Популярная наука о кошках, написанная Старым Опоссумом, Томас Элиот
Знанье кошачьих имен — не шутка,
Их нельзя угадать на пари;
Поверьте, я не лишаюсь рассудка,
Говоря, что ИМЕН НЕПРЕМЕННО ТРИ.
Во-первых, простое домашнее имя:
Питер, Огастес, Алонсо, Адам,
Виктор, Сесили, Бесси и Джимми —
Мое почтенье таким именам!
С ними в ряду имена посложнее
Как для джентльменов, так для дам:
Платон, Антигона, Адмет, Ниобея —
Мое почтенье таким именам!
Но нужно и что-то, что уникально,
Отдельно и полно особой красы,
А то не удержится хвост вертикально
И с важностью не распушатся усы.
И вот вам примеры второго рода:
Приманкус, Мяукса, Корикоплут,
Бомбалурина и Джеллимода —
Дважды таких имен не дают.
И есть чрезвычайное имя: третье —
Сколько б вы ни положили труда,
Оно пребывает в таком секрете,
Что КОТ НЕ ОТКРОЕТ ЕГО НИКОГДА.
И, если вы видите, кот поглощен
Раздумьями вроде бы не земными,
Знайте, что он погружен, как в сон,
В мысли про мысли о мыслях про имя,
Сказа — несказанное,
Несказанное — анное,
Непроизносимое тайное Имя.
Из кошек гамби наугад возьмем хоть Пусси-Пестрый-Нос;
ПУШИСТ, богат ее наряд, львинопятнист, тигрополос.
Весь день на коврике она, в дверях иль на ступеньке, — ведь
На то и гамби, чтобы так сидеть, сидеть, сидеть, сидеть!
Когда же дневная сошла суета,
У гамби работа едва начата.
Лишь только последний в семье задремал,
Она ускользает неслышно в подвал.
Ей грустно, что дурно воспитаны мыши,
Которым вести бы себя бы потише.
Она говорит им слова назиданья
И учит их музыке и вышиванью.
Из кошек гамби наугад мы взяли Пусси-Пестрый-Нос;
Кто-кто на свете больше рад в тиши угреться — вот вопрос.
Весь день она у очага, на солнце иль на шапке — ведь
На то и гамби, чтобы так сидеть, сидеть, сидеть, сидеть!
Когда же дневная сошла суета,
У гамби работа едва начата.
Она все мышиные плутни на свете
Приписывает нездоровой диете.
И, веря, что все еще можно исправить,
Она принимается жарить и парить.
И мыши питаются хлебным бульоном
И жареным сыром со сладким беконом.
Из кошек гамби наугад мы брали Пусси-Пестрый-Нос;
За шнур от штор, как за канат, она потянет, как матрос,
И вмиг на подоконник прыг и целый день в окошке — ведь
На то и гамби, чтобы так сидеть, сидеть, сидеть, сидеть!
Когда же дневная сошла суета,
У гамби работа едва начата.
Она полагает, что все тараканство
Вот-вот очумеет от лени и пьянства.
Она из разболтанных тараканят
Бойскаутский организует отряд
И к добрым деяньям ведет тараканов
Под тихо шуршащую дробь барабанов.
Всем гамби хвалу троекратно споем:
Без них невозможен порядочный дом!
Тигриный-Рык — убийца, вор — повсюду cеет страх,
От Грейвзэнда до Оксфорда кочуя на баржах.
Его холодный злобный взгляд скребет шершавей пемзы;
Он даже счастлив, что его зовут Проклятьем Темзы.
Грубей, наглей, скверней, гнусней на свете нет шпаны:
Мешками под коленями повыбиты штаны,
На шкуре драной, вытертой, сомнительные пятна,
И ухо — видите — одно (другое где, понятно).
У ротерхайтских фермеров заметна дрожь колен,
А в Патни по курятникам идет проверка стен,
А в Хэммерсмите глупых птиц с утра на ключ замкнули,
По берегам пронесся слух: ТИГРИНЫЙ-РЫК В ЗАГУЛЕ!
Эй, чиж, не вздумай упорхнуть, ты в клетке поцелей;
Эй, бандикут, не удирай с заморских кораблей!
Пекинка, дома посиди — погибнешь в буйстве диком,
Как те коты, кого судьба столкнет с Тигриным-Рыком!
Всех ненавистней ему кот ненашенских пород —
Кот-иностранец, кот-чужак, иноплеменный кот.
С персидскими, сиамскими — сейчас же заваруха
(Из-за сиамца в отрочестве он лишился уха).
Однажды летом, когда ночь заполнила луна,
И в Молси ласково баржу баюкала волна,
Нежданно умягченный романтическим моментом,
Тигриный-Рык выказывал нечуждость сантиментам.
На берег улизнул его помощник Шкурогром,
Чтоб в «Колоколе» хемптонском заправиться пивком;
И боцман Тыкобрутус внял душевному порыву
И ныне во дворе за «Львом» выискивал поживу.
В каюте на носу Тигриный-Рык был увлечен
Беседой с обольстительною леди Грызотон,
Внизу по койкам моряки валялись, как чурбаны, —
В тот миг сиамцы погрузились в джонки и сампаны.
Тигриный-Рык натруживал свой зычный баритон
И видел, слышал лишь себя и леди Грызотон, —
Да кто б подумал в этот миг про мерзких иностранцев?
Меж тем луна сверкала в голубых глазах сиамцев.
Ни шороха, ни скрипа, ни плесканья, а уже
Их джонки и сампаны приближаются к барже.
На ней влюбленные поют, поглощены собою,
Не зная, что окружены китайскою ордою.
И тут была ракета как призыв на абордаж.
Монгольцы вмиг задраили храпящий экипаж;
Внизу остались моряки, враги же в шуме, в гаме
Рванулись вверх с трещотками, с крюками и ножами.
Ну кто бы леди Грызотон решился осудить
За то, что с воем унеслась во всю кошачью прыть
И, пролетевши над водой, слилась с туманной далью?
Зато Тигриный-Рык был окружен смертельной сталью.
Заклятый враг упрямо шел вперед за рядом ряд;
Тигриный-Рык был изумлен, что шагу нет назад.
Он в жизни стольких утопил со зла иль для порядка,
Да самому теперь пришлось: на дно, буль-буль и гладко.
До полдня Уоппинг пил и пел от новости такой,
Весь Мейденхед и Хенли танцевали над рекой,
Громадных крыс на вертелах пекли в Виктория-Доке,
И даже нерабочий день объявлен был в Бангкоке.
Рам-Там-Таггер это кот наоборот:
Дай ему крылышко — потребует ножку.
Пусти его к окошку — в подвал скользнет,
Пусти его в подвал — он скользнет к окошку.
Нацель его на мошку — он за мышкой скакнет,
Нацель его на мышку — он прыгнет на мошку.
Да, Рам-Там-Таггер это кот наоборот —
Мне давно об этом рассуждать надоело,
Ибо он делает
То, что он делает,
И что поделать, если в этом все дело!
Рам-Там-Таггер всех зануд нудней:
В дом его впусти — запросится из дому;
Вечно он не с той стороны дверей,
С места своего его тянет к чужому.
Или в ящик бюро заляжет, злодей. —
И не выйдет, не прибегнув к разгрому!
Да, Рам-Там-Таггер это кот наоборот —
Мне давно об этом рассуждать надоело,
Ибо он делает
То, что он делает,
И что поделать, если в этом все дело!
На Рам-Там-Таггера управы нет,
Он всем недоволен, на все огрызается.
Дай ему рыбы — потребует котлет,
Но, если не рыбы, он не станет есть зайца.
Дай миску сливок — он фыркнет над ней,
Но ты ведь понял его уловки:
Сливками он вымажется аж до ушей,
Если ты их на ночь оставишь в кладовке.
Он на коленях высидит минуту с трудом,
Он против нежностей и прочей дребедени.
Но, ежели ты за вязаньем или шитьем,
Он непременно плюхнется тебе на колени.
Да, Рам-Там-Таггер это кот наоборот —
Мне давно об этом рассуждать надоело,
Ибо он делает
То, что он делает,
И что поделать, если в этом все дело!
Джеллейные кошки — все как одна —
Покинут на ночь родной квартал:
Джеллейная светит сегодня луна,
Сегодня у кошек Джеллейный Бал.
Джеллейные кошки черны и белы,
Джеллейные кошки хитры и умны,
Джеллейные кошки довольно малы,
Зато изумительно сложены.
Джеллейные кошки отнюдь не серы,
Джеллейные кошки — высший свет,
Джеллейные кошки ценят манеры
И любят музыку и балет.
Джеллейные кошки всегда учтивы,
Джеллейные кошки глядят на вас
Ласково, вежливо, терпеливо
Парой загадочных лунных глаз.
Джеллейные кошки премило воют —
Их слушать приятней, чем соловья;
Джеллейные кошки мордочки моют
И когти сушат после мытья.
Джеллейные кошки вертки и прытки,
Они умеет водить хоровод,
И прыгают, словно дергун на нитке,
И ловко танцуют вальс и гавот.
Днем джеллейные кошки унылы,
Днем они почти не видны;
Они берегут балетные силы
Для танцев при свете Джеллейной Луны.
Джеллейные кошки белы и черны,
Джеллейные кошки довольно малы:
В черную бурную ночь без Луны
Они снуют из углов в углы.
А днем, если солнце начнет палить,
Они засыпают — все до одной, —
Чтобы при полном параде открыть
Джеллейный Бал под Джеллейной Луной.
Уходжерри и Хвастохват имеют нешуточно скверную славу.
Как канатоходцы, и акробаты, и остряки дуракам на забаву
Они таки не лишены известности. Дом их, допустим, Виктория-Гров,
Вернее, не дом, а центр той местности, откуда их регулярный улов.
Они примелькались Корнуол-Гарденс, Ланселот-Плейсу и Кенсингтон-Скверу —
У них чуть-чуть побольше известности, чем паре котов-гастролеров в меру.
Если настежь распахнут ваш запертый дом,
И в подвале полнейший, страшнейший разгром,
Если с крыши обрушивается черепица,
Так что ваше жилище вот-вот прохудится,
Если ящики вышвырнуты из шкафов,
И от зимних штанов ни малейших следов,
Иль за кофе спохватится ваша соседка,
Что исчезла вульвортовская браслетка, —
Вся семья изречет: — Это тот злостный кот!
Уходжерри — иль Хвастохват! — и дело дальше слов не пойдет.
Уходжерри и Хвастохват в уменье браниться достигли вершин.
Они также искусны во взломе замков и артистичны в разгроме витрин.
Дом их, допустим, Виктория-Гров. Но вы знаете склонность их к переменам.
Они умные парни и парой слов норовят перекинуться с полисменом.
Когда все собрались на воскресный обед
И мечтают, хотя бы здоровью во вред,
О бараньей ноге с запеченной картошкой,
И вдруг повар с дрожащей в руке поварешкой
Возгласит, задыхаясь от чувств неподдельных,
Что обед будет место иметь в понедельник:
Из духовки нога улетучилась — вот… —
Вся семья изречет; — Это тот злостный кот!
Уходжерри — иль Хвастохват! — и дело дальше слов не пойдет.
Уходжерри и Хвастохват, по-вашему, так преуспели вдвоем,
Оттого, что они работают ночью, иль оттого, что работают днем.
Они пронесутся сквозь дом, как вихрь, и лишь пьяному хватит храбрости,чтобы
Поклясться, что это был Уходжерри — иль Хвастохват? — иль, может быть, оба?
Если в вашей столовой стекло пополам,
А в кладовке ужаснейший трам-тарарам,
А из библиотеки тончайшее дзыннн!
От вазы, по слухам, династии Мин, —
Вся семья изречет: — Это тот самый кот!
Уходжерри и Хвастохват! — и поди, поди предъяви ему счет!
Кот по прозванию Второзаконие
Стал достояньем молвы и истории.
Когда еще помнили о церемонии
Вступленья на трон королевы Виктории.
Он прожил одиннадцать жизней подряд
И пережил трижды одиннадцать жен,
И нажил премного пра-пра-правнучат,
И жив, и на солнышке греется он.
Завидев его, старичок старожил
Глядит изумленно, еще изумленнее
Бормочет:«Позвольте… Но, право, нет сил
Поверить… Но это же вижу я сам…
О Боже! Похоже…
А может быть, все же поверить глазам…
Ведь право же, это же Второзаконие!»
Второзаконие располагается
Среди мостовой на дороге к базару;
Сначала машины ему удивляются,
Потом направляются по тротуару.
Бычки помычат, а овечки поблеют,
Но гуртовщики их погонят в обход:
Второзаконие косточки греет —
Кто потревожить такого дерзнет?
Разве какие-нибудь посторонние…
И снова твердит старичок старожил:
«Позвольте… но как же… ведь, право, нет сил
Поверить… я, верно, рассудка лишаюсь…
Похоже… О Боже!
А может быть, все же я ие заблуждаюсь,
И весь этот шум из-за Второзакоиия!»
Второзаконие после обеда
Дремлет в таверне «Лиса и кувшин».
Если в углу разгорится беседа,
Или же кто из подпивших мужчин
Заявит: «Пора бы еще по одной!» —
То тут же владелица багроволицая
Привстанет-и скажет: «Ступайте домой,
Не то я сейчас же пошлю за полицией.»
Что возражать? Нет резона резоннее,
И люди уходят, а наш старожил
Бормочет себе: «Ну, поди ты, нет сил…
О Боже!.. и ноги дрожат, как нарочно…
А все же… Похоже,
Что я еще в силах пройти осторожно
И не наткнуться на Второзаконие!»
Пеки и поллики, как известно,
Готовы друг друга загрызть повсеместно:
Им, видите ли, во вселенной тесно.
И, хоть считают, что мопса и шпица
Трудно заставить всерьез рассердиться, —
В чужую грызню им бы только вгрызться.
Порхает, как птица,
Гав-гав, гав-гав,
Гав-гав, ГАВ-ГАВ
Среди городских деревьев и трав.
Я расскажу все, как было, сначала:
С неделю стычек не возникало
(Для пеков и полликов это немало).
С поста полицейский пес отлучился —
По слухам, он был у Кривого Миллса,
Где водопроводной водой прохладился.
Так что без