себе, в случае, если итальянская война не приведет к вторжению в Венгрию, получение пенсии в течение года. Раньше чем Кошут покинул Тюильри, было условлено, что он будет противодействовать проавстрийским тенденциям, в которых подозревали правительство Дерби, открыв в Англии кампанию в пользу нейтралитета. Общеизвестно, как добровольная поддержка вигов и манчестерской школы[327] позволила ему по возвращении в коварный Альбион успешно выполнить эту предварительную часть его обязательств.
С 1851 г. большая часть венгерских изгнанников, сколько-нибудь видных и имеющих политический вес, отошла от г-на Кошута; но ввиду перспективы вторжения в Венгрию с помощью французских войск, ввиду весьма убедительно действующей движущей силы в 3 миллиона франков, — а ведь мир, как некогда сказал настоящий Наполеон во время одного из своих припадков цинизма, управляется требованиями «le petit ventre» {«желудка». Ред.}, — вся венгерская эмиграция Европы, за несколькими достойными уважения исключениями, повалила под бонапартистские знамена, поднятые Лайошем Кошутом. Нельзя отрицать, что сделки, заключенные Кошутом с эмигрантами, имели некоторый «декабрьский» привкус подкупа, так как для того, чтобы большая часть французских денег досталась его новоиспеченным приверженцам, Кошут стал производить их в высшие военные чины. Так, например, лейтенанты производились в майоры. Прежде всего каждый из них получал на путевые расходы в Пьемонт, затем богатый мундир (стоимость форменной одежды майора доходила до 150 ф. ст.) и жалованье за шесть месяцев вперед, с обещанием уплаты годичного жалованья после заключения мира. Так называемый главнокомандующий получил оклад в 10000 франков, генералы по 6000 каждый, бригадиры по 5000, подполковники по 4000, майоры по 3000 франков и т. д.
Вот имена наиболее значительных лиц, присоединившихся к Кошуту и прикарманивших бонапартовские деньги: генералы Клапка, Перцель, Феттер, Чец; полковники Сабо, Эмерик и Этьенн, Киш, граф А. Телеки, граф Бетлен, Меднянский, Ихас и несколько подполковников и майоров. Среди штатских лиц можно упомянуть графа Л. Телеки, Пуки, Пульского, Ираньи, Людвига, Шимони, Хеншльмана, Вереша и других; фактически здесь были все венгерские эмигранты, жившие в Англии и на континенте, за небольшим исключением — Ш. Вуковича (в Лондоне или Эксминстере), Ронай (в Лондоне, венгерский ученый) и Б. Семере (в Париже, бывший председатель совета министров Венгрии).
Было бы неверно думать, что все эти люди действовали под влиянием корыстных мотивов. Большинство, вероятно, состоит просто из обманутых, патриотически настроенных солдат, у которых нельзя предположить наличия отчетливых политических принципов или проницательности, делающей их способными проникнуть в дипломатические хитросплетения. Некоторые из них, подобно генералу Перцелю, немедленно отстранились, как только события пролили свет на бонапартистский обман. Однако сам Лайош Кошут, который еще в январе 1859 г. в статьях в мадзиниевском «Pensiero ed Azione» показал, что он превосходно разбирается в бонапартовских махинациях, никоим образом не может быть оправдан подобно этим солдатам.
К. МАРКС
НОВАЯ КИТАЙСКАЯ ВОЙНА
Лондон, 13 сентября 1859 г.
В то время, когда Англия отовсюду получала поздравления по поводу того, что ей удалось вырвать у обитателей Небесной империи Тяньцзиньский договор[328], я старался показать, что в действительности единственной державой, которая извлекла выгоду из пиратской англокитайской войны, была Россия, тогда как коммерческие выгоды, принесенные договором Англии, были пустяковые; в то же время с политической точки зрения этот договор не только не укрепил мир, а, напротив, делал неизбежным возобновление войны[329]. Ход событий полностью подтвердил этот взгляд. Тяньцзиньский договор отошел в прошлое, а видимость мира рассеялась как дым перед суровой действительностью войны[330].
Изложим сначала факты, сообщенные последней континентальной почтой.
Достопочтенный г-н Брус, в сопровождении французского полномочного представителя г-на де Бурбулона, выехал вместе с британской экспедицией, получившей назначение подняться вверх по реке Байхэ и сопровождать обоих посланников, следовавших в Пекин. Экспедиция, под командой адмирала Хоупа, состояла из семи паровых судов, десяти канонерок, двух транспортов с войсками и запасами и нескольких сотен солдат морской пехоты и саперов. Со своей стороны китайцы возражали против того, чтобы миссия двигалась именно по этой дороге. Поэтому адмирал Хоуп нашел вход в реку Байхэ загороженным цепями. Простояв у устья этой реки девять дней — с 17 по 25 июня (посланники присоединились к эскадре 20 июня), он попытался пробиться силой. При своем прибытии к реке Байхэ адмирал Хоуп убедился, что форты Дагу, срытые во время последней войны, были восстановлены, о чем, заметим en passant {мимоходом. Ред.}, ему бы следовало знать раньше, ибо об этом факте официально сообщалось в «Peking Gazette»[331].
25 июня, когда англичане попытались силой пробиться в Байхэ, батареи Дагу, поддерживаемые монгольскими частями численностью, по-видимому, до 20000 человек, обнаружили свое присутствие и открыли сокрушительный огонь по британским судам. На суше и на море завязался бой, окончившийся полным поражением нападающих. Экспедиции пришлось отступить, причем англичане потеряли в бою три военных корабля — «Корморант», «Ли» и «Пловер» — и 464 человека убитыми и ранеными, а из 60 участвовавших французов было убито и ранено 14. Пять английских офицеров было убито и 23 ранено, даже адмирал не избежал ранения. После этого поражения гг. Брус и де Бурбулон вернулись в Шанхай, а британская эскадра должна была стать на якорь против Чинхэ у Нинбо.
Когда эти неприятные вести были получены в Англии, пальмерстоновская пресса сейчас же выпустила на арену британского льва и в один голос стала громко требовать полного отмщения. Разумеется, лондонский «Times» апеллировал к кровожадным инстинктам своих соотечественников, сохраняя некоторое достоинство; но пальмерстоновские газеты низшего разряда были просто гротескны, разыгрывая роль Orlando Furioso {Неистового Роланда (герой одноименной поэмы Ариосто). Ред.}.
Посмотрите, например, что пишет лондонская «Daily Telegraph»[332]:
«Великобритания должна развернуть наступление на все морское побережье Китая, занять столицу, выгнать императора из его дворца и получить существенные гарантии против возможных нападений в будущем… Мы должны высечь девятихвосткой каждого чиновника с эмблемой дракона, который осмелится оскорбить наши национальные символы… Каждого из них» (китайских генералов) «надо повесить, как пирата и убийцу, на реях британского военного судна. Дюжина этих обшитых пуговицами негодяев с физиономиями людоедов и в костюмах шутов, качающихся на виду у всего населения, будет оздоровляющим и полезным зрелищем. Так или иначе нужно пустить в ход устрашение, довольно поблажек!.. Китайцев надо научить ценить англичан, которые выше их и которые должны быть их господами… Мы должны попытаться по меньшей мере захватить Пекин, а если держаться более смелой политики, то за этим должен последовать захват навсегда Кантона. Мы могли бы удержать его за собой, так же как мы удерживали Калькутту, превратить его в центр нашей дальневосточной торговли, компенсировать себя за приобретенное Россией влияние на татарской границе империи и заложить основы нового владения».
Оставим, однако, эти сумасбродства пальмерстоновских писак и обратимся к фактам, чтобы, насколько это позволяет имеющаяся скудная информация, попытаться разгадать истинное значение этого неприятного события.
Предполагая, что Тяньцзиньский договор предусматривает немедленный допуск в Пекин британского посланника, нужно прежде всего ответить на вопрос о том, нарушило ли китайское правительство этот договор, согласие на который было вырвано у него пиратской войной, воспротивившись попытке британской эскадры силой прорваться к реке Байхэ? Как видно из известий, доставленных континентальной почтой, китайские власти возражали не против отправки британской дипломатической миссии в Пекин, но против того, чтобы британские военные силы поднимались вверх по реке Байхэ. Они предложили, чтобы г-н Брус проехал в Пекин сушей без сопровождения военных сил, которые не могли не рассматриваться жителями Небесной империи, в памяти которых были свежи воспоминания о недавней бомбардировке Кантона[333], как орудие вторжения. Разве право французского посла находиться в Лондоне влечет за собой право силой врываться в устье Темзы во главе французской вооруженной экспедиции? Нужно без обиняков признать, что такое истолкование англичанами допуска британского посланника в Пекин звучит по меньшей мере столь же странно, как сделанное ими во время последней китайской войны открытие, что бомбардировка города, принадлежащего Империи, означает не войну с ней самой, но лишь столкновение местного значения с одним из ее владений. В ответ на предъявленное китайцами требование о возмещении ущерба англичане, согласно их собственному сообщению, «приняли все меры к тому, чтобы, если это понадобится, открыть себе доступ в Пекин силой», поднявшись вверх по реке Байхэ с достаточно грозной эскадрой. Если даже китайцы были обязаны допустить в Пекин мирного английского посланника, то они несомненно были правы, сопротивляясь вооруженной экспедиции англичан. Действуя таким образом, они не нарушили договор, а воспрепятствовали попытке его нарушить.
Второй вопрос касается следующего: хотя абстрактное право иметь свою миссию и было предоставлено Британии Тяньцзиньским договором, однако не отказался ли лорд Элгин от фактического применения этого права, по крайней мере, на данный период? Справившись в «Переписке, касающейся специальной миссии в Китай графа Элгина, напечатанной по повелению ее величества»[334], каждый беспристрастный человек вынесет убеждение, что, во-первых, английский посланник должен был получить доступ в Пекин не теперь, а значительно позднее; во-вторых, что право его пребывания в Пекине было поставлено в зависимость от различных условий; наконец, в-третьих, что имеющая безусловное значение статья 3 в английском тексте договора, касающаяся допущения посланника, была, по требованию китайских представителей, изменена в китайском тексте договора. Это расхождение между двумя вариантами текста договора признано самим лордом Элгином, который, по его собственным словам,
«должен был, согласно своим инструкциям, требовать от китайцев принятия, в качестве официального экземпляра международного соглашения, текста, в котором они не понимали ни единого слова».
Можно ли порицать китайцев за то, что они действовали на основании китайского, а не английского текста договора, который, по признанию лорда Элгина, несколько отклоняется от «точного смысла соглашения»?
В заключение привожу официальное заявление бывшего генерал-атторнея для Гонконга г-на Т. Чизолма Ансти в его письме редактору лондонской газеты «Morning Star»[335].
«Чем бы ни был этот договор, он уже давно утратил силу вследствие актов насилия со стороны английского правительства и его подчиненных, так что британская корона, по меньшей мере, не имела права на преимущества и привилегии, предоставленные ей этим договором».
Англию непрерывно тревожат осложнения в Индии, в то же время ей приходится вооружаться на случай европейской войны, а новая катастрофа в Китае, являющаяся, вероятно, делом рук самого Пальмерстона, возможно, навлечет на нее большие опасности. Ближайшим
