальный ляп? Который вызвал международный инцидент как раз во время итальянского парламентского полугодия? А ляпа не было. Во-первых, фразочка предназначалась для ушей сторонников Берлускони, для тех, кому присущ латентный шовинизм. А кроме того, как раз в этот день в парламенте поставили на обсуждение закон Гаспарри [196], посредством коего Берлускони окончательно уничтожал государственные телеканалы и умножал свои дивиденды. Однако я (и многие еще, вместе со мной) узнали о голосовании Гаспарри только благодаря тому, что за рулем машины прослушали прямой эфир из парламента на «Радио Радикале». Газеты на десятках полос гудели о неловкости Берлускони и волновались — поедут ли обиженные немцы этим летом в Италию? Никто не спал от любопытства — так извинился ли все-таки Берлускони перед Шредером или нет? Эффект бомбы срабатывал на загляденье.
Перечитайте первые страницы газет недавнего периода, ну скажем года за два. И посмотрите, сколько замечательных «бомб» было подброшено для отвлечения общественного мнения. На фоне ошеломительных предложений, например: подвергать судей принудительному психосмотру, — прежде всего я задумываюсь: какое действительно важное событие была призвана эта бомба отодвинуть на задний план?
Умелый «педежист» Берлускони контролирует и направляет реакции оппозиционеров, путает их карты, использует любые сигналы для демонстрации того, что все под него копают, все хотят его погубить, и любой поворот общественного мнения — это подлый кинжал, метящий прямо ему в печень.
Наконец, стратегия «чересчурности», вызывающая оторопь у тех средств массовой информации, которые нацеливаются на критику. Возьмите хотя бы скандал «Телеком-Сербия» [197]. Грядущие историки напишут, что в этом шабаше инсинуаций и взаимных попреков были затронуты целых шесть совершенно различных непроясненностей. А именно: (i) была ли сделка «Телеком-Сербия» такой уж невыгодной? (ii) предосудительно ли было в политическом и в моральном смыслах иметь дело с Милошевичем в период, предшествовавший
