однако, как и вся его порода, не очень разборчив в выборе средств, ибо его особа неразрывно срослась с его священной целью. Дело в том, что священные цели всегда теснейшим образом срастаются со священными особами, ибо они имеют чисто идеалистический характер и существуют только в голове. Все идеалисты, как философские, так и религиозные, как старые, так и новые, верят в наития, в откровения, в спасителей, в чудотворцев, и только от степени их образования зависит, принимает ли эта вера грубую, религиозную форму или же просвещенную, философскую, подобно тому как только от степени их энергии, характера, общественного положения и т.д. зависит, относятся ли они к вере в чудеса пассивно или активно, т.е. являются ли они пастырями-чудотворцами или их паствой, и, далее, преследуют ли они при этом теоретические или практические цели.

Кульман очень энергичный человек, не лишенный к тому же философского образования; он относится к вере в чудеса отнюдь не пассивно и при этом преследует цели весьма практического характера.

Август Беккер разделяет с Кульманом только национальный душевный недуг. Этот добрый человек «жалеет людей, не способных постигнуть, что воля и мысль эпохи могут быть выражены лишь отдельными личностями». – Для идеалиста всякое преобразующее мир движение существует только в голове некоего избранника, и судьба мира зависит от того, не получит ли эта голова, обладающая всей премудростью как своей частной собственностью, смертельного ранения от какого-либо реалистического камня, прежде чем она успеет провозгласить свои откровения. – «Разве это не так?» – вызывающе спрашивает Август Беккер. – «Соедините всех философов и теологов данной эпохи, пусть они обсуждают и голосуют, и посмотрим, что из этого получится!»

Для идеолога все историческое развитие сводится к теоретическим абстракциям исторического развития, сложившимся в «головах» всех «философов и теологов данной эпохи», и так как невозможно «соединить» все эти «головы» для «обсуждения и голосования», то необходимо должна существовать некая священная голова, являющаяся вершиной всех этих философских и теологических голов, их острием, и эта вершинная, острая голова есть спекулятивное единство тупых голов – есть спаситель.

Эта система голов так же стара, как египетские пирамиды, с которыми она имеет кое-какое сходство, и так же нова, как прусская монархия, в столице которой она недавно, в подновленном виде, воскресла. – Идеалистические далай-ламы имеют то общее с действительным далай-ламой, что они готовы уговорить себя, будто мир, из которого они добывают себе пищу, не может существовать без их священных экскрементов. – Стоит только этому идеалистическому безумию сделаться практическим, как тотчас же выявляется его зловредный характер: его поповское властолюбие, религиозный фанатизм, шарлатанство, пиетистское лицемерие, благочестивый обман. Чудо – это предназначенный для ослов мостик из царства идеи в царство практики. Господин доктор Георг Кульман из Гольштейна является таким мостиком; он вдохновлен свыше и потому его волшебное слово непременно сдвинет с места самые устойчивые горы; это – утешение для терпеливых созданий, не находящих в себе достаточно энергии, чтобы горы эти взорвать естественным порохом; это – прибежище для слепых и робких, не способных заметить материальную связь в многообразно раздробленных явлениях революционного движения.

«До сих пор», – говорит Август Беккер, – «не хватало объединяющей точки».

Святой Георг без труда преодолевает все реальные препятствия, превращая все реальные вещи в идеи и объявляя себя их спекулятивным единством, благодаря чему он оказывается в состоянии «управлять и повелевать ими»:

«Общество идей есть мир. И их единство повелевает и управляет миром» (стр. 138).

В этом «обществе идей» наш пророк распоряжается, как ему заблагорассудится.

«Будем же шествовать в нем, следуя как за путеводителем, за нашей собственной идеей и рассмотрим все самым подробным образом, поскольку этого требует наше время» (стр. 138).

Что за спекулятивное единство бессмыслицы!

Но бумага все терпит, а немецкая публика, которой пророк преподнес свои изречения оракула, была так мало знакома с философским развитием своего собственного отечества, что даже не заметила, как великий пророк в своих спекулятивных вещаниях лишь повторяет самые затасканные философские фразы, приспособив их к своим практическим целям.

Подобно тому как чудотворные исцелители и чудотворные целительные средства в медицине имеют своей основой незнакомство с законами природы, точно так же знахари и панацеи в социальной области имеют своей основой незнакомство с законами социального мира, а наш знахарь из Гольштейна и является как раз социалистическим пастырем-чудотворцем из Нидерэмпта.

Этот пастырь-чудотворец сообщает прежде всего своим овечкам:

«Я вижу перед собой собрание избранников, которые еще до меня стремились словом и делом содействовать благу нашего времени, а теперь явились сюда, чтобы услышать, что поведаю я о радостях и горестях человечества».

«Уже многие говорили и писали от имени человечества, но никто еще не сказал, в чем собственно заключается недуг человечества, на что оно надеется, чего ждет и как оно могло бы осуществить свои чаяния. Но именно это я и собираюсь поведать».

И его овечки верят ему.

Во всем творении этого «святого духа», сводящего уже устаревшие социалистические теории к самым тощим и самым общим абстракциям, нет ни одной-единственной оригинальной мысли. – Даже в форме, в стиле нет ничего оригинального. Священному стилю библии гораздо удачнее уже подражали другие. Кульман взял себе в этом отношении за образец Ламенне, но он – только карикатура на Ламенне. Мы покажем нашим читателям несколько образчиков красот его стиля:

«Скажите мне, во-первых, как Вы себя чувствуете, когда думаете о том, что станется с Вами в вечности?

Многие смеются и говорят: „Что мне до вечности?“

Другие протирают глаза и спрашивают: „Вечность – что это такое?“…

„Как Вы себя чувствуете, далее, когда думаете о том часе, когда Вас поглотит могила?“

„И я слышу многие голоса“. – Среди них один говорит следующее:

„В новейшее время проповедуется учение, что дух вечен, что со смертью он лишь снова растворится в боге, из которого вышел. Но те, кто это проповедует, не могут мне сказать, что же от меня-то останется. О, лучше бы я вовсе не родился! А если я сам и не исчезну – о, мои родители, мои сестры, мои братья, мои дети и все, кого я люблю, увижу ли я вас когда-нибудь снова? О, лучше было бы мне вас никогда и не видеть!“ и т.д.

„Как Вы себя чувствуете, далее, когда начинаете думать о бесконечности?“»…

Нам делается дурно, господин Кульман, не от мысли о смерти, а от вашей фантазии на тему о смерти, от вашего стиля, от ваших жалких средств воздействия на сердца людей!

«Как Ты себя чувствуешь», дорогой читатель, когда слышишь речи попа, который перед своими овечками изображает ад очень жарким, а души их делает очень податливыми, все красноречие которого направлено только на то, чтобы привести в действие слезные железы своих слушателей и который спекулирует только на трусости своей общины?

Что касается тощего содержания «возвещения», то первая часть, или введение в «Новый мир», сводится к той простой мысли, что господин Кульман из Гольштейна пришел в мир, чтобы основать на земле «царство духа», «царство небесное»; что ни один человек до него не знал, чтo такое, собственно, ад, а что – небо; что ад, это – существовавшее до сих пор общество, а рай, это – будущее общество, «царство духа»; сам же он оказывается вожделенным святым «духом»…

Все эти великие мысли – отнюдь не оригинальные мысли самого святого Георга, и ему, собственно, незачем было отправляться в утомительное путешествие из Гольштейна в Швейцарию, выходить из «своего духовного одиночества» и, спустившись к ремесленникам, «открыться» им, чтобы явить «миру» это «видение».

Что же касается той мысли, что господин д-р Кульман из Гольштейна есть «вожделенный святой дух», то она является, конечно, его исключительным, личным достоянием и навсегда останется таковым.

И вот, священное писание нашего святого Георга развертывается, согласно его собственному «откровению», по следующему плану:

«Оно раскроет», – говорит он, – «царство духа в земном образе, дабы Вы узрели его великолепие и увидели, что ничто, кроме царства духа, не может принести спасения. – С другой стороны, оно снимет покров c Вашей юдоли скорби, дабы Вы узрели свое горе и познали корень всех своих страданий. – А затем я укажу путь, ведущий из этого горестного настоящего в радостное будущее. – Чтобы достигнуть этой конечной цели, следуйте мысленно за мной на ту высоту, откуда перед нами широко откроется дальний край».

Итак, сперва пророк дает нам узреть свой «прекрасный край»{387}, свое царство небесное. Но мы видим только жалкую инсценировку неправильно понятого сен-симонизма, карикатурно облаченного в одеяние Ламенне, окаймленное воспоминаниями, позаимствованными у г-на Штейна.

Приведем важнейшие откровения о царстве небесном, которые дадут нам представление о пророческом методе. Так, на стр. 37 мы читаем:

«Выбор свободен и определяется склонностью каждого человека. – Склонность же человека определяется его задатками».

«Если в обществе, – вещает святой Георг, – каждый следует своей склонности, то решительно все имеющиеся в этом обществе задатки получают развитие, а если это так, то производится всегда то, в чем все нуждаются – как в царстве духа, так и в царстве материи. – Ибо задатки и силы, какими общество располагает, всегда соответствуют его потребностям»… «Тяготения пропорциональны призваниям», ср. также Прудона.

Господин Кульман отличается здесь от социалистов и коммунистов только встречающимся у него недоразумением, причину которого приходится искать в преследовании им своих практических целей, a также, без всякого сомнения, в его ограниченности. Он смешивает различие задатков и способностей с неравенством владения и неравенством удовлетворения потребностей, вызываемым этим неравенством владения, и полемизирует поэтому против коммунизма.

«Никто не вправе иметь там» (т.е. при коммунизме) «какое-либо преимущество перед другим», – негодует наш пророк, – «никто не вправе обладать бoльшим достоянием и жить лучше, чем другой… А если Вы сомневаетесь в этом и не желаете присоединить свой голос к общему хору, то они издеваются над Вами, проклинают Вас, преследуют и отправляют Вас на виселицу» (стр. 100).

И все же Кульман пророчествует иногда совершенно правильно.

«Поэтому в их рядах находятся все те, кто восклицает: Долой библию! Долой прежде всего христианскую религию, ибо это – религия смирения и рабского образа мысли! Долой вообще всякую веру! Мы ровно ничего не знаем о боге и бессмертии. Это – вымыслы, используемые для их выгоды» (следовало сказать: используемые попами для своей выгоды) «и всячески поддерживаемые лгунами и обманщиками. Право, кто верит еще в подобные вещи, тот круглый дурак!»

Кульман особенно яростно полемизирует против принципиальных противников учения о вере, о смирении и неравенстве, т.е. о «сословных различиях и различиях по рождению».

На омерзительном учении о предустановленном рабстве, – учении, которое в кульмановском изложении сильно напоминает взгляды Фридриха Ромера, – на теократической иерархии и, в