Английские и американские критики порой называют период 1910–1930, а иногда и 1914–1964 гг. «веком Элиота». В нем видят «больше чем поэта». «Элиот, — как заметила известная английская писательница Айрис Мёрдок, — один из наших наиболее значительных духовных учителей. Он оказал на нас влияние, вся глубина которого выявилась еще далеко не полностью»[928 — Murdoch I. T.S.Eliot as a moralist // T.S.Eliot: A symposium for his 70th birthday. L., 1958. P. 20.].
Видимо, размышляя и о своей миссии, Элиот еще в 1918 г. писал: «Нужно пробудить и растревожить публику…Необходимо показать… что духовный уровень нации должен непрерывно расти, иначе она выродится… Силы вырождения — это громадная ползучая масса, а силы развития — полдюжины людей»[929 — Observations // Egoist. L., 1918. Vol. 5. P. 69.].
В России Элиот известен, главным образом, как поэт[930 — См.: Наиболее ранние переводы: И. Кашкина (Любовная песнь Альфреда А. Пруфрока, Гиппопотам, Полые люди), М. Зенкевича (Гиппопотам), И. Романовича (Погребение мертвых. Из поэмы Бесплодная земля) в Антологии новой английской поэзии. Л: Гослитиздат, 1937. С. 343—56; С. Маршака Макавити // Новый мир. 1945. № 4—. С. 114. Из более поздних назовем: Т. С. Элиот. Бесплодная земля. Избранные стихотворения и поэмы / Пер. А. Сергеева. М.: Прогресс, 1971; Т.С. Элиот. Камень. Избранные стихотворения и поэмы / Пер. А. Сергеева. М.: Христианская Россия, 1997. Т.С. Элиот. Стихи и поэмы / Пер. А. Сергеева. М.: Радуга, 2001.]. Его переводили (особенно с 1990-х) довольно много, но наиболее полно и последовательно — Андрей Сергеев; он перевел почти все стихотворения Элиота и создал своего рода русский «канон» поэта. Российскому читателю Элиот известен и как критик, однако избирательно, фрагментарно: опубликована его крупная работа «Назначение поэзии и назначение критики» и дюжина литературных эссе[931 — См.: Писатели США о литературе. М., 1974. Писатели США о литературе. М.,1982. Т. 2. Писатели Англии о литературе XIX и XX вв. М., 1981; Называть вещи своими именами. М., 1986; Зарубежная эстетика и теория литературы XIX–X вв. Трактаты, статьи, эссе. М., 1987; Т.С. Элиот. Назначение поэзии. Статьи о литературе. Киев, Москва, 1996.]. В настоящее издание вошли основополагающие для него работы — «Идея христианского общества» (1939), культурфилософские эссе, контрапунктные по отношению к его ранней поэзии и близкие его позднему творчеству (поэмам «Пепельная среда», 1930; «Четыре квартета», 1935–1942, стихотворным драмам), эссе из его основных сборников «Ланселоту Эндрюсу» (1928), «Избранные эссе» (1932, доп. переизд.1963), «О поэзии и поэтах» (1957), «Критикуя критика и другие сочинения»(1965). В эссе о литературе он в сущности обосновал свою «великую традицию» европейской литературы — от Вергилия, Данте, Гёте до П. Валери и представил краткую, концептуальную историю трех с лишним веков английской литературы, прежде всего поэзии — от Шекспира, елизаветинцев до Суинберна. В совокупности вошедшие в эту книгу эссе целостно представляют «канон» Элиота — мыслителя-социолога, философа культуры, литературного критика, обладавшего цельным, по его собственному определению, «католическим взглядом на мир, кальвинистским наследием и пуританским темпераментом» («Гёте как мудрец»), а он сам предстает в них как последовательный традиционалист, теория «традиции» которого, воплощаемая по-разному в разные периоды, в разных жанрах, имеет особую ценность в контексте авангардистского общества, каковым являются и Россия, и США.
Все созданное Элиотом — поэзия, драматургия, эссе — обретает, как и у всех больших поэтов, полноту смысла, будучи воспринятым в целостности.
Элиот вошел в историю литературы и культуры XX в. как реформатор англоязычной поэзии. Первая мировая война вернула поэзию «на землю». Однако поэты 1910-х (Э. Марш, У. Оуэн, Р. Брук, У. де ла Map, 3. Сассун и др., т. н. «георгианцы») пытались передать присущее Новому времени мироощущение «городского человека», утратившего романтические иллюзии прошлого, пережившего трагедию войны, в старых формах, определенных «матрицами романтизма», то есть налить «новое вино в старые меха», полагая, что существующие ритмы и строфы оживут просто потому, что материал был новым. Требовалась коренная реформа, способная привести в соответствие новое мироощущение человека и формы поэтического выражения, что и сделал Элиот.
Много лет ради заработка совмещавший стихотворство с учительством (1915–1916), с почасовой работой в Лондонском университете (1916), со службой в крупном английском банке «Ллойде», а с 1925 г. с руководством лондонским издательством «Фейбер», Элиот всем своим обликом и манерой поведения снижал, прозаизировал традиционный романтический образ поэта. Поэзия его, основанная на соблюдении требования строгого согласования эмоционального начала с объективным изображением психологической ситуации (в эссе «Гамлет и его проблемы», 1919, он ввел понятие «объективного коррелята»), оказала серьезное воздействие на англоязычную поэзию, в сущности изменив ее лицо.
В литературоведении, зарубежном и отечественном, преувеличивается разрыв между экспериментаторством Элиота в поэзии и его консерватизмом, традиционализмом в критике; скорее можно говорить об отличии «раннего» Элиота от «позднего», тем не менее помня о том, что его творчество — цельный, единый мир, создатель которого был вполне последователен. Умеренный авангардист, он выступил как художник неоклассической ориентации (он и называл себя «неоклассицистом»). Его творчество вписывалось в рамки неоклассицизма XX в. — направления в европейской литературе, музыке, живописи, ориентированного на традицию как устойчивый философский и эстетико-идеологический феномен. «Не пытались ли Элиот и я сам, — вспоминал в 1960-е годы И. Стравинский, — ремонтировать старые корабли, тогда как другая сторона — Джойс и Шёнберг — искали новые виды транспорта… разумеется, казалось, что мы — Элиот и я — явно нарушаем непрерывность, создаем искусство из отсеченных органов — цитат из других композиторов, ссылок на прежние стили («отголоски предшествующих и других творений»)… и что это предвещает крах. Но мы пользовались этим и всем, что попадало в наши руки, чтобы перестраивать, и не претендовали на изобретение новых конвейеров или средств сообщения. Настоящим делом художника и является ремонт старых кораблей. Он может повторять по-своему лишь то, что уже было сказано»[932 — И.Стравинский. Диалоги. Л.: Музыка, 1971. С. 302.].
В критике Элиот обосновывал или предварял то, что делал в поэзии. В 1910-е — начале 1920-х годов кажется, будто его главные цели — эстетические, реформа поэзии и изменение литературных вкусов. В сборнике «Священный лес. Эссе о поэзии и критике» (1920), в эссе начала 1920-х речь идет в основном о поэзии, но в XX в. «чисто эстетическое» уже невозможно, оно неизбежно смешивается с философией, идеологией.
В раннем программном стихотворении «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока» (1909, опубл. 1915), драматическом монологе персонажа, изобилующем причудливыми, неожиданными образами (по образцу «концептов» английской метафизической поэзии XVII в. — «…под небом вечер стихнет как больной / Под хлороформом на столе хирурга…», «Я жизнь свою по чайной ложке отмеряю»…), Элиот ввел пространственную эстетическую перспективу, практически претворив свою теорию традиции: литература прошлого «выстраивается» в единовременный ряд; интертекстуальность, то есть скрытые цитаты, намеки, парафразы, имитация чужой поэтической техники, система отсылок (к Шекспиру, английским поэтам-метафизикам XVII в., Р. Браунингу, А. Тенни- сону, Ж. Лафоргу) выявляет «великую традицию» автора, создаёт глубинный литературный, эстетико-философский контекст.
От Гамлета — к Пруфроку, эгоцентричному, неспособному к любви и поступкам, жалкой пародии на Гамлета (хотя и Гамлета Элиот оценивал критически, видел в нем «героя своего времени», воплощающего ренессансный культ личности, источник страданий и смерти); от эпохи Возрождения к «эпохе вырождения» — таков, как показывает Элиот в «Пруфроке», путь, пройденный человечеством.
В стихотворении «Шепотки бессмертия» (1918) цельное, духовно-чувственное мировосприятие поэта конца XVI — начала XVII в. Джона Донна и его современника — драматурга Джона Уэбстера противопоставлено узкому, дробному взгляду на мир человека XX в. Поэты конца XVI — начала XVII в., «мета-физики» (то есть выше сугубо физического существования) всегда помнили о смерти (…О смерти Вебстер размышлял, / И прозревал костяк сквозь кожу… перевод А. Сергеева). В XX в. люди, на взгляд Элиота, отделяют духовное от материального, мысль от чувства, превращают мысль в абстракцию, их физическое, чувственное, материальное бытие подавляет их слабую метафизику. Им слышны лишь «шепотки бессмертия», тихое похрустывание «костей абстракций».
В смятении перед историей, в поисках устойчивой модели жизни общества Элиот, как и Джойс, обратился к «мифу», увидев в ремифологизации истории новый, универсальный «способ контроля, придания формы и значения необъятному зрелищу тщеты и анархии, которое представляет собою современная история», о чем писал в эссе «Улисс, порядок и миф» (1923). А еще раньше в эссе «Поэты-метафизики» (1921) он ввел понятие «распад цельности мировосприятия» (dissociation of sensibility) как определение нарушенной духовно-чувственной цельности бытия. С «метафизической возвышенности» этого «мифа» в 1910—1920-е годы ему открылась панорама истории общества и поэзии. Сначала в свете этого мифа он рассматривал только английскую поэтическую традицию. Но скоро понял (о чем писал в эссе «Мильтон 2», 1947): если такой распад и имел место, то причины его слишком глубоки, чтобы возлагать это бремя на плечи поэтов.
В принесшей ему широкую известность поэме «Бесплодная земля» (1922) Элиот, использовав легенду о Святом Граале как основу сюжета, поразив современников сложным метафорическим языком, мозаичной техникой, системой аллюзий, подтекстов, обнажил бесплодие современной цивилизации и создал удивительной силы стихи об агонии современного человека, живущего в мире, лишенном порядка, смысла и красоты. Последовавшая за нею поэма «Полые люди» (1925) с ее знаменитой концовкой:
Вот как кончится мир
Вот как кончится мир
Не взрыв но всхлип —
звучала предупреждающе и пророчески.
Элиот отверг либерально-романтические представления о совершенствовании человека в ходе якобы целесообразного исторического процесса. Модернисты, по его замечанию (о Джойсе), «убили XIX век», что прежде всего, видимо, означало новую философию человека и времени, отказ от «светлых», романтических иллюзий человечества. На его творчестве — протестантско-пуританская печать (за исключением, возможно, лишь «Четырех квартетов), оно мрачно, исполнено отчаяния, апокалиптично. Это поэзия, отягощённая сознанием греховности, падения, обреченности человека, лишенного благодати. Она рождена протестантским мироощущением. «И я, пронзен булавкой, корчусь и стенаю…» («Пруфрок»).
Конечно, в Элиоте жили разные начала. Он был автором и до сих пор не опубликованной пародийной в раблезианском духе поэмы «Король Боло и его большая черная королева», и цикла стихотворений «Старый Опоссум. Практическое котоведение» (1939), где продолжил английскую юмористическую традицию «поэзии нелепицы» Э. Лира и Л. Кэрролла. Его поэма «Пепельная Среда» (1930), написанная вскоре после смерти матери, лирична и невыносимо пронзительна. Однако обычно, характеризуя поэзию Элиота, говорят о ее рациональности, суховатой поэтичности. Пожалуй, он и сам «культивировал» себя как «поэта культуры», то есть подчинял свою поэзию «культуре» как началу цивилизующему, традиции как «интертексту». В сущности принцип «творческого самосознания» он противопоставил «романтическому парению», основанному на вдохновении, неудивительно его внимание к традиции, идущей от По к Валери.
По объему литературно-критические работы Элиота более чем вдвое превосходят его поэтическое наследие. Ему пришлось как критику подготавливать почву для «новой поэзии». Он пересмотрел литературно-теоретические концепции, доставшиеся
