на депешу России. После этой второй неудачи Россия и Франция побудили злосчастного лорда Малмсбери предложить Австрии, в качестве предварительного шага, всеобщее разоружение. Несомненно, в Тюильри предполагали, что Австрия, опередив всех своих соперников В деле вооружения, ответит на такое предложение категорическим отказом, однако Бонапарт снова обманулся в своих расчетах. Австрия знает, что Бонапарт не может разоружиться, не освободив себя в то же время от беспокойного бремени императорской короны. Поэтому Австрия согласилась на предложение, которое было сделано исключительно в расчете на ее отказ. Это вызвало величайшее замешательство в Тюильри, который после 24-часового размышления обогатил мир открытием, что «одновременное разоружение великих держав не может означать чего-либо иного, кроме разоружения Австрии». Стоит только прочитать следующую наглую статейку в «Patrie»[190] — газете, непосредственно вдохновляемой Наполеоном III;
«Во всяком случае предложение о разоружении должно коснуться только двух держав, Австрии и Пьемонта — Австрии, которая в небывалых размерах сосредоточила свои военные силы в Италии, и Пьемонта, который ввиду присутствия австрийской армии в Ломбардии принужден отвечать на угрозу войны приготовлениями к обороне. Вопрос о разоружении, поднятый Австрией, должен быть решен в первую очередь ею; когда она отзовет свою армию из Италии, Пьемонту останется только последовать ее примеру.
Что касается Франции, то у нее нет оснований для разоружения (elle n’a pas a desarmer) по той простой причине, что она не производила никаких чрезвычайных вооружений, что она не направляла войск к границам, что она даже не пожелала воспользоваться своим правом ответа на угрозы Австрии, — угрозы, направленные против Пьемонта и против мира в Европе. Для Франции не может быть и речи ни о сокращении боевого состава ее армии хотя бы на одного солдата, ни о сдаче хотя бы одной лишней пушки в ее арсеналы. Поскольку дело идет о ней, разоружение может означать только обязательство не предпринимать вооружений.
Мы не думаем, что Австрия что-либо возразит по этому поводу; это означало бы сведение на нет той гарантии, которую она — без сомнения, в более благоприятном настроении (mieux inspiree) — пожелала дать для сохранения мира в Европе, предложив разоружение, инициативу которого, как она прекрасно знает, она должна взять на себя».
СИМПТОМЫ ПРИБЛИЖЕНИЯ ВОЙНЫ. ВООРУЖЕНИЕ ГЕРМАНИИ[191]
Лондон, 22 апреля 1859 г.
В германских университетах, после того как университетское начальство, около 11 часов вечера, выпроводит студентов из различных пивных, студенческие корпорации обычно, если погода бывает благоприятна, собираются на рыночной площади. Здесь члены каждой корпорации, или «цвета», начинают игру с членами других «цветов», заключающуюся в «поддразнивании» друг друга; цель этой игры — вызвать одну из тех распространенных и не очень опасных дуэлей, которые относятся к наиболее характерным чертам студенческого быта. В этих предварительных словесных состязаниях на рыночной площади главное искусство заключается в том, чтобы придать своим насмешкам такую форму, которая не заключала бы в себе никакой действительной или формальной обиды, но в то же время как можно сильнее раздражала оппонента, заставив его в конце концов потерять хладнокровие и выступить с тем обычным формальным оскорблением, которое принуждает вас послать ему вызов на дуэль.
Такая именно предварительная игра уже в течение нескольких месяцев происходит между Австрией и Францией. Франция начала эту игру 1 января этого года, и Австрия ответила на нее. От слова к слову, от жеста к жесту противники приближались все ближе к вызову; однако дипломатический этикет требует, чтобы такая игра была разыграна до конца. Отсюда бесконечные предложения и контрпредложения, уступки, условия, оговорки, увертки.
Вот последний образец дипломатического поддразнивания: 18 апреля лорд Дерби объявил в палате лордов, что Англия делает последнее усилие и в случае неудачи она должна отказаться от посредничества. Всего лишь три дня спустя, 21 апреля, «Moniteur» заявил, что Англия сделала четырем другим великим державам следующие предложения: 1) Осуществить еще до конгресса общее и одновременное разоружение. 2) Разоружение должно совершаться под руководством военной или гражданской комиссии, независимо от конгресса (причем эта комиссия должна состоять из шести членов, в том числе одного от Сардинии). 3) Как только комиссия начнет свою работу, конгресс соберется и приступит к обсуждению политических вопросов. 4) Немедленно после открытия конгресса представители итальянских государств должны быть приглашены занять места рядом с представителями великих держав, совершенно так же, как на конгрессе 1821 года[192]. В то же время «Moniteur» сообщил, что Франция, Россия и Пруссия выразили свое согласие с предложениями Англии, а телеграмма из Турина успокоила различные биржи Европы отрадным известием, что Луи-Наполеон побудил Пьемонт к такому же шагу. До сих пор все шло необычайно мирно, и казалось, что все препятствия для созыва конгресса непременно будут устранены. В сущности план был совершенно прозрачен. Франция еще не была готова к борьбе, Австрия же была готова. Чтобы не оставить никаких сомнений относительно своих действительных намерений, Луи-Наполеон через свою полуофициальную прессу дал ясно понять, что это разоружение может распространяться только на Австрию и Пьемонт, ибо Франция, которая не вооружалась, естественно, не может разоружаться; и в то же самое время в официальной газете «Moniteur» его статьи формулировались таким образом, чтобы не связывать его никакими обязательствами относительно распространения «принципа разоружения» на Францию. Его следующий шаг, очевидно, заключался бы в том, чтобы полуофициальное заявление, что Франция не вооружалась, превратить в официальное; тем самым вопрос с успехом был бы перенесен на неопределенную почву военных деталей, на которой легко почти бесконечно затягивать подобный спор утверждениями, контрутверждениями, требованиями доказательств, опровержениями, официальными отчетами и тому подобными уловками. Тем временем Луи-Наполеон получил бы возможность спокойно закончить свои приготовления, которые, согласно его новому принципу, он может не признавать вооружением, ибо ему ведь нужны не люди (которых он может призвать в любой день), а военные материалы и новые формирования. Он сам заявил, что к войне он не будет готов раньше 1 июня этого года. И в самом деле, если бы его приготовления были закончены к 15 мая, он мог бы, пользуясь своими железными дорогами, отозвать из отпуска к этому сроку солдат, и около 1 июня они вернулись бы в свои части. Однако имеются серьезные основания думать, что вследствие колоссальных хищений, беспорядков, взяточничества и растрат, которые имеют место во французском военном ведомстве, в полном соответствии с похвальным примером, даваемым императорским двором, необходимая подготовка материальной части не может быть полностью закончена даже в тот срок, который первоначально определил сам Луи-Наполеон. Как бы то ни было, несомненно, что каждая неделя отсрочки представляет выигрыш для Луи-Наполеона и проигрыш для Австрии, которая, в результате этой дипломатической интермедии, не только лишилась бы военных преимуществ, вытекающих из того, что она опередила в своих военных приготовлениях другие страны, но и была бы раздавлена бременем колоссальных затрат, необходимых для продолжения военных приготовлений в нынешних масштабах.
Прекрасно понимая положение дел, Австрия не только отказалась принять английское предложение о созыве конгресса на тех же самых условиях, на каких происходил конгресс в Лайбахе, но и первая дала сигнал к войне. От ее имени генерал Дьюлаи направил туринскому двору ультиматум, настаивая на разоружении и роспуске добровольцев, причем для принятия решения Пьемонту было предоставлено лишь три дня, по истечении которых должна быть объявлена война. В то же самое время еще две дивизии австрийской армии, т. е. 30000 человек, были отправлены к Тичино. Таким образом, в дипломатическом отношении Наполеон прижал Австрию к стене, ибо он заставил ее первой произнести священное слово — объявить войну. Однако, если Австрия не будет вынуждена угрожающими нотами Лондона и С.-Петербурга отказаться от своего шага, то дипломатическая победа Бонапарта может стоить ему трона.
Тем временем военная лихорадка охватила другие страны. Мелкие немецкие государства, справедливо считая, что приготовления Луи-Наполеона угрожают им, дали выход выражению национальных чувств, достигшему степени, неслыханной в Германии со времени 1813 и 1814 годов. Свои действия они сообразовывают с этими «национальными чувствами». Бавария и соседние государства создают новые формирования, призывая резервы и ландвер. Седьмой и восьмой корпуса германской союзной армии (образуемые этими государствами), которые официально должны насчитывать 66000 человек на действительной службе и 33000 человек резерва, вероятно, вступят в войну, имея 100000 человек на действительной службе и 40000 резерва.
Ганновер и другие северные немецкие государства, образующие десятый союзный корпус, вооружаются в такой же степени, одновременно укрепляя свои берега против нападений с моря. Пруссия, которая благодаря приготовлениям, проводившимся в период мобилизации 1850 г.[193] и после нее, в военно-техническом отношении находилась на более высоком уровне, чем когда-либо раньше, уже в течение некоторого времени спокойно готовится к мобилизации своей армии. Теперь она все шире вооружает свою пехоту игольчатыми ружьями и только недавно снабдила всю пешую артиллерию 12-фунтовыми пушками; одновременно приводятся в боевую готовность ее крепости на Рейне. Она издала приказ о том, чтобы три ее армейских корпуса были готовы к военным действиям. В то же время ее позиция в союзной военной комиссии во Франкфурте является убедительным доказательством того, что она очень хорошо понимает, насколько опасна для нее политика Луи-Наполеона. И если ее правительство все еще колеблется, то общественное мнение в полной готовности. Нет сомнен
Ф. ЭНГЕЛЬС
ПЕРСПЕКТИВЫ ВОЙНЫ
Мы не считали нужным отвечать на всякую поверхностную критику, появлявшуюся за последние два месяца каждый раз, как мы брались за обсуждение ресурсов и стратегической обстановки перед началом большой и кровавой войны, в которую втянута теперь Европа. Однако теперь, в многочисленных подробностях, которыми заполнены сегодня столбцы нашей газеты, — в подробностях, дающих яркую картину первых сцен этой ужасной и внушительной драмы, — мы имеем настолько полное, даже детальное, и в то же время, безусловно, заинтересующее публику подтверждение наших взглядов, что считаем возможным привлечь внимание к этой теме.
Еще два месяца назад мы указывали на то, что для Австрии верным способом обороны является наступление. Мы утверждали, что австрийцы, армия которых в Италии уже в значительной степени была сосредоточена вблизи пьемонтской оборонительной позиции, хорошо оснащена и находилась в полной боевой готовности, сделали бы большую ошибку, если бы они не использовали этого временного превосходства над своими противниками, силы которых были все еще разбросаны, и не вступили бы немедленно на сардинскую территорию, разбив сначала сардинскую армию, а затем двинувшись против французов, которые
