Напротив, эта опасность еще больше увеличивается. Владельцы шелковых фабрик также оказались задетыми кризисом; производство шелка в настоящее время свелось почти к нулю, и в центрах этого производства царит величайшая нужда. Затем наступила очередь фабрикантов хлопчатобумажной пряжи и тканей. Некоторые из них уже не выдержали и еще большее число обречено на ту же участь. Как мы уже отмечали, тонкопрядильные фабрики перешли на неполную рабочую неделю, и к такой же мере скоро вынуждены будут прибегнуть владельцы фабрик, производящих грубую пряжу. Часть этих предприятий уже теперь работает лишь несколько дней в неделю. Долго ли они смогут так продержаться?

Еще несколько месяцев — и кризис в фабричных районах достигнет размеров кризиса 1842 г., если не больших. Но как только рабочий класс в полной мере почувствует на себе его влияние, начнется вновь то политическое движение, которое среди этого класса в той или иной мере дремало в течение последних шести лет и сохраняло лишь кадры для новой агитации. Конфликт между промышленным пролетариатом и буржуазией снова начнется в тот самый момент, когда конфликт между буржуазией и аристократией достигнет своей высшей точки. Маска, скрывавшая до сих пор от заграницы истинные черты политической физиономии Великобритании, будет, наконец, сорвана. И только тот, кто не знает, какими богатейшими людскими и материальными ресурсами обладает эта страна, может сомневаться в том, что она выйдет победоносной и обновленной из надвигающегося большого кризиса.

К. МАРКС

ЛЕЙАРД

Лондон, 2 марта. Лейард, известный ученый ассириолог, в своей речи, которую он произнес третьего дня перед своими избирателями в Эйлсбери, привел интересные подробности, характеризующие с одной стороны приемы и методы, посредством которых олигархия распределяет важнейшие государственные должности, с другой — в высшей степени двусмысленную позицию, занимаемую так называемыми либеральными и независимыми членами парламента по отношению к этой олигархии.

Лорд Гранвилл, рассказывает Лейард, назначил его помощником министра иностранных дел; на этой должности он прослужил три месяца, когда пало министерство Рассела и был образован кабинет Дерби. Дерби предложил ему оставаться на этом посту до тех пор, пока не вернется из Индии назначенный ему в преемники лорд Стэнли (сын Дерби), после чего он-де отправит его (Лейарда) с дипломатической миссией за границу.

«Все мои политические друзья», — рассказывает Лейард, — «были того мнения, что я должен принять предложение, за исключением лорда Рассела, который держался противоположного мнения; совету Рассела я не замедлил последовать».

Итак, Лейард отверг предложение Дерби. Прекрасно! Лорд Рассел снова становится министром, и Лейард не остается забытым. Рассел приглашает его к «министерскому столу», за которым он должен занять место заместителя председателя «Board of Control» [ «Контрольного совета». Ред.], то есть заместителем министра по делам Индии, Лейард соглашается. Но вдруг Рассел вспоминает, что более пожилой джентльмен из числа вигов по фамилии сэр Томас Редингтон, ранее когда-то занимавшийся ирландскими, но никогда азиатскими делами, «еще не пристроен» (буквально). Поэтому Рассел дает понять Лейарду, чтобы он не мешал устройству почтенного джентльмена. Лейард снова уступает. Тогда Рассел, ободренный скромностью и самопожертвованием ученого, убеждает его совсем уйти с дороги и принять пост консула в Египте. Но на этот раз Лейард выходит из себя, отказывается от предложения и привлекает к себе внимание в парламенте своими внушительными речами против политики министерства на Востоке.

Пальмерстон, создав свой кабинет, пытается удовлетворить Лейарда должностью секретаря в артиллерийском управлении. Лейард отклоняет предложение, так как он-де вообще ничего не понимает в артиллерии и т. д. Какая наивность! Как будто ушедший с поста секретаря г-н Монселл, один из маклеров ирландской бригады, был когда-либо в состоянии отличить обыкновенный мушкет от игольчатого ружья! Тогда Пальмерстон предлагает Лейарду пост заместителя министра в военном министерстве. Он принимает предложение, но на следующий день Пальмерстон вдруг обнаруживает, что Фредерик Пиль — это бюрократическое ничтожество — в данный момент абсолютно необходим в военном министерстве, о функциях которого Пиль, как известно, не имеет представления. Наконец, в качестве компенсации Пальмерстон предлагает Лейарду от имени Рассела пост заместителя министра в министерстве колоний. Лейард считает создавшуюся в данный момент обстановку слишком тяжелой, чтобы ознакомиться с 50 колониями, которыми он до сего времени никогда не занимался. Он снова отказывается, и на этом заканчивается эта поучительная история.

Единственная мораль, которую министерские газеты отсюда выводят, такова: Лейардде еще очень неопытен в житейских делах и сам виноват в том, что не использовал своей ассирийской славы.

К. МАРКС

КРИЗИС В АНГЛИИ

Из всех известий, доставленных из Европы пароходом «Атлантик»[81], наибольший интерес вызывает бесспорно смерть царя и влияние этого события на современные осложнения. Но как бы ни были важны сведения об этом событии или других европейских делах, они едва ли могут больше интересовать вдумчивого наблюдателя, чем признаки постепенного развития того серьезного внутреннего политического кризиса, в который в настоящее время оказалась втянутой против своего желания английская нация. Последняя попытка сохранить устарелый компромисс, именуемый британской конституцией, — компромисс между классом, который правит официально, и классом, который правит неофициально, — явно провалилась. В Англии обанкротилось не только коалиционное министерство, самое конституционное из всех министерств, но и сама конституция во всех ее звеньях терпела провал всюду, где война подвергала ее испытанию. Сорок тысяч британских солдат пали на берегах Черного моря жертвой британской конституции! Офицерский корпус, генеральный штаб, интендантство, медицинское ведомство, транспортная служба, адмиралтейство, верховное командование, артиллерийское управление, армия и флот — все они обанкротились, сами подорвали свой престиж в глазах всего света. Но все при этом находили удовлетворение в сознании, что они лишь выполнили долг перед британской конституцией. Лондонская газета «Times» была ближе к истине, чем сама полагала, когда писала по поводу этого всеобщего банкротства, что сама британская конституция стоит перед судом!

Конституция предстала перед судом и была признана виновной. Эта британская конституция является не чем иным, как устаревшим компромиссом, в силу которого государственная власть в целом передавалась определенным слоям буржуазии при том, однако, условии, что все действительное управление, исполнительная власть во всех ее звеньях, даже исполнительные функции законодательной власти, то есть практическое законодательство в обеих палатах парламента, оставалось в руках земельной аристократии. И вот аристократия, хотя и подчинилась общим принципам, выставленным буржуазией, но неограниченно господствует в кабинете министров, в парламенте, в государственном управлении, в армии и флоте; эта аристократия, составляющая важнейшую часть британской конституции, вынуждена теперь подписать свой собственный смертный приговор. Она вынуждена признать себя не способной дальше управлять Англией. Одно министерство за другим образуется лишь для того, чтобы объявить о своем роспуске после нескольких недель пребывания у власти. Кризис становится непрерывным, правительство — лишь временным явлением. Всякая политическая деятельность приостановлена; каждый претендует лишь на то, чтобы в достаточной мере смазать политическую машину и не дать ей совсем остановиться. Сама палата общин — эта гордость всех приверженных к конституции англичан — дошла до мертвой точки. Она уже перестала себя узнавать с тех пор, как распалась на множество фракций, пытающихся испробовать все математические комбинации и вариации, какие только возможны при данном количестве единиц. Она уже не узнает себя и в различных кабинетах, которые сама создает по своему образу и подобию с единственной целью — снова их распустить. Поистине полное банкротство.

В обстановке всеобщей беспомощности, которая поразила нацию и, подобно эпидемии в Крыму, постепенно распространилась на все части политического организма, приходится не только вести войну, но и бороться с противником куда более грозным, чем Россия, — противником, перед которым бессильны все прошлые, настоящие и будущие кабинеты всех этих Гладстонов, Кардуэллов, Расселов и Пальмерстонов вместе взятые. Этим противником является торгово-промышленный кризис, который с сентября прошлого года приобрел такую остроту, такой всеобщий и бурный характер, что наличие его невозможно отрицать. Его неумолимая железная рука сразу зажала рот тем пошлым апостолам свободы торговли, которые в течение ряда лет проповедовали, что после отмены хлебных законов переполнение рынков товарами невозможно. Переполнение рынков в наиболее острой форме и со всеми вытекающими отсюда последствиями стало ныне фактом, и перед лицом этого факта никто так резко не обвиняет фабрикантов в непредусмотрительности за то, что они не сократили производства, как те самые экономисты, которые всего лишь несколько месяцев тому назад твердили, что перепроизводства никогда больше не будет. Мы давно уже обращали внимание на наличие этой болезни в ее хронической форме. Последние затруднения в Америке и кризис, который вызвал застой в американской торговле, несомненно, привели к усугублению этой болезни. Индия и Китай, хотя и были завалены товарами, продолжали играть роль отводных каналов так же, как Калифорния и Австралия. Английские фабриканты, не имея больше возможности сбыть свои товары на внутреннем рынке или предпочитая не делать этого, чтобы не снижать цен, стали прибегать к нелепому средству — к отправке товаров на консигнацию в другие страны, особенно в Индию, Китай, Австралию и Калифорнию. Этот прием позволял им избегать в течение некоторого времени тех затруднений, которые возникли бы для торговли, если бы все товары были сразу выброшены на внутренний рынок; однако, как только экспортируемые товары были доставлены по назначению, тотчас же возникли затруднения на рынках соответствующих стран, и к концу сентября прошлого года последствия этого начали ощущаться и в Англии.

Тогда хроническая форма кризиса сменилась острой. Первыми почувствовали его владельцы ситценабивных фабрик; многие из них, в том числе старинные фирмы Манчестера и его окрестностей, потерпели крах. За ними наступила очередь судовладельцев и купцов, ведущих торговлю с Австралией и Калифорнией, затем торговцев с Китаем и, наконец, фирм, ведущих торговлю с Индией. Очередь дошла до всех; большинство из них несли крупные убытки, многие даже вынуждены были приостановить дела, и ни для кого опасность еще не миновала. Напротив, эта опасность еще больше увеличивается. Владельцы шелковых фабрик также оказались задетыми кризисом; производство шелка свелось почти к нулю, и в центрах этого производства царила и до сих пор царит величайшая нужда. Затем наступила очередь фабрикантов хлопчатобумажной пряжи и тканей. Некоторые из них, судя по последним сообщениям, уже не выдержали, еще большее число обречено на ту же участь. Как стало известно, тонкопрядильные фабрики перешли на четырехдневную рабочую неделю, и таким же образом скоро будут вынуждены поступить фабрики, производящие грубую пряжу. Но многие ли из них будут в состоянии продержаться в течение