перед всяким договором, который может быть заключен».
Во всяком случае слово его стоит любого договора, который можно было бы заключить с ним; ведь советники британской короны давно уже заявили, что все договоры с Россией прекратили свое существование вследствие нарушений их с ее стороны.
«Правительство ее величества продолжает пребывать в уверенности, что Турция все еще обладает жизнеспособными элементами». И, чтобы доказать искренность этой уверенности, граф мягко прибавляет:
«Если бы мнение императора, что дни Турецкой империи сочтены, стало достоянием гласности, ее крушение произошло бы еще раньше, чем рассчитывает его императорское величество».
Итак, «калмыку» достаточно будет высказать свое мнение о том, что больной человек умирает, и тот действительно умрет. Вот так жизнеспособность! Тут уж даже иерихонских труб не нужно. Дуновение высочайших уст императора — и Оттоманская империя разваливается.
«Правительство ее величества вполне разделяет мнение императора, что занятие Константинополя какой-либо из великих держав было бы несовместимо с сохранением нынешнего равновесия держав и с поддержанием мира в Европе и должно сразу же быть признано невозможным; что нет данных для восстановления Византийской империи; что постоянная неурядица в Греции не поощряет к расширению ее территории и что, ввиду отсутствия почвы для создания областного или общинного самоуправления, предоставление турецких провинций самим себе или дозволение им образовать особые республики привело бы к анархии»,
Заметьте, что британский министр, униженно склоняющийся к стопам своего господина-татарина и рабски повторяющий его слова, не стыдится повторить даже чудовищную ложь, будто в Турции нет «почвы для создания областного и общинного самоуправления», между тем как именно сильное развитие общинной и областной жизни давало Турции возможность до сих пор противостоять жесточайшим ударам изнутри и извне. Одобрив все выдвинутые царем постулаты, британское министерство оправдывает и все выводы, какие он намерен из них делать.
В случае распада Турецкой империи, — говорит доблестный граф, — «единственным средством достигнуть мирного исхода был бы европейский конгресс». Но он боится последствий такого конгресса не из-за коварства России, — которая на Венском конгрессе так провела Англию, что Наполеон на острове Св. Елены воскликнул: «Если бы я остался победителем при Ватерлоо, я не мог бы продиктовать Англии более унизительных условий», — а из страха перед Францией.
«Договоры 1815 г. должны бы в таком случае подвергнуться пересмотру, и Франция, вероятно, была бы готова рискнуть европейской войной, чтобы освободиться от обязательств, которые она считает оскорбительными для своего национального достоинства и которые, будучи навязаны ей победоносными врагами, являются для нее источником постоянного раздражения».
Правительство ее величества «желает сохранить Турецкую империю» не как оплот против России и не потому, что крушение Турции заставило бы Англию защищать против России свои диаметрально противоположные интересы на Востоке. О нет! — говорит граф, — «интересы России и Англии на Востоке совершенно тождественны».
Англия хочет сохранить Турецкую империю не по каким-либо соображениям, связанным с восточным вопросом, а «из убеждения, что ни один крупный вопрос на Востоке не может быть поднят без того, чтобы не стать источником раздоров на Западе». Следовательно, восточный вопрос повлечет за собой не войну западных держав против России, а войну западных держав между собой, войну Англии против Франции. И тот же министр, который писал эти строки, и его коллеги, которые их санкционировали, хотят обмануть нас, заставив поверить, что они серьезно собираются вести войну против России в союзе с Францией, и притом войну «из-за вопроса, возникшего на Востоке», и вопреки тому, что «интересы России и Англии на Востоке тождественны»! Бравый граф идет еще дальше.
Почему он боится войны с Францией, которая, по его словам, должна быть «неизбежным следствием» распада и расчленения Турецкой империи? Сама по себе война с Францией была бы очень приятным делом. Но с ней было бы связано то деликатное обстоятельство,
«что всякий крупный вопрос на Западе будет принимать революционный характер и включать в себя пересмотр всей социальной системы, к чему континентальные правительства, конечно, не готовы.
Император вполне отдает себе отчет в силах, которые находятся в состоянии постоянного брожения под поверхностью общества, и в их способности взрываться даже в периоды мира; его императорское величество вследствие этого вероятно присоединится к мнению, что первый пушечный выстрел может явиться сигналом к возникновению положения, более гибельного даже, чем бедствия, которые неизбежно приносит с собой война».
«И отсюда», — восклицает откровенный миротворец, — «страстное желание правительства ее величества предотвратить катастрофу». Если бы за разделом Турции не таилась война с Францией, а за войной с Францией — призрак революции, то английское правительство с одинаковой охотой проглотило бы и Grand Turc, и его «казацкое» величество.
Верный инструкциям, полученным через посредство сэра Г. Сеймура из русской императорской канцелярии, доблестный Кларендон заканчивает свою депешу обращением к «великодушию и чувству справедливости императора».
Во второй депеше нашего графа от 5 апреля 1853 г. сэру Гамильтону дается поручение довести до сведения русского канцлера, что
«виконту Стратфорду де Редклиффу приказано вернуться на свой пост; миссии его придан особый характер собственноручным письмом ее величества, так как полагают, что Порта будет более склонна следовать умеренным советам, исходящим от занимающего столь высокое положение и глубоко осведомленного в турецких делах виконта Стратфорда де Редклиффа, — советам о необходимости для Порты обращаться с величайшей мягкостью со своими христианскими подданными».
Тот же Кларендон, который давал эти особые инструкции, писал в своей секретной депеше от 23 марта 1853 года:
«Обращение с христианами не жестокое. По отношению к этой части своих подданных Турция обнаруживает терпимость, которая могла бы служить примером для некоторых правительств, презрительно считающих Турцию варварской страной».
В этой секретной депеше признается, что лорда Стратфорда послали в Константинополь как наиболее ловкого и послушного исполнителя для оказания давления на султана. В министерских газетах того времени посылка его изображалась как сильная демонстрация против царя, поскольку благородный лорд издавна играл роль личного противника России.
Серия секретных документов, предъявленных палате, заканчивается русским меморандумом, в котором Николай поздравляет себя с тем, что его взгляды вполне совпадают со взглядами английского кабинета по вопросу о политических комбинациях, которых прежде всего следует избегать, если паче чаяния произойдут на Востоке чрезвычайные события.
Меморандум помечен 15 апреля 1853 года. Он заверяет, что «лучшим средством поддержать существование турецкого правительства было бы не беспокоить его чрезмерными требованиями, унизительными для его достоинства и его независимости». Это было как раз в то время, когда разыграл свою комедию Меншиков, который 19 апреля обратился со своей бессовестной вербальной нотой, написанной «языком, к счастью весьма редко встречающимся в дипломатии», как выразился в палате лордов граф Кларендон. Зато тем тверже его светлость была убеждена в том, что царь намерен щадить больного человека. Его убеждение стало еще более твердым, когда казаки вторглись в Дунайские княжества.
Коалиционный кабинет обнаружил только одну щель, куда спрятаться от этих обличающих документов. Он утверждает, что явной целью миссии князя Меншикова был вопрос о святых местах; а обмен мнениями о разделе Турции касался лишь неопределенно отдаленного времени. Но царь ясно и определенно сказал в своем первом меморандуме, что вопрос о крушении Турции «для него отнюдь не является фантазией или отдаленной возможностью», что английское министерство ошибается, «считая оба вопроса — о Черногории и о святых местах — простыми спорными вопросами, не отличающимися от тех трудностей, с которыми обычно сталкивается дипломатия», — и что вопрос о святых местах «может принять самый серьезный оборот» и «привести к катастрофе». Министерство само согласилось не только с тем, что в этом вопросе царю была причинена несправедливость, но и с тем, что царь имеет «закрепленное договором право оказывать исключительное покровительство» одиннадцати миллионам подданных султана. И если коалиционному кабинету не удалось побудить Порту принять требования Меншикова, то царь, собираясь умертвить се monsieur, действует лишь соответственно духу меморандума 1844 г., договоренности, достигнутой с этим же кабинетом, и своему устному заявлению сэру Г. Сеймуру, что «шутить с собой он не позволит». У них даже не встает вопрос о том, прав ли он но отношению к ним; единственный вопрос, это — держат ли они себя сами по отношению к нему, даже в данный момент, так, «как подобает». Каждому, кто прочитает внимательно эти документы, должно стать ясным, что, если это позорное министерство останется на своем посту, одних внешних осложнений окажется достаточно, чтобы толкнуть английский народ на страшную революцию, которая сметет трон, парламент и господствующие классы, потерявшие волю и способность сохранять мировое положение Англии.
Николай, бросивший через посредство «Journal de St.-Petersbourg» вызов коалиционному министерству — опубликовать секретные доказательства бесчестия этого министерства, действовал и в этом случае в духе своего афоризма:
«Je hais ceux qui me resistent; je meprise ceux qui me servent» [ «Я ненавижу тех, кто мне сопротивляется; я презираю тех, кто мне служит». Ред.].
Написано К. Марксом. 24 марта 1854 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4050, 11 апреля 1854 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ. — К ИСТОРИИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ВОСТОЧНОГО ВОПРОСА[103]
Лондон, вторник, 28 марта 1854 г.
Наконец, война объявлена. Адрес королевы был вчера прочитан в обеих палатах: лордом Абердином — в палате лордов и лордом Дж. Расселом — в палате общин. В адресе говорится о мерах, которые будут приняты, «чтобы активно противодействовать посягательствам России на Турцию». Завтра «London Gazette» опубликует официальный текст объявления войны, а в пятницу парламент обсудит свой ответ на адрес королевы.
Одновременно с английской декларацией появилось аналогичное обращение Луи-Наполеона к сенату и Corps Legislatif [Законодательному корпусу. Ред.].
Объявление войны против России уже нельзя было больше откладывать, после того как капитан Блэквуд, который доставил царю англо-французский ultimatissimum [строжайший ультиматум. Ред.], вернулся в прошлую субботу с ответом, что Россия вообще не намерена отвечать на этот документ. Однако миссия капитана Блэквуда не была совершенно безрезультатной. Благодаря ей Россия выиграла месяц март — самое опасное для русского оружия время года.
Опубликование секретной переписки между царем и английским правительством вместо того, чтобы вызвать взрыв общественного негодования, дало
