названием
Национальная и конституционная ассоциация».
Г-н Николей, одно из светил Мэрилебона, поддержал это предложение. В таком же духе выступил Апсли Пеллатт, член парламента:
«Народ возьмется за дело реформы управления с решимостью, умеренностью, настойчивостью и твердостью кромвелевских «железнобоких». Избиратели Англии имели бы полную возможность устранять всякое злоупотребление, если бы решили посылать бесплатно честных людей в парламент. Но они не могут рассчитывать на то, чтобы иметь честных представителей, если такой человек, как лорд Эбрингтон, прошел в парламент от Мэрилебона только потому, что уплатил 5000 ф. ст., а его незадачливый соперник зря потратил 3000 фунтов».
Затем вышел на трибуну г-н Марро, член парламента, но после настойчивого требования собрания вынужден был уступить место Джорджу Харрисону (рабочий и чартист из Ноттингема).
«Это движение», — сказал Харрисон, — «является попыткой буржуазии захватить в свои руки бразды правления, распределить между собой посты и пенсии и положить начало худшей олигархии, чем та, которая существует сейчас».
Он зачитал затем поправку, в которой равным образом объявлял врагами народа как земельную, так и денежную аристократию, и заявлял, что единственным средством возрождения страны является введение Народной хартии с ее 5 пунктами: всеобщее избирательное право, тайное голосование, равные избирательные округа, ежегодно избираемый парламент, уничтожение имущественного ценза.
Эрнест Джонс (вождь чартистов, происходящий из аристократической семьи) поддержал эту поправку и, между прочим, заметил:
«Народ сам подорвал бы свое собственное положение, если бы оказал поддержку этому движению буржуазии, цель которого захватить власть и посты. На трибуне, несомненно, немало людей, жаждущих постов премьер-министров (cheers [возгласы одобрения. Ред.]), много охотников до синекур in partibus [в чужих краях. Ред.] (cheers). Народ, однако, не должен заключать союз с Брайтами и Кобденами и представителями денежного капитала. Не земельная аристократия, а представители капитала оказали сопротивление гуманному фабричному закону; это они отклонили билль против stoppage of wages (вычетов из номинальной заработной платы), они помешали пройти благоприятному закону об ассоциациях — и именно представители денежного и промышленного капитала прежде всех стремятся притеснять и унижать народ. Я, со своей стороны, в любой момент готов присоединиться к движению, цель которого сломить влияние герцога Девоншира и других, но отнюдь но для того, чтобы на их место поставить герцогов от фабричной пыли и лордов от веретена. (Возгласы одобрения и смех.) Говорят, что рабочее движение, что чартизм мертв. Я заявляю господам реформаторам из среды буржуазии, что рабочий класс полон жизни и достаточно силен, чтобы сломить любое движение. Он не даст буржуазии и пошевельнуться, если она не пойдет на включение в свою программу Народной хартии и ее 5 пунктов. Пусть буржуазия не обманывает себя — ей не удастся снова ввести рабочий класс в заблуждение».
После непродолжительной дискуссия председатель в обстановке всеобщего возбуждения попытался отделаться от поправки, заявив, что это не поправка, но вскоре он все же вынужден был изменить свое решение. Поправка была поставлена на голосование и прошла большинством голосов при соотношении по меньшей мере 10 к 1; публика разразилась громкими криками одобрения и махала шапками. Председатель, объявив, что поправка прошла, выразил при всеобщем смехе уверенность, что большинство присутствующих на митинге все же стоит за создание «Национальной и конституционной ассоциации». Инициаторы поэтому предпримут дальнейшие шаги для ее организации и позднее вновь обратятся за поддержкой к народу; при этом он намекнул, хотя и в скрытой форме, что впредь, во избежание оппозиции, на собрания будут допускаться только лица, имеющие членские билеты. Чартисты, весело настроенные, удостоили похвалы председателя, вынеся ему благодарственный вотум, и митинг закончился.
Нельзя отрицать, что даже с точки зрения открыто провозглашенных принципов Ассоциации логика была на стороне чартистов. Ассоциация хочет низвергнуть олигархию путем апелляции от министерства к парламенту. Но что такое министерство? Креатура парламентского большинства. Или она хочет свергнуть парламент путем апелляции к избирателям? Но что такое парламент? Свободно избранное представительство избирателей. Следовательно, остается одно — расширить круг избирателей. Те, кто отказывается принять Хартию и расширить тем самым этот круг настолько, чтобы охватить весь народ, сами признаются в своем стремлении поставить на место старой аристократии новую. Хотят говорить с нынешней олигархией от имени народа и в то же время хотят избежать того, чтобы на сцену выступил сам народ, когда его призывают.
К. МАРКС
СООБЩЕНИЯ АНГЛИЙСКОЙ ПЕЧАТИ
Лондон, 20 марта. Герцог Ньюкасл издал приказ об отзыве лорда Лукана, лорд Панмюр опубликовал послание Раглана, направленное против Лукана, а лорд Хардинг, этот замечательный коннетабль английской армии, отказал Лукану в проведении расследования и военном суде. Несмотря на оппозицию двух министров, главнокомандующего в Крыму и верховного главнокомандующего в Лондоне, лорд Лукан своими подробными объяснениями в палате лордов доказал вчера, что не он, а исключительно Раглан несет ответственность за гибель легкой кавалерии под Балаклавой и что министерства Абердина и Пальмерстона, чтобы спасти этого покладистого, тупого и сговорчивого командующего в Крыму, отдали на расправу возмущенной публике лорда Лукана. Надо же было как-то удовлетворить это чудовище — общество. Решающее значение в этом вопросе имеет неоконченное письмо, найденное на трупе генерала Каткарта, письмо, адресованное его жене и написанное 2 ноября — за три дня до сражения при Инкермане[107] и спустя неделю после кавалерийской атаки под Балаклавой. В этом письме прямо сказано:
«Ни лорд Лукан, ни лорд Кардиган не заслуживают порицания, скорее наоборот, ибо они подчинялись приказам».
Газета «Times» в сегодняшней статье о Венской конференции[108] делает следующее характерное замечание: если конференция будет вестись всерьез, то главных препятствий следует ждать со стороны турок. Основных уступок в рамках четырех пунктов придется добиваться не от царя, а от султана.
Позавчера газета «Times» снова мистифицировала своих читателей «достоверным» сообщением о том, что еще до 19 марта имели место сильная бомбардировка и решительный штурм Севастополя. Откуда такой внезапный поворот от безнадежного отчаяния к жизнерадостности, основанной на суеверии? Газета «Times» начала свою крымскую кампанию против свергнутой коалиции и свое «ceterum censeo»[109] по поводу необходимости образовать следственную комиссию как раз в тот момент, когда Гладстон создал угрозу ее монополии, предложив отменить штемпельный сбор и уменьшить вес газет, которые разрешается пересылать почтой с уплатой одного пенса; он предложил ограничить этот вес четырьмя унциями, то есть весом меньше веса одного экземпляра «Times». Как только Гладстон был свергнут, его преемник сэр Дж. К. Льюис взял билль обратно, и газета «Times», надеясь, что все останется по-старому, внезапно отказалась от своего меланхолического взгляда на крымские события; вместо этого газета дает патетическую панораму, блещущую лучами надежды на успех, где снова действует та самая армия, над которой лишь три месяца назад эта газета произносила надгробную речь. Сегодня «Times» опять мрачно настроена, поскольку вчера сэр Дж. К. Льюис, вопреки всем ожиданиям, снова внес билль об отмене штемпельного сбора с газет. Ненависть автора ретроспективных обзоров к свежим новостям! — восклицает «Times». Льюис, как известно, был издателем журнала «Edinburgh Review».
Мы еще вернемся к этому биллю, как только он со всеми подробностями будет изложен в палате общин; пока лишь отметим, что этот билль является уступкой манчестерской школе, за которой остается заслуга неутомимой агитации в пользу осуществления свободы конкуренции в области печати. Уступка министерства Пальмерстона манчестерской школе является captatio benevolentiae [попыткой завоевать благосклонность. Ред.] на случай роспуска палаты общин и новых парламентских выборов.
К. МАРКС
ИЗ ПАРЛАМЕНТА: ДЕБАТЫ О ПРУССИИ В ПАЛАТЕ ЛОРДОВ
Лондон, 21 марта. На вчерашнем заседании палаты лордов лорд Линдхёрст, старый коллега Ливерпула и Каслри, внес, наконец, свое давно обещанное предложение «по поводу отношения Пруссии к Венской конференции». Два обстоятельства, заметил он, придали этому вопросу за последнее время новый интерес: послание умирающего русского императора прусскому двору и манифест Александра II, в котором последний обещает завершить политику Петра, Екатерины, Александра и своего отца. Как сама Россия представляла себе политику Пруссии, можно видеть по следующей выдержке из секретной депеши, которую Поццо-ди-Борго послал Нессельроде незадолго до войны 1828–1829 годов. В этой депеше, между прочим, говорится:
«Если Россия прибегнет к насильственным мерам в отношении Турции, то есть все основания надеяться, что Пруссия никоим образом не будет ей в этом препятствовать; напротив, позиция Пруссии, одновременно независимая и дружелюбная, будет оказывать сильное сдерживающее влияние на другие государства и заставит их согласиться с результатами, которые отвечают достоинству и интересам России. Берлинский кабинет необходимо будет в какой-то мере посвятить в наши замыслы и убедить его в том, что роль, которую мы отводим Пруссии, будет способствовать упрочению искренних отношений между обоими монархами и обоими дворами».
Можно ли было, восклицает Линдхёрст, более пророчески предсказать тот курс, которого прусский двор придерживался за последние полгода или год? Пруссия, правда, подписала протоколы от 5 декабря, 13 января и 9 апреля. Целью этих протоколов являлась эвакуация Дунайских княжеств и получение гарантий независимости султана и целостности Турции.
Действовал ли прусский двор в соответствии с этой целью? В связи с займом в 30 миллионов талеров на военные операции барон Мантёйфель заявил: в вышеуказанных протоколах Пруссия высказалась о политике России в том смысле, что была совершена большая несправедливость; но пойти дальше этого и принять активное участие в войне Пруссия не считает себя обязанной. Разве это язык великой нации? И разве Пруссия не взяла на себя прямое обязательство защищать Турцию, подписав договоры 1840 и 1841 годов? Барон Мантёйфель прибавил к этому, что независимость Германии или немецкие интересы не затрагиваются возникшим конфликтом и поэтому Пруссия не считает себя обязанной приносить какие-либо жертвы. Однако сам барон Мантёйфель в другом документе утверждал противоположное. Впрочем, если царь овладеет Константинополем, то будет излишне говорить о немецкой независимости и немецких интересах. Они должны будут уступить превосходящей силе. Коснувшись затем вскользь отставки военного министра Бонина, отозвания посла Бунзена из Лондона и отказа от составления ответного адреса прусских палат на тронную речь, Линдхёрст «перешел ко второму акту этой политической драмы». По истечении значительного времени, заявил он, Австрия сочла возможным потребовать от России эвакуации Дунайских княжеств. Это требование было составлено и направлено на подпись в Берлин. Из Берлина в Вену были посланы контрпредложения, совершенно неприемлемые, но повлекшие за собой потерю времени, поскольку их надо было представить на
