любое характеризуемое изъявляет свою принадлежность к своей ступени, будь то первичный или же расположенный в каком-либо рефлективном направлении взгляда объект. Ибо ведь к любой ступени принадлежат возможные рефлексии в ее пределах, — так, относительно вещей, вспоминаемых на второй ступени воспоминания, возможны рефлексии относящихся к этой же ступени (следовательно, реактуализуемых на этой второй ступени) восприятий именно этих же самых вещей.
Далее: любая ноэматическая ступень есть «представление-чего» — представление данностей ступени последующей. «Представление», однако, не означает здесь переживания представления, а «чего» не выражает здесь сопряженности сознания и объекта сознания. Тут как бы ноэматическая интенциональность в сравнении с ноэтической. Последняя несет в себе первую как коррелят сознания, а ее интенциональность известным образом пересекает линию интенциональности ноэматической.
Все это становится яснее, если мы примечающий взгляд Я направим на предметность сознания. Тогда такой взгляд пройдет через ноэмы всей последовательности ступеней — насквозь, вплоть до объекта самой последней из них, сквозь которую он не проходит и которую он фиксирует. Однако взгляд может и переходить со ступени на ступень и, вместо того чтобы проходить через все насквозь, может направляться на данности каждой из них, их фиксируя, причем и это последнее либо в «прямой» направленности взгляда, либо в рефлектирующей.
Вот в примере, какой был дан выше: взгляд может остаться на ступени «Дрезденская галерея» — тогда мы «в воспоминании» гуляем по Дрездену и его галерее. Затем мы можем, вновь оставаясь в пределах воспоминаний, жить созерцанием картин, а тогда будем находиться в мирах этих образов. Затем, обратившись в сознании образов второй ступени, к написанной красками галерее, мы созерцаем ее картины, написанные маслом; или же, переходя со ступени на ступень, мы рефлектируем их ноэсы и т. д.
Такое многообразие возможных направлений взгляда сущностно принадлежит к многообразию сопрягаемых друг с другом и фундируемых друг в друге интенциональностей, и если мы где-то обнаруживаем аналогичные фундирования — впоследствии нам предстоит еще познакомиться со многими устроенными совсем иначе — объявляются аналогичные возможности переменчивой рефлексии.
Не нужно даже и говорить о том, в какой степени подобные отношения нуждаются в научном, тщательном исследовании сущности.
§ 102. Переход к новым измерениям характеристик
Касательно всех своеобразных характеристик, какие повстречались нам в многоликой области модификации через посредство актуализации в настоящем, мы, очевидно, должны, причем уже по причине, указанной выше, различать ноэтическое и ноэматическое. Ноэматические «предметы» — объект образа и отображаемый объект, функционирующее в качестве знака и означаемое, отвлекаясь при этом от принадлежных им характеристик: «образ для», «отраженное», «знак для», «означаемое», — очевидным образом суть как сознаваемые в переживании, однако трансцендентные таковому единства. Коль скоро, однако, так, то характеристики, выступающие в них по мере сознания и схватываемые в установке взгляда на них как присущие им особенности, не могут рассматриваться как реальные моменты переживания. Как соотносится между собой то и другое, — реальный состав переживания и то, что сознается в таковом как нереальное, — может повлечь за собой проблемы сколь угодно большой сложности, и все же мы должны повсюду проводить свое размежевание, причем как относительно ноэматического ядра, «интенционального предмета как такового» (взятого по его «объективному» способу данности), каковой выступает как соответствующий носитель ноэматических «характеристик», так и относительно самих характеристик.
Однако характеристик, постоянно держащихся ноэматического ядра, немало и совсем других, а видов принадлежности ему — много самых разных. Так складываются фундаментально различные роды, так сказать, фундаментально различающиеся измерения характеристики. При этом следует с самого начала указать на то, что все характеры, как уже указанные, так и те, какие еще предстоит указать (сплошь рубрикации необходимых аналитически-дескриптивных изысканий), отличаются универсальной феноменологической широтой. Если мы поначалу и обсуждаем их, отдавая предпочтение интенциональным переживаниям с их относительно наипростейшим строением, обобщаемым определенным и фундаментальным понятием «представления», — они создают необходимую для всех прочих интенциональных переживаний опору, — то все же те же самые основополагающие роды дифференции и различия характеристик обнаруживаются также и во всех этих фундируемых, а, стало быть, вообще во всех интенциональных переживаниях. Причем положение дел таково, что всегда, совершенно необходимо, сознается некое ноэматическое ядро, «предметная ноэма», какая должна как-то характеризоваться, причем согласно такой-то или же иной дифференциации (они исключают друг друга) каждого из родов.
§ 103. Характеристики верования и характеристики бытия
Если осмотреться теперь в поисках новых характеристик, то наше внимание обратит на себя то, что с теми группами характеристик, какие обсуждались у нас ранее, связываются совершенно иначе устроенные характеристики бытия. Так, ноэтические, коррелятивно сопряженные с модусами бытия характеристики — «характеристики доксы», или «верования», — это в наглядных представлениях, например, реально заключающееся в нормальном восприятии как «примечании чего-либо» верование в восприятие, а, конкретнее, скажем, уверенность в восприятии; последней, как ноэматический коррелят в самом являющемся «объекте», соответствует характеристика бытия — «действительно». Такую же ноэтическую или, соответственно, ноэматическую характеристику являют и «достоверная» реактуализация и «уверенное» вспоминание бывшего, ныне сущего, будущего (последнее — в предпамятующем ожидании). Все это «полагающие» бытие «тетические» акты. Однако, пользуясь этим последним выражением, надо обращать внимание на то, что если оно и указывает на акт, на занятие позиции в особом смысле, то как раз это-то должно оставаться у нас без рассмотрения.
Все являющееся по мере восприятия или по мере воспоминания обладало в той сфере, какую мы пока рассматривали, характеристикой «действительно» сущего, и только, — сущего «достоверно», как мы тоже говорим по контрасту с иными бытийными характеристиками. Ибо та же самая характеристика может модифицироваться — либо же сдвигаться в том же самом феномене посредством актуальных модификаций. Способ «достоверного» верования может перейти в способ простого допущения, или подозревания, или вопрошания, или сомнения; и в зависимости от обстоятельств являющееся (характеризовавшееся по первому измерению характеристик как «первозданное», или как «воспроизводящее» и т. п.) обладает теперь модальностями бытия: «возможно», «вероятно», «под вопросом», «сомнительно».
Вот пример: воспринимаемый предмет пребывает поначалу просто в само собой разумеющемся, в достоверности. Вдруг мы начинаем сомневаться, не сделались ли мы жертвой простой «иллюзии» и не «простая ли кажимость» все то, что мы видим, слышим и т. п. Или же являющееся сохраняет свою бытийную достоверность, и только мы утратили уверенность относительно какого-то комплекса свойств. Вот эта вещь «представляется» человеком. А потом включается предположение обратного, — может быть, это только дерево на ветру, которое в полумраке выглядит как человек, который совершает какие-то движения. Потом «вес» одной из «возможностей» начинает возрастать, и мы решаем, — ну скажем, с определенностью предполагая: «Нет, все-таки это было только дерево».
Точно так же, и только еще чаще, модальности бытия сменяются в воспоминании, причем так, что они в большой мере устраиваются и чередуются здесь чисто в рамках созерцаний, или же, иначе, темных представлений, без какого-либо соучастия «мышления» в специфическом смысле, помимо «понятия» и предикативного суждения.
Одновременно можно видеть и то, что относящиеся сюда феномены подсказывают нам множество различных штудий, что тут выступают всякого рода характеристики (вроде «решительно», «вес» возможностей и т. п.) и что в особенности вопрос о существенных основаниях соответствующих характеристик требует еще более глубоких разысканий в упорядоченном согласно закону сущности здании ноэм и ноэс.
Однако, как и всегда, нам довольно сейчас того, что мы выделили группы проблем.
§ 104. Модальности доксы как модификации
Относительно ряда модальностей верования, какой занимает нас сейчас, следует указать еще и на то, что и в этом ряду вновь приобретает значимость особо отмеченный, специфически интенциональный смысл сказанного о модификации — тот, какой мы прояснили, анализируя предыдущие ряды ноэтических и соответственно ноэматических характеристик. В теперешнем же ряду роль немодифицированной, или, как следовало бы сказать здесь, «немодализированной» проформы способа верования, очевидно, играет достоверность верования. Соответственно тому и в корреляте: характер бытия просто как таковой (ноэматическое — «достоверно», или «действительно» сущее) фундирует в качестве проформы всех бытийных модальностей. На деле все проистекающие из таковой бытийные характеристики, какие в их специфичности следует именовать модальностями бытия, в своем собственном смысле сопрягаются с праформой. «Возможно» — это в себе самом значит: «возможно сущее», «вероятно», «сомнительно», «под вопросом» значат: «вероятно сущее», «сущее сомнительно и под вопросом». Интенциональность ноэс отражается в подобных ноэматических сопряжениях, и вновь начинает, прямо-таки чувствовать в себе побуждение попросту говорить о «ноэматической интенциональности» как «параллели» интенциональности ноэтической и называемой так в собственном смысле слова.
Это переносится затем и на полные «предложения», т. е. на единства смыслового ядра и бытийного характера.[103 — Более конкретное о понятии «предложения» в нашем чрезвычайно расширительном смысле содержится в главе 1 раздела четвертого.]
Кстати говоря, очень удобно применять термин «модальность бытия» для целого ряда таких характеристик бытия, а потому охватывать им также и немодифицированное «бытие», когда бы таковое ни выступало в качестве члена этого ряда, — примерно подобно тому, как в арифметике и «один» тоже охватывается понятием «числа». В этом же смысле мы обобщаем и смысл речей о модальностях доксы, под каковые, причем нередко с сознательной двусмысленностью, мы подводим и ноэтические и ноэматические параллели.
Кроме того, обозначая немодализированное бытие словами «достоверно быть», (или безусловно) следует обращать внимание на путаницу со словом «достоверно», и не только в том отношении, что оно означает то ноэтическую, то ноэматическую «достоверность» и «безусловность». Это слово служит ведь еще и для того (и это вносит сюда большую путаницу), чтобы вырезать коррелят утверждения — «да» в противоположность «нет» и «не». Последнее должно тут быть строго-настрого исключено. Значения слов постоянно сдвигаются в рамках логически-непосредственной эквивалентности. А наше дело — всюду вычленять такие эквивалентности и отчетливо разделять, что из сущностно-различных феноменов может скрываться за эквивалентными понятиями.
Достоверность верования — это вера просто как таковая, в отчетливом смысле. Согласно производимым нами анализам она и на деле занимает в высшей степени примечательное особое положение в том многообразии актов, какие постигаются под рубрикой «верование» — или «суждение», как говорят нередко, и вполне неуместно. Требуется особое выражение, какое отдавало бы должное исключительности этого положения и гасило бы всякое воспоминание о равном положении достоверности и прочих модусов верования. Мы вводим термин праверование, или, иначе, прадокса, что и весьма адекватно запечатляет выявленную нами обратную сопряженность любых «модальностей верования». Прибавим еще к сказанному сейчас, что этим последним выражением (или же выражением «модальность доксы») мы будем пользоваться для всех тех интенциональных сдвигов, какие основываются в сущности прадоксы, в том числе и для тех, какие еще выявятся в последующих анализах.
Едва ли еще нуждается в какой-либо критике глубоко ложное учение, согласно которому в достоверности, допущении и т. д. просто дифференцируется единый род «верование» (или «суждение»), — так, как если бы речь шла о ряде одинаково упорядочиваемых видов (где бы ни прерывать этот ряд), подобно тому, как цвет, звук и
