Как странно из великолепных изгибов предложения Мильтона выскакивает резкая дантовская фраза: «гибели плачевной… Газу… обречь…»!
…Того, кто из тиши садов,
Где жил он, замкнут и суров
(Где высшая свобода —
Утехи садовода),
Восстал и доблестной рукой
Поверг порядок вековой
В горниле плавки страшной
Расплавив мир вчерашний
……………………………
Предатель Пикт в ночи и днем
Напрасно молится о том,
Дрожа под пледом в страхе,
Чтоб с ним избегнуть драки[718 — …Того, кто из тиши садов… — Э. Марвелл. «Горацианская ода на возвращение Кромвеля из Ирландии». Пикт — (здесь) шотландец: 22 июля Кромвель, с июня 1650 г. командующий английской армией, вводит войска в Шотландию. См. коммент. 16* к «Заметкам…».].
Перевод М. Фрейдкина
Здесь есть уравновешенность, мерность и пропорция интонаций, что, хотя и не может поднять Марвелла до уровня «Драйдена или Мильтона, вызывает одобрение, которого вышеупомянутые поэты от нас не получают, и сообщает чувство удовольствия, по меньшей мере иного вида, чем могут дать они. Это то, что делает Марвелла классиком; во всяком случае классиком в том смысле, в каком ни Грей, ни Коллинз классиками не являются; поскольку последние, при всей их общеизвестной прозрачности, сравнительно бедны в оттенках чувств и не могут создавать контрасты и обобщать.
Мы бываем озадачены, пытаясь перевести то качество, на которое указывает туманный и устаревший термин wit («остроумие»), в равным образом неудовлетворительную терминологию нашего времени. Даже Каули в состоянии определить его лишь от обратного:
Он чуден и тысячелик,
Меняет образ каждый миг:
То он приобретает ясный вид,
А то незрим и, словно дух, сокрыт[719 — …Он чуден и тысячелик… — А. Каули. «Ода уму», 5–8.].
Перевод Д. Щедровицкого
Этот термин совершенно выпал из нашего литературно-критического обихода, и ему в замену не был выкован никакой другой; это качество редко встречается и никогда не распознается.
Ума творенье все в себе взрастит
И мирно совместит,
Так со зверьми в своем ковчеге Ной,
Вражды не зная, жизнью жил одной,
И так прообразы всего
(У малого — с большим родство)
Несмешанно соседствуют, чтоб в них,
Как в зеркале, был виден Божий лик[720 — …Ума творенье все в себе взрастит… — Там же, 57ff.].
Перевод Д. Щедровицкого
До сих пор Каули говорит хорошо. Но если бы мы сделали попытку определения, хотя бы такую же, как Каули, то, поставленные в отношение к своему предмету более отдаленное, должны были бы пойти на риск значительно больший, чем стремление к обобщению. Продолжая смотреть на Марвелла, мы можем сказать, что «остроумие» не есть эрудиция; эрудиция его иногда душит, как, по большей части, она душит Мильтона. «Остроумие» не есть цинизм, хотя и обладает своего рода жесткостью, которую люди нежные могут с цинизмом путать. С эрудицией его путают, поскольку оно является принадлежностью образованных умов, богатых опытом многих поколений; с цинизмом — поскольку оно подразумевает постоянную проверку и критику опыта. Оно, возможно, включает в себя подразумеваемое при выражении какого-то одного опыта признание иных возможных видов опыта, что мы с ясностью обнаруживаем как у самых великих, так и у поэтов типа Марвелла. Столь общее утверждение, вероятно, покажется уводящим нас слишком далеко от «Нимфы и олененка» или даже от «Горацианской оды»; но оно может быть оправдано желанием объяснить тот безошибочный вкус, который помогает Марвеллу найти верную степень серьезности в трактовке каждой темы. Погрешности вкуса, когда они встречаются, все же никогда не грешат против этой добродетели; они проявляются в его концептах, развернутых метафорах и сравнениях, но никогда не в чересчур серьезном или чересчур легком обращении с темой. «Остроумие» не есть особое свойство малых поэтов или малых поэтов одной эпохи или одной школы; это качество интеллекта, оказывающееся заметным как таковое в творчестве не самых великих поэтов. Более того, оно отсутствует в творчестве Вордсворта, Шелли и Китса, чья поэзия служит основным материалом для литературной критики XIX в., неосознанно для последней. Для лучшего, что есть в их поэзии, «остроумие» несущественно:
Скиталица небес, печальная луна,
Как скорбно с высоты на землю ты глядишь!
Не потому ли ты бледна
Не потому ли ты грустишь,
Что между ярких звезд свершать свой путь должна
Всегда, везде — одна,
Не зная, на кого лучистый взор склонить,
Не зная ничего, что можно полюбить![721 — …Скиталица небес, печальная луна… — П.Б. Шелли. «Клуне», 1–6.]
Перевод К. Бальмонта
Было бы трудно провести какое-либо дельное сопоставление между этими строками Шелли и чем угодно у Марвелла. А у более поздних поэтов, для кого качественность марвелловского стиха была бы не лишней, оно-то как раз и отсутствовало; даже Браунинг рядом с Марвеллом выглядит каким-то образом странно незрелым. И в наши дни мы можем иногда набрести в стихах на добротную иронию или сатиру, однако в них отсутствует внутреннее равновесие «остроумия», так как их звучание направлено, в основном, на какую-нибудь внешнюю сентиментальность или глупость. Или же нам попадаются серьезные поэты, как будто опасающиеся обрести «остроумие», чтобы не пострадала серьезность. Качество, присущее Марвеллу, — это скромное и, конечно же, не ему одному присущее достоинство; назови мы его «остроумием» или здравым смыслом или даже светскостью, нам явно не удастся его определить. Но как бы мы его ни называли и какое бы ни дали определение своему названию, оно остается чем-то ценным, нужным и, судя по всему, вымершим; именно оно должно сохранить доброе имя Марвелла. C’etait une belle ame, comme on ne fait plus a Londres[722 — Это была прекрасная душа, которых более не найдешь в Лондоне (фр.).][723 — …C’etait unе belle аmе, соmmе on nе fait plus a Londres. — Это была прекрасная душа, каких более не найдешь в Лондоне (фр.). — По одной из версий, это сказано о французском композиторе Шарле Гуно (1818–1893), в 18701875 гг. он жил в Лондоне, был дирижером (с 1871 г.) Королевского хорового общества.].
Комментарии
«Эндрю Марвелл» («Andrew Marvell»). Впервые — в «Times Literary Supplement» 31 марта 1921, затем в книге статей к трехсотлетию поэта: «Andrew Marvell. Tercentenary tributes». Ed. by W.H. Bagguley, H. Milford. London, Edinburgh a. o., 1922. Перевод выполнен по изданию: T.S. Eliot. Selected Essays. L.: Faber and Faber, 1963. Публикуется впервые.
Джон Драйден
Если ждать от поэзии наслаждения (а ведь одно оно оправдывает внимательное ее чтение), то о величии Драйдена прочтешь только в учебнике литературы. То, что, возможно, многих ныне живущих любителей поэзии оставляет безучастным его поэтический дар, можно прокомментировать так: эта безучастность не свидетельствует об их невосприимчивости к сатире и остроумию, а, скорее, — о невозможности постичь некие качества, не сводящиеся исключительно к сатире и остроумию; эти качества присутствуют в произведениях и других поэтов, которые эти люди, как им кажется, понимают. Тем, чьи поэтические пристрастия целиком определяются английской поэзией XIX в. (а таких большинство), трудно объяснить или оправдать Драйдена: XX век по-прежнему остается ХIХ-ым, хотя, возможно, со временем и обретет собственное лицо. Девятнадцатый век, как и любой другой, отличался узкими пристрастиями и специфическими модными поветриями и, как и любой другой, не осознавал своей ограниченности. В его вкусах и пристрастиях не было места Драйдену, и все же творчество Драйдена остается одним из критериев подхода к поэзии со всеобъемлющей, кафолической точки зрения.
Он преемник Бена Джонсона и, следовательно, последователь Марло; он прародитель всего лучшего, что есть в поэзии XVIII в. Стоит нам постичь Драйдена (под постижением подразумевается полное и совершенное знание, а не знание чего- то единичного и эксцентричного), и тогда мы сумеем понять всю прелесть и поучительность творчества его современников: Олдема, Денема или менее представительного Уоллера[724 — Олдем, Джон (1653–1683) — поэт-сатирик, «английский Ювенал». Денем, Джон (1615–1669) — поэт, автор «топографической» поэмы «Холм Купера» (1642), исторической трагедии «Софи» (1641), парафразов «Энеиды», сатирических стихотворений. Драйден посвятил ему цитируемую в эссе элегию «Памяти Олдема». Уоллер, Эдмунд (1606–1687) — автор одического стихотворения «Спасение его величества [Карла I] в св. Андире» и др.; по мнению Драйдена, с него и Денема начинается «августианский век», т. е. английский классицизм.], а также многих его последователей — не только Поупа, но и Филлипса, Черчилла, Грея, Джонсона, Купера, Голдсмита[725 — Филлипс, Джон (1631–1706) — автор «Сатиры на лицемеров» (1655), направленной против пуритан, племянник Мильтона. Черчилл, Чарльз (1732–1764) — поэт-сатирик. Грей — см. коммент. 12, 21 к «Поэтам-метафизикам». Купер, Голдсмит — см. коммент. 13, 23 к эссе «Что такое «малые поэты»?».]. Он оказал влияние также на Крэбба[726 — Крэбб — см. коммент. 26* к эссе «Что такое «малые поэты»?».] и Байрона, и, как убедительно доказал м-р ван Дорен, даже на По. Даже поэты-бунтари были знакомы с его поэзией: его произведения хорошо знал Вордсворт, к его помощи прибегал Китс. Нельзя знать или правильно оценить сто лет английской поэзии без знакомства с творчеством Драйдена, но, чтобы постичь его, надо преодолеть ограниченность XIX в. и выйти на новую ступень свободы.
Повсюду одно и то же!
Охотишься ты только на зверя,
Твои войны кончаются ничем,
Любовницы тебе не верны.
Хорошо, что заканчивается Старый век,
Пора приходить Новому![727 — …Повсюду одно и то же… — Дж. Драйден. «Извечная маска» (1700), 92 и след.]
……………………………….
В мир вновь приходит величие,
Возвращается Золотой век.
Земля обновляется, как змея,
Изношены ее траурные зимние одежды:
Небеса улыбаются, пробуждаются веры и державы,
Пробуждаются, как обрывки полузабытого сна[728 — …В мир вновь приходит… — П.Б. Шелли. «Эллада» (1822), 682 и след.].
Первый отрывок принадлежит перу Драйдена, второй — Шелли, его мы находим в «Оксфордской антологии английской поэзии»; первого там нет, но мы никогда не согласимся с тем, что он хуже. Легко понять, почему второй больше по душе XIX в. и тому, что осталось от него под названием ХХ-го. Не так легко смириться с уместностью образа, лишающего змею «траурной зимней одежды», и это тот недостаток, на который скорее обратил бы внимание современник Драйдена, чем современник Шелли.
Все эти мысли пробудила замечательная книга, посвященная Драйдену, которая появилась как раз в то время, когда вкусы стали более гибкими и открытыми всему новому. Эту книгу должен знать каждый, кто занимается английской поэзией. Исследование столь основательно, изложение емко, оценки справедливы, точны и даже вдохновенны и, кроме того, подкреплены изрядным количеством тщательно выбранных поэтических отрывков, а совокупность умело собранных сведений настолько сильно будоражит нас, что можно говорить только о двух упущениях, нисколько не умаляющих ценности работы: в книге ничего не говорится о прозе Драйдена и мало — о драматургии. Особенно впечатляет демонстрация широкого спектра его творчества, что подчеркнуто цитатами из разных произведений. Все знают «Мак-Флекно»[729 — «Мак-Флекно, или Сатира на истинно протестантского поэта Т.Ш.» (1682) — поэма Драйдена, навеянная его распрей с 1682 г. с драматургом Томасом Шедуэллом (1642?-1692); в ней изображено царство поэтической скуки, управляемое известным своим занудством поэтом Ричардом Флекно (ум. 1678?), «героем» сатиры Марвелла «Флекно, английский священник в Риме» (1645), высмеиваются фарсы Шедуэлла.] и части «Авессалома и Ахитофеля»; в результате Драйден
