может и должно непрерывно меняться. Один и тот же цвет является «в» непрерывных многообразиях цветовых нюансов. Подобное верно относительно чувственного качества, а также и относительно любого пространственного облика. Один и тот же облик (в качестве одного и того телесно данного) непрерывно является все «новым и новым образом», во все новых проекциях своего облика. Это необходимое положение вещей, и оно, очевидно, отличается более общей значимостью. Ибо лишь для простоты мы рассматривали случай, когда являющаяся вещь оставалась в восприятии неизменной. Перенос на случаи возможных изменений самоочевиден.
В сущностной же необходимости к «всестороннему», непрерывно самоподтверждающемуся в себе самом как единому опытному сознанию одной и той же вещи принадлежна многогранная система непрерывных многообразий явлений и проекций, в каковых многообразиях, в определенных непрерывностях, проецируются все воспринимаемые предметные моменты, каким присущ характер живой телесной самоданности. Каждой определенности присуща своя система проецирования-нюансирования, и относительно каждой, как и относительно целой вещи, верно, что для схватывающего, синтетически объединяющего воспоминание и новое восприятие сознания она есть здесь как та же самая — невзирая на перерывы в протекании непрерывно-актуального восприятия.
Теперь мы незамедлительно и увидим, что же действительно и несомненно принадлежит к реальной наличности конкретных интенциональных переживания, которые называются восприятиями вещей. В то время как вещь — это интенциональное единство: то, что сознается как тождественно-единое в непрерывно упорядочиваемом протекании переходящих друг в друга многообразий восприятия, — эти последние, сами многообразия восприятия постоянно обладают своим определенным дескриптивным составом, какой, по мере сущности, придан такому единству. Так, к примеру, к каждой фазе восприятия необходимо принадлежно определенное наполнение цветовыми нюансами, проекциями облика и т. п. Последние относят к «данным ощущения», к данным особого региона с определенными родами, — в пределах каждого такого рода данные сходятся в конкретные единства переживания, в единства sui generis (в «поля» ощущения), а кроме того, такие данные — способом, какой сейчас не приходится описывать более конкретно, — одушевляются во всяком конкретном единстве восприятия посредством «постижений» и так, будучи одушевлены, исполняют свою «репрезентирующую функцию», или же вкупе с таковой составляют то, что мы называем «явлением» цвета, облика и т. д. Все это, сплетаясь еще и с другими характеристиками, исчерпывает реальный состав восприятия — восприятие, какое есть сознание одной и той же вещи, в силу того схождения в единство постигнутости, основывающегося на сущности названных способов постижений, а также и в силу возможности синтеза отождествления, основывающейся в сущности подобных единств.
Необходимо все время четко видеть, что те данные ощущения, какие исполняют функцию нюансирования цвета, нюансирования фактуры, проецирования облика и т. п. — функцию «репрезентирования», самым принципиальным образом отличены от цвета как такого, фактуры как таковой, облика как такового, короче говоря — от любых разновидностей моментов вещи. Нюанс — хотя ему немедленно находится имя — относится к принципиально иному роду, нежели нюансируемое. Нюанс — это переживание. Переживание же возможно лишь как переживание, а не как нечто пространственное. А нюансируемое принципиально возможно лишь как пространственное (оно в сущности своей пространственно), но невозможно как переживание. В особенности же противосмысленно считать проекцию облика (например, треугольника) чем-то пространственным, чем-то возможным в пространстве, и тот, кто так поступает, смешивает таковую с нюансируемым-проецируемым — т. е. являющимся обликом. Как же в дальнейшем с систематической полнотой размежевать различные реальные моменты восприятия как cogitatio (в противоположность моментам трансцендентного по отношению к таковой cogitatum), характеризуя их соответственно к их отчасти весьма затруднительным различиям, так это тема больших исследований.
§ 42. Бытие как сознание и бытие как реальность. Принципиальное различие способов созерцания
Итогом проведенных нами рассуждений стала трансцендентность вещи по отношению к ее восприятию, а в дальнейшем в отношении любого сопряженного с нею сознания вообще, — не просто в том смысле, что вещь нельзя фактически обрести в качестве реальной составной сознания, но это положение вещей в целом усматривается эйдетически: в абсолютно безусловной всеобщности, или же необходимости вещь не может быть дана реально-имманентно ни в каком возможном восприятии, ни в каком возможном сознании вообще. Таким образом, выступает основополагающее сущностное различие между бытием как переживанием и бытием как вещью. Принципиально к региональной сущности «переживание» (в особенности же к региональной спецификации cogitatio) принадлежит то, что оно воспринимается в имманентном восприятии, к сущности же пространственно-вещного, что оно не воспринимается таким образом. Если от сущности любого дающего вещь созерцания — как учит более глубокий анализ — неотделимо то, что вместе с вещно-данным могут схватываться, при соответствующем повороте взгляда, иные аналогичные вещи данности — по способу, скажем, отделимых слоев или же нижних ступеней, все «вещи зрения» в их различных обособлениях, — то и о них верно точно все то же самое: они принципиально трансцендентны.
Прежде чем прослеживать эту противоположность имманентности и трансцендентности несколько далее, включим сюда следующее замечание. Если отвлечься от восприятия, то находится немало разных интенциональных переживаний, которые по их сущности исключают реальную имманентность их интенциональных объектов, какие бы то объекты ни были. Так, к примеру, это верно относительно всякого наглядного представления — относительно воспоминания, относительно вчувствующего схватывания чужого сознания и т. д. Естественно, мы не должны смешивать такую трансцендентность с той, какая занимает нас сейчас. К вещи как таковой, ко всякой реальности в подлинном смысле — таковой нам предстоит еще прояснять и фиксировать — по самой сути и вполне «принципиально»[48 — Сейчас, как и во всем этом сочинении, мы пользуемся словом «принципиально» в строгом смысле слова, соотнося его с наивысшими, а потому и самыми коренными сущностными всеобщностями, или же сущностными необходимостями.] принадлежит неспособность быть имманентно воспринимаемой, а тем самым быть вообще обретаемой во взаимосвязи переживания. Так что вещь сама, вещь вообще называется трансцендентной. В этом как раз и сказывается принципиальная различность способов бытия, какая вообще есть на свете, — различенность сознания и бытия.
К такой противоположности имманентного и трансцендентного принадлежит, далее, — как уже выяснилось в нашем изложении, — принципиальное различие вида данности. Восприятие имманентное и трансцендентное различаются не вообще тем, что интенциональный предмет, находящийся здесь как живая телесная самость, в одном случае реально имманентен восприятию, в другом же нет, — они различаются, скорее, способами данности, каковые в своей сущностной различенности mutatis mutandis переходят затем во все модификации восприятия — во все модификации, дающие его наглядное представление, — и во все параллельные созерцания воспоминания и созерцания фантазии. Вещь мы воспринимаем благодаря тому, что она «нюансируется» — «проецируется» по всем своим определенностям, какие только «действительно» и по-настоящему «попадают» в восприятие. Переживание же не нюансируется. Что «наше» восприятие может достигать самих вещей не иначе, как через проекции-нюансы таковых, — это не случайное своенравие вещи и не случайное обстоятельство «нашей человеческой конституции». Напротив, очевидно — и почерпается в самой сущности пространственно-вещного, притом даже и в самом широком, обнимающем все «вещи зрения» смысле, — что так устроенное бытие принципиально может быть дано в восприятиях лишь посредством нюансирования; равным образом в самой сущности cogitationes, переживаний вообще, почерпается то, что они исключают что-либо подобное. Для сущего в регионе этих последних, говоря иначе, вообще не имеет никакого смысла ни «явление», ни репрезентация через посредство нюансов-проекций. Где нет пространственного бытия, там не имеет смысла и говорить о видении с различных точек зрения, со сменой ориентации, с различных сторон, какие тут предоставлялись бы, в различной перспективе, согласно различным явлениям проекциям и нюансам. С другой же стороны сущностная необходимость — ее следует постичь как таковую с аподиктическим усмотрением — заключается в том, что пространственное бытие вообще воспринимаемо Я — любым возможным Я — лишь согласно указанному сейчас способу данности. Такое бытие может «являться» только в известной «ориентации», — и таковая с необходимостью предписывает систематические возможности все новых и новых ориентации, каждой из которых в свою очередь соответствует определенный «способ явления», что мы выражаем, скажем, как данность с такой-то и такой-то «стороны» и т. д. Если же, говоря о способах явления, мы разумеем свои слова в смысле способов переживания (как явствует из только что осуществленного описания, такая речь может обладать и коррелятивным оптическим смыслом), то тогда это означает: к сущности своеобразно специфически построяемых разновидностей переживания, конкретнее же — специфически построяемых конкретных восприятий принадлежит то, что интенциональное в них сознается как пространственная вещь; от сущности таковых переживаний неотделима идеальная возможность перехода в определенным образом упорядочиваемые непрерывные многообразия восприятия, какие могут продолжаться и продолжаться, следовательно никогда не бывают завершены. В сущностном построении подобных многообразий заключено то, что они устанавливают единство единосогласно дающего сознания, и притом сознания одной вещи восприятия, являющейся все полнее, все совершеннее, со все новых и новых сторон, со все более богатыми определениями. С другой же стороны пространственная вещь — не что иное, как интенциональное единство, которое принципиально может быть дано только как единство таких способов явления.
§ 43. Разъяснение принципиального заблуждения
Полагать, что восприятия (и, соответствующим способом, любое иное созерцание вещи) не достигают самой вещи, — принципиальная ошибка. Вещь будто бы не дана в себе, в своем бытии в себе. От любого сущего будто бы неотделима принципиальная возможность попросту созерцать таковое и, в особенности, воспринимать его в адекватном восприятии, дающем таковое помимо всякого опосредования «явлениями». Бог, субъект абсолютно совершенного познания, а тем самым и любых возможных адекватных восприятий, будто бы естественно обладает таковыми — в чем отказано нам, существам конечным, — относительно вещи в себе самой.
Однако взгляд такой противосмыслен. В нем ведь заключено следующее: между трансцендентным и имманентным нет сущностного различия, в том божественном созерцании, какое постулируется, пространственная вещь есть реальная конституента, т. е. она сама есть переживание, сопринадлежное к божественном потоку сознания и переживаний. Так дают увлечь себя ложной мыслью, будто трансцендентность вещи — это трансцендентность образа или знака. Нередко со всем рвением опровергают теорию образов — зато подменяют ее теорией знаков. Однако и та, и другая — не только неверны, они и противосмысленны. Пространственная вещь, какую мы видим, — это, при всей своей трансцендентности, воспринимаемое, данное по мере сознания во всей своей живой телесности. Отнюдь вместо такового нам не дается некий образ или некий знак. Нет, не надо на место восприятия подсовывать некое сознание знаков или же образов.
Есть и непреодолимое сущностное различие между восприятием, с одной стороны, и образно-символическим, или сигнитивно-символическим представлением, с другой. При этих последних разновидностях представлений мы созерцаем нечто в сознании, что оно отражает нечто иное или же сигнитивно указывает на таковое; обладая в поле своего созерцания одним, мы направляемся не на это одно, а через посредство фундируемого постижения на нечто иное — отображаемое, обозначаемое. В восприятии же
