метафизических последствий — все это мы приберегаем для объявленных уже будущих книг.
Только что обсуждавшаяся нами всеобщая своеобразная черта переживаний как возможных данностей рефлектирующего (имманентного) восприятия есть составная часть иного, куда более широкого своеобразия, выражающегося в сущностном законе: любое переживание не только, с точки зрения временной последовательности, пребывает в существенно замкнутой в себе взаимосвязи переживания, но также и с точки зрения одновременности. Это означает, что любое переживание теперь обладает горизонтом из переживаний, которые, как и оно, тоже обладают формой первозданности (из самого первоисточника) «теперь» и как таковые составляют единый первозданный горизонт для такого-то чистого Я, его совокупного первозданного (из самого первоисточника) сознания теперь.
Как единый, этот горизонт входит в модусы прошедшего. Любое «до», будучи модифицированным «теперь», ко всякому схваченному во взгляде переживанию, чье «до» оно есть, имплицирует бесконечный горизонт, — объемля все то, что принадлежит к тому же самому модифицированному «теперь», короче говоря, его горизонт «одновременно бывшего». Итак, те описания, какие мы давали прежде, необходимо дополнить новым измерением, и только когда мы так поступим, мы возьмем все феноменологическое временное поле чистого Я, поле, которое это Я может, исходя из любого «своего» переживания, вымерять по трем измерениям — тому, что «до», тому, что «после», тому, что «одновременно»; или же, говоря иначе, мы возьмем весь целый, единый по своей сущности и строго замкнутый в себе поток временных единств переживания.
Одно чистое Я — один поток переживания, заполненный по всем трем измерениям, сущностно взаимосвязный в такой заполненности, взыскующий себя в своей содержательной непрерывности, — таковы необходимые корреляты.
§ 83. Схватывание единого потока переживания как «идеи»
С этой проформой сознания следующее, согласно закону сущности, находится в сопряжении.
Если чистый взгляд Я, рефлектируя, притом перцептивно схватывая, падет на какое-либо переживание, то существует априорная возможность того, чтобы взгляд обращался к иным переживаниям — насколько простирается эта взаимосвязь. В принципе же никогда не бывает так, чтобы такая целая взаимосвязь давалась или могла даваться одним-единственным чистым взглядом. Известным образом, пусть и принципиально иного вида, она, эта взаимосвязь, тем не менее интуитивно схватываема, а именно по способу «безграничности в наследовании» имманентных созерцаний — от фиксируемого переживания к новым входящим в его горизонт переживания переживаниям, от фиксации последних к фиксации их горизонтов переживания и т. д. Речь же о горизонте переживания означает в этом месте не только горизонт феноменологической временности в соответствии с описанными его измерениями, но и отличия новых по своему виду модусов данности. В согласии с этим некое переживание, ставшее объектом для взгляда Я, а следовательно обладающее модусом увиденного, наделено своим горизонтом неувиденных переживаний; то, что схватывается в модусе «внимания» и, возможно, даже с нарастающей ясностью, наделено горизонтом невнимательности на заднем плане с относительными различиями между ясным и темным, равно как вычлененным и невычлененным. Во всем этом коренятся эйдетические возможности — возможность неувиденное доставлять чистому взгляду, замеченное между делом обращать в замечаемое в первую очередь, невыделенное превращать в выделенное, темное делать ясным и все более и более ясным.[85 — Здесь «горизонт» — в том значении, в каком в § 35 речь идет об «ореоле» и «заднем плане».]
В непрерывном переходе от схватывания к схватыванию мы, сказал я, известным образом схватываем и поток переживания как единство. Мы схватываем его не как единичное переживание, но по способу идеи в кантовском смысле. Поток переживания — это не что-то полагаемое и утверждаемое наобум, — это нечто абсолютно-несомненно данное, в соответственном широком смысле слова «данность». Источник такой несомненности, хотя и она опирается на интуицию, — все же совершенно иной, нежели тот, что существует для бытия переживаний, каковые, таким образом, достигают чистой данности в имманентном восприятии. Своеобразное идеации, созерцающей кантовскую «идею», которая вовсе не лишается от этого усматриваемой однозначности, как раз заключается в том, что адекватное определение ее содержания, т. е. здесь — потока переживания, недостижимо. Одновременно мы видим, что от потока переживания и его компонентов как таковых неотделим ряд различимых модусов данности, систематическое исследование которых составит главную задачу общей феноменологии.
Из наших размышлений мы можем вынести также и то эйдетически значимое и очевидное положение, что ни одно конкретное переживание не может иметь значения в полном смысле самостоятельного. Любое переживание «требует дополнения» в отношении взаимосвязи — по виду и форме не произвольной, но связанной.
Пример: если мы станем рассматривать, в его конкретной полноте, какое-либо внешнее восприятие, скажем, вот это определенное восприятие дома, то тогда от него неотделимо, в качестве необходимого фрагмента его определения, окружение переживания; впрочем, это фрагмент своеобразный, он необходим, а в то же время «внесущностен», а именно он таков, что изменение его ничего не изменяет в собственном сущностном содержании переживания. Итак, в зависимости от изменения определенности окружения, само восприятие меняется, между тем как наиболее низкая дифференциация рода «восприятие», ее внутреннее своеобразие, может мыслиться тождественным.
В принципе невозможно, чтобы два восприятия, сущностно тождественные в таком своем своеобразии, были бы тождественны и по своей определенности окружения, — они были бы в таком случае одним восприятием. В любом случае таковое возможно усмотреть, что касается двух восприятий и, следовательно, двух переживаний, принадлежащих одному потоку переживания. Любое переживание оказывает свое влияние на ореол — светлый или темный — дальнейших переживаний.
Кроме того, более конкретное рассуждение показало бы нам, что немыслимы два потока переживания (сферы сознания двух чистых Я) с тождественным сущностным наполнением, равно как — это можно усмотреть уже из вышеизложенного — немыслимо, чтобы вполне определенное переживание одного потока принадлежало к другому потоку: общими у таковых могут быть лишь переживания с тождественной внутренней устроенностью (хотя, как индивидуально тождественные, они им не общи) — но не два индивидуально определенных переживания, тем более с абсолютно одинаковым «ореолом».
§ 84. Интенциональность как главная феноменологическая тема
Теперь мы перейдем к той особенности переживаний, какую можно прямо назвать генеральной темой «объективно» ориентированной феноменологии, — к интенциональности. Таковая есть сущностная особенность сферы переживаний вообще в той мере, в какой все переживания каким-либо образом причастны к интенциональности, хотя мы и не о каждом переживании можем в том же смысле говорить, что он обладает интенциональностью, в каком мы о каждом вступающем во взгляд возможной рефлексии в качестве объекта переживании, и будь то даже абстрактный момент переживания, можем говорить, что переживание это — временное. Интенциональность — это то, что характеризует сознание в отчетливом смысле, то, что оправдывает характеристику всего потока переживания в целом как потока сознания и как единства одного сознания.
Уже и в подготовительных сущностных анализах раздела второго (о сознании вообще) нам пришлось, — еще не открывая врат феноменологии и именно с целью завоевать их с помощью метода редукции, — выработать целый ряд самых общих определений касательно интенциональности и отличительных черт «акта» — «cogitatio».[86 — См. выше §§ 36–38.] Такими определениями мы и пользовались в дальнейшем, имея на то право, хотя первоначальные наши анализы осуществлялись еще без подчинения их явной норме феноменологической редукции. Ибо затрагивали они лишь чистую индивидуальную сущность переживаний, а следовательно не задевались выключениями психологической апперцепции и бытийного полагания. Поскольку же теперь речь идет, однако, и том, чтобы обсудить и обосновать интенциональность в качестве всеобъемлющей рубрики сквозных феноменологических структур и дать очерк сущностно сопряженной с такими структурами проблематики, то мы повторим сказанное ранее, но только в таком раскладе, в каком нуждаемся в настоящую минуту ввиду существенно иначе направленных целей.
Под интенциональностью мы понимали свойство переживании «быть сознанием чего-либо». Первым делом это чудесное свойство, к какому нас возвращают любые загадки теории разума и метафизики, выступило перед нами в эксплицитном cogito: восприятие есть восприятие чего-то, скажем, вещи; суждение есть суждение о каком-либо положении дел; оценивание — оценивание какой-либо ценностной ситуации; желание — желательного обстоятельства и т. д. Действование направлено на такое-то действие, поведение — на поступок, любовь — на то, что любимо, радование — на радостное и т. д. В любом актуальном cogito «взгляд», как луч исходящий от чистого Я, направляется на «предмет» соответствующего коррелята сознания, на вещь, положение дел и т. д., осуществляя весьма разнообразное сознание такого-то. Правда, феноменологическая рефлексия учила нас, далее, тому, что не во всяком переживании можно обрести такую представляющую, мыслящую, оценивающую и т. д. обращенность Я, не во всяком можно обнаружить такую актуальную завязанность с коррелятивным предметом, не во всяком — подобную направленность на него (или, наоборот, от него — однако, все равно со взглядом на него), между тем как переживание все равно может скрывать в себе интенциональность. Так, например, ясно, что предметный фон (задний план), из которого когитативно воспринятый предмет вычленяется благодаря тому, что ему уделяется отмечающая его обращенность Я, — это действительно предметный фон по мере переживания. Это значит, что пока мы обращены к чистому предмету в модусе «cogito», все же «являются» всякого рода предметы, они наглядно «сознаются», они стекаются в наглядное единство сознаваемого предметного поля. Таковое есть потенциальное поле восприятия в том смысле, что на все являющееся подобным образом может быть обращено особое восприятие (замечающее его cogito), — но не в том, чтобы все наличные по мере переживания нюансы ощущения, например, визуальные, простирающиеся в единстве визуального поля ощущения, были лишены какого бы то ни было предметного постижения и наглядные явление предметов впервые конституировались лишь вместе с обращенным на них взглядом.
Далее, сюда же принадлежат и переживание фона актуальности — вроде всяких «веяний»: веяний вкуса, суждения, желания и т. д. — на различных ступенях более далекого или более близкого заднего плана, или, как мы тоже могли бы сказать, удаленности и приближенности Я, коль скоро актуальное, ведущее свою жизнь в соответствующих cogitationes чистое Я служит тут точкой сопряженности. Испытывать удовольствие, желать, судить — все это можно в специфическом смысле «осуществлять», — и совершается все такое тем Я, какое «живо деятельно» в подобном совершении (и какое актуальное «страдает», как при «совершении» печали); однако может быть и так, что все подобные способы сознания уже «веют», «копошатся», всплывают на «заднем плане», еще не будучи «осуществляемы». Но по своей собственной сущности все подобного рода не-актуальности — все же уже суть «сознание чего-то». Вот почему мы и не ввели в сущность интенциональности саму специфику cogito, «взгляд-на» или же обращенность Я (каковую, кстати говоря, надлежит уразумевать и феноменологически исследовать не в одном отношении);[87 — См. выше § 37.] напротив, все такое когитативное имело для нас значение особенной модальности того всеобщего, что мы именуем интенциональностью.
К терминологии
В «Логических исследованиях» это же самое всеобщее названо «характером акта», а всякое конкретное переживание такого характера — «актом». Однако ложные истолкования, каким
