относительно всего того, что представляется сущим и само не является переживанием, в случае если оно вообще существует. Тогда — при одновременном разделении Я как человека и «Я как чистого субъекта» — было бы легко ввести трансцендентальное Я как трансцендентальное, не прибегая к утверждениям, которые на данном этапе не могут не произвести впечатления «метафизических».
Откладывание на более позднее время «второй фазы» исследования, в которой должна быть осуществлена критика трансцендентального опыта, конечно, имеет свое методологическое оправдание: сначала выявление смысла данностей того или иного региона опыта, и лишь затем исследование самих относящихся к этому опыту операций и, вместе с тем, критика правомерности смысла тех данностей, которые вначале были выявлены «наивно». Однако — и здесь, по моему мнению, необходимо скорректировать ход размышлений параграфа 13 — если такой путь исследования необходим, то следует с необходимостью подчеркнуть и «предварительный характер» полученных в ходе трансцендентального опыта результатов, т. е. подчеркнуть, что в отношении итоговой оценки правомерности выявленных таким образом смыслов данности ничто не решается предварительно. На это следовало бы каким-то образом указать в тексте параграфа. Во-вторых, необходимо ведь, чтобы эта итоговая оценка действительно имела место в критике трансцендентального опыта, чего, однако, на самом деле, не происходит в рамках «Meditations Cartestennes». Мне кажется, в этом отношении размышления необходимо дополнить. В-третьих, было бы столь же необходимо обдумать, можно ли довести до конца такую критику и избежать при этом регресса в дурную бесконечность (что я, к примеру, попытался показать в моей работе Об опасности ошибки Petitio Principii). Наконец, тот читатель «Размышлений», которого нельзя отнести к феноменологам, будет неприятно удивлен тем, что «критика» откладывается; ибо чего читатель ожидал? Он ожидал, что почва, которую получают размышления после осуществления первой редукции, характеризуется аподиктической очевидностью и что на этой почве можно находиться лишь в том случае, если соблюдено это условие. Ибо в этом состоит одна из главных целей, к которым стремится правильно понятое и радикальным образом доведенное до конца картезианское начинание. Между тем теперь, после того как проведена первая редукция и обретено поле чистого сознания, читатель узнает, что, во-первых, и на этой почве существуют возможности для возникновения сомнения (ср.: § 12), а, во-вторых, что эти возможности не исследуются ни сейчас, ни в объеме всей книги (как выясняется в дальнейшем). Таким образом, читатель не знает, удовлетворяет ли уже почва трансцендентального опыта — или почва трансцендентально очищенных, но конституированных переживаний сознания — тем условиям, которые в первом размышлении были объявлены необходимыми для подлинно картезианского или, лучше сказать, для подлинно философского начинания.
Примечание 10
ad: «Moi, qui demeure…»[35 — Ich ah natürlich eingestelltes Ich..: «Как Я, находящееся в естественной установке…»] и т. д. В предлагаемой формулировке это утверждение, если я его понимаю, кажется мне неверным.
Если я понимаю оборот «moi qui demeure dans l’attitude naturelle» в том смысле, что речь идет о чистом Я, которое находится в естественной установке, то это утверждение будет верно лишь в том случае, если зачеркнуть частицу «aussi»[36 — …auch..: «…также…»]. Ибо к чему это «aussi» должно относиться? Я, которое представляет собой предмет трансцендентального рассмотрения и в данном случае находится в естественной установке, было сразу же введено как трансцендентальное Я, а то Я, которое является субъектом трансцендентального рассмотрения, вообще еще не было введено как трансцендентальное, и здесь перед нами возникает обширная проблема тождества, или отождествления, обоих этих Я. Следует ли это «aussi» отнести к «Я — субъекту трансцендентального рассмотрения»? Не думаю, что это предложение следует понимать таким образом. Тогда в качестве второго пункта, с которым aussi может быть соотнесено, можно было бы рассматривать только реальное Я, которое конституируется в многообразиях переживаний. Но в этом случае утверждение как раз и оказалось бы ложным, поскольку конституированное реальное Я не есть Я трансцендентальное. Напротив, если слово «aussi» вычеркнуть, то утверждение будет истинным, однако вся его ценность будет состоять лишь в констатации того факта, что, не прибегая к редукции, чистое Я не отдает себе отчета в своей чистоте и, соответственно, в себе самом. — Если же приведенный выше оборот понимать в том смысле, что речь идет о реальном конституированном Я, то это утверждение тоже будет ложным, поскольку конституированное Я, опять-таки, не является чистым, трансцендентальным. И все же мы склонны сохранять силу за этим утверждением, потому что склонны устанавливать отношение тождества между мной как чистым Я и мной как реальным Я, принадлежащим психофизическому индивиду, который является частью мира. Но в этом случае сохраняется серьезное затруднение, насколько мне известно, ни кем еще не указанное и заключающееся в том, как одно и тоже может быть одновременно и конституирующим, чистым Я, и конституируемым, реальным Я, если приписываемые каждому из них особенности взаимно исключают друг друга и, таким образом, не могут сосуществовать в единстве одного предмета? Только если бы мы с самого начала рассматривали конституированное Я как иллюзию — в точности как и весь конституированный реальный мир — это затруднение можно было бы разрешить в том смысле, что существует единственно лишь чистое Я, а реальное Я есть лишь трансцендентная по отношению к чистому, хотя и предначертанная для него в ходе его переживаний фикция. Однако Гуссерль резко воспротивился бы такой интерпретации идеализма, при которой продукты конституирования были бы приравнены к фикции. Выход, который основывается на понимании бытия чистого Я как абсолютного бытия, а бытия реального Я как вполне оправданного, но в бытийном отношении не автономного бытия, не приводит к решению проблемы постольку, поскольку и то и другое Я должны, так сказать, сосуществовать в рамках одной и той же предметности, если настаивать на толковании отношения между обоими Я в смысле их тождества, и поскольку исключающие друг друга определения должны были бы в этом случае также сосуществовать в рамках этой одной предметности. Или нам следует сказать, что онтологический закон противоречия не обладает всеобщей значимостью, но справедлив только для сферы конституированных предметностей, или он должен быть переистолкован и помещен в ряд тех законов, каждый из которых был бы справедлив только для одной определенной бытийной сферы, относящейся к определенному типу бытия. Но и тогда оставалась бы проблема, заключающаяся в том, как следует понимать единство некой предметности, элементы которого (конституирующее сознание — конституируемая предметность) благодаря интенциональности одного из них приводятся к единству одного и того же предмета.
Примечание 11
Я совершенно согласен с различением тех «операций», которые ведут к реальным предметностям, и тех, которые ведут к «категориальным» предметам. Но в самом ли деле позволительно утверждать, что синтетические операции, ведущие к реальным предметам, имеют чисто пассивную природу, как и соответствующие синтезы? Мне кажется, что это неверно уже в отношении тех операций, которые приводят к доступным для созерцания вещам, данным в модусе восприятия, и в намного большей степени — в отношении многочисленных познавательных операций, которые в ходе научной деятельности приводят, например, к конструированию физических предметностей, которые должны все-таки быть «реальными». Велико ли вообще здесь значение того, активно или пассивно протекает синтез? Скорее, я выделил бы другой момент, который, пожалуй, может предоставить критерий для различения двух этих разновидностей синтеза и соответствующих операций, — а именно, то обстоятельство, что синтезы, ведущие к реальным предметам, характеризуются связанностью, несвободой, а также отличаются инстинктивной тенденцией к приспособлению, склонностью следовать за реальным, а в силу этого и известной пассивностью, в то время как по крайней мере с некоторыми из тех синтезов, которые приводят к ирреальным, «категориальным» предметам, дело обстоит по-другому. Но то, что последние отличаются и некой, будто бы преднамеренной активностью, которая шаг за шагом осуществляет формирование предмета, вне всякого сомнения, совершенно верно.
Примечание 12
Утверждения о существовании и о способе возникновения хабитуальных особенностей, которые составляют нечто существенно новое — и лично для меня весьма интригующее — в сравнении с содержанием Идей, влекут за собой различные вопросы и затруднения. От их прояснения зависит как правильное понимание смысла теории хабитуальных особенностей, так и то, как скоро эта теория получит признание. Поэтому я позволю себе указать здесь на это затруднение. Не принесло бы вреда, если бы во всем четвертом размышлении основной упор был сделан на развитии этого момента и на обсуждении возникающих здесь трудностей.
Первое. Являются ли «хабитуальности» тоже «всего лишь интенциональными коррелятами» соответствующих систем взаимосвязанных и образующих единство переживаний или их существование «абсолютно»? Решение этого вопроса очень важно как по теоретико-познавательным, так и по метафизическим причинам. Хабитуальные особенности — насколько я понимаю — трансцендентны самим переживаниям и, в частности, трансцендентны также тем самым познавательным актам, в которых они изначально схватываются. Следовательно, в их существовании можно усомниться так же, как и в существовании любой трансцендентности. Возможно или не возможно их полное, адекватное и всестороннее постижение? И если невозможно, то в каком смысле? В силу теоретико-познавательных причин — способа данности некой предметности — или в силу материальной сущности некой предметности, в частности, некой хабитуальной особенности, если она, к примеру, представляет собой «всего лишь коррелят» некого многообразия переживаний или, напротив, предмет, который существует абсолютно?
Второе. Как обстоит дело с «конституцией» хабитуальных особенностей? Я полагаю, что здесь открываются следующие возможности: А. Либо истинно то, что полный смысл конституируемого предмета (полное «содержание интенционального предмета», в терминологии, которую я использовал в своей книге Литературное произведение искусства) зависит от «материи» и от «качества» конституирующих переживаний и определяется исключительно ими, и тогда необходимо опустить, что существуют совершенно особые акты, в которых «конституируются» хабитуальности. Можно было бы также сказать, что это не какие-то особые акты, но что сушностно-необходимая структура каждого осознанного переживания как такового обусловливает наличие в каждом переживании особого материального компонента, связанного с самим переживанием и приводящего к конституции хабитуальных особенностей. По-видимому, на это указывает и последний абзац § 33. Говоря иными словами и используя мою терминологию, в этом случае было бы необходимо допустить, что каждое осознанное переживание «проживается» в самом себе (ср.: Об опасности ошибки Petitio Principii). Между тем Гуссерль, насколько мне известно, отклоняет наличие такого проживания. Тогда следовало бы по крайней мере в некоторых случаях, когда, согласно Гуссерлю, конституирование хабитуальных особенностей должно состояться, допустить существование особых актов (или хотя бы их моментов), которые обладали бы таким «содержанием», что приводили бы к конституции названых особенностей. Существуют ли такие акты в действительности? И как их можно было бы точнее описать? Не приведет ли это к бесконечному регрессу? — В. Либо приведенное выше предположение не истинно, т. е. следует признать, что не всякий смысл
