— посмеиваются.
В субботу и воскресенье сардинцы пытались закрепиться на левом берегу Сезии, однако австрийцы помешали им сделать это.
Ф. ЭНГЕЛЬС
СТРАТЕГИЯ ВОЙНЫ
Мы можем очень мало добавить к нашим последним замечаниям о военных действиях у Монтебелло. Из официального австрийского сообщения, которое, наконец, появилось и украсило вчера столбцы нашей газеты, становится ясным, что часть сил тех трех бригад, с которыми генерал Стадион двигался на Монтебелло, была оставлена позади для прикрытия флангов походного порядка. Остальные силы прибыли к Кастеджо, который был занят бригадой принца Гессенского; эта бригада удерживала город, между тем как две другие (неполные) продвинулись вперед и заняли Монтебелло и Джинестрелло. Они приняли на себя главный удар всей дивизии Форе и двух кавалерийских полков генерала де Сонназа (королевский пьемонтский и монферратский полки), а когда они в конце концов были оттеснены к Кастеджо, то бригада принца Гессенского, по-видимому, оказала им такую сильную поддержку, что противник не отважился атаковать, и австрийцы получили возможность отойти в полном порядке и тогда, когда они сочли это для себя выгодным. Однако, судя по полученным австрийским сообщениям, представляется весьма вероятным, что по крайней мере целый корпус маршала Бараге д’Илье прибыл к месту сражения к концу боя. Этот корпус состоит из трех пехотных дивизий и одной кавалерийской, что равняется в общем 12 пехотным полкам, 3 батальонам стрелков, 4 кавалерийским полкам, или 20 эскадронам, и соответствующему количеству артиллерии. Это согласуется с сообщением австрийцев о том, что, по показаниям французских пленных, там было 12 французских пехотных полков, а также с двумя сообщениями из Турина; согласно первому из них Форе поддерживала дивизия Винуа, а согласно второму — дивизия Базена. Эти три дивизии представляют собой всю пехоту Бараге. Говорят также, что там были французская кавалерия и пьемонтская пехота, но это кажется менее достоверным. Таким образом, результат сражения представляется в следующем виде. Австрийцы, которые не могли иметь иной цели, кроме разведки (ибо иначе было безумием начинать наступление с тремя слабыми бригадами), полностью достигли этой цели, принудив Бараге обнаружить все свои силы. Во время сражения они дрались так же хорошо, как и их противники; когда они были вытеснены из Монтебелло, им пришлось отступать перед превосходящими силами противника, и преследование прекратилось у Кастеджо, где австрийцы даже повернулись кругом и отогнали преследовавшего их противника столь энергично, что тот не пытался более их тревожить, хотя к этому времени у французов было на поле боя вчетверо больше войск, нежели у австрийцев. Таким образом, если французы считают победу своей на том основании, что они, в конечном счете, удержали Монтебелло, а австрийцы после боя отступили, то австрийцы могут считать ее своей на том основании, что они отогнали французов от Кастеджо и имели успех в конце боя, в особенности же потому, что они полностью выполнили намеченную задачу, ибо сражение было завязано с целью прийти в конечном счете в столкновение с превосходящими силами и, разумеется, отступить перед ними.
После Монтебелло бои происходили также в центре и на правом фланге австрийцев. Согласно сообщениям, полученным с «Фултоном» и опубликованным вчера, сардинцы 30 мая перешли Сезию у Верчелли, атаковали и захватили несколько австрийских полевых укреплений у Палестро, Кассалино и Винцальо. Командовал сам Виктор-Эммануил, и победа была достигнута после рукопашной схватки. По сообщениям сардинцев, австрийцы понесли очень тяжелые потери. Из почты, доставленной «Европой» в Галифакс, мы теперь узнали, что австрийцы дважды пытались взять обратно Палестро и один раз едва не достигли успеха, когда отряд зуавов подоспел на выручку и отбросил их. В этом бою сардинцы, по их словам, взяли 1000 пленных, однако невозможно составить себе суждение об этом столкновении в силу отсутствия каких-либо достоверных подробностей. Мы не ожидали такой упорной борьбы на передовых позициях у Сезии от австрийцев, которые, как говорят, вовсю отступают на ту сторону Тичино. Однако на своем крайнем правом фланге они не проявили такой же отваги и стойкости. 25 мая Гарибальди, обойдя со своими альпийскими стрелками и некоторыми другими частями общей численностью примерно в 5000 человек крайний правый фланг австрийцев, перешел через Тичино, направился к Варесе, между озерами Лаго-Маджоре и Комо, и овладел этим городом. 26 мая он разбил атаковавший его австрийский отряд и начал, не теряя ни минуты, развивать свой успех; 27-го он снова разбил тот же самый отряд (подкрепленный гарнизоном Комо) и в ту же ночь вступил в Комо. Подвижный отряд генерала Урбана выступил против него и фактически оттеснил его в горы. Однако из полученных нами этой ночью с «Европой» самых последних сообщений следует, что он вернулся, захватил австрийцев врасплох и вновь овладел Варесе. Его успех вызвал восстание в городах, расположенных на озере Комо и в Вальтеллине, или верхней долине Адды — горном районе, который в 1848 г. проявил в восстании большую энергию, нежели города Ломбардской равнины. Пароходы на озере Комо находятся в руках инсургентов, и 800 человек из Вальтеллины присоединились к Гарибальди. Говорят, что несмотря на временные неудачи последнего, восстание в этой части Ломбардии распространяется.
Этот рейд Гарибальди явился крупным успехом союзников, австрийцы же допустили большую ошибку. Для них не было особой беды в том, что они позволили Гарибальди захватить Варесе, однако Комо следовало удерживать сильным отрядом, с которым он не решился бы вступить в бой. Другой отряд, отправленный к Сесто-Календе, отрезал бы Гарибальди пути к отступлению, и когда он был бы таким образом заперт на небольшом пространстве между озерами, энергичное наступление должно было бы принудить его либо сложить, оружие, либо перейти на нейтральную территорию Швейцарии, где он был бы обезоружен. Однако австрийцы недооценили этого человека, которого они называют атаманом разбойников; а между тем, если бы они потрудились изучить историю осады Рима и его похода из Рима в Сан-Марино[215], то они признали бы в нем человека незаурядного военного таланта, безгранично смелого и весьма находчивого. Вместо этого они отнеслись к его вторжению так же легкомысленно, как к вторжениям ломбардских добровольцев Аллеманди в 1848 году[216]. Они совершенно упустили из виду тот факт, что Гарибальди — человек строгой дисциплины и что большинство его людей находится под его командованием уже четыре месяца — время вполне достаточное для того, чтобы приучить их к маневрированию и к передвижениям, характерным для малой войны. Возможно, что, направляя Гарибальди в Ломбардию, Луи-Наполеон и Виктор-Эммануил рассчитывали погубить его и его добровольцев — элементы, пожалуй, слишком революционные для этой династической войны. Такая гипотеза поразительно подтверждается тем фактом, что его поход совершался без необходимой поддержки. Однако не следует забывать, что в 1849 г. он пошел той же самой дорогой и сумел ускользнуть. Во всяком случае он овладел мостом у Лекко и пароходами на озере, что обеспечило ему свободу движения в восточном направлении от озера Комо. Здесь находится обширная гористая полоса, простирающаяся на север до перевалов Шплюген и Стельвио, на восток до озера Гарда, на юг до Бергамо и Брешии, — область чрезвычайно удобная для ведения партизанской войны, где его, как в этом только что убедился генерал Урбан, будет очень трудно захватить. Если 6000–8000 человек было бы достаточно для того, чтобы уничтожить его в районе Варесе, то теперь для этого может потребоваться более 16000, так что одна бригада Гарибальди отныне будет всецело отвлекать три австрийских бригады. Однако при наличии военных сил, накапливающихся в Тироле (из Богемии в Тироль через Саксонию и Баварию переброшен по железной дороге целый армейский корпус), а также при наличии войск, удерживающих Ломбардию, мы не видим, каким образом он, несмотря на свои последние успехи и Варесе, сможет устоять, если союзники в ближайшем будущем не одержат решительной победы над австрийцами. А это будет трудным делом. Еще один австрийский армейский корпус, 9-й, влился в действующую армию, доведя ее состав до шести корпусов, или не менее 200000 человек; кроме того, в пути находятся другие корпуса. Однако, поскольку Луи-Наполеон не может позволить себе долго оставаться в бездействии, вскоре надо ожидать сражения, и сообщение о том, что он со своей главной квартирой и гвардией перешел в Вогеру, на крайний правый фланг позиции союзников, должно означать, что сражение может разыграться в окрестностях Страделлы. Если это так, то мы, весьма вероятно, будем свидетелями защиты австрийцами дефиле Страделлы с фронта и их попытки, перейдя мост у Ваккариццы, действовать на фланге и в тылу французов.
К. МАРКС
МАНИФЕСТ МАДЗИНИ[217]
При нынешних обстоятельствах всякое заявление со стороны Мадзини — это событие, заслуживающее большего внимания, чем дипломатические обращения соперничающих кабинетов или даже цветные бюллетени с театра войны. Как бы различны ни были мнения людей о личности римского триумвира[218], никто не станет отрицать, что в течение почти тридцатилетнего периода итальянская революция связана с его именем и что в течение того же промежутка времени Европа признает его лучшим выразителем национальных чаяний своих соотечественников. Ныне он совершил замечательный акт нравственного мужества и патриотического самопожертвования, он один, с риском повредить своей популярности, возвысил свой голос против вавилонского смешения самообмана, слепого энтузиазма и корыстной лжи. Его разоблачения по поводу действительных планов, согласованных между Бонапартом, Александром и Кавуром, агентом обоих самодержцев, следует взвесить тем тщательнее, что из всех частных лиц в Европе Мадзини, как известно, обладает самыми обширными средствами проникновения в мрачные тайны господствующих держав. Его совет народным добровольцам провести четкую линию различия между их собственным делом и делом коронованных самозванцев и никогда не бесчестить своих воззваний, засоряя их позорным именем Луи-Наполеона, выполнен Гарибальди буквально. То, что в воззвании последнего имя Франции не упомянуто[219], рассматривается Луи-Наполеоном, по сообщению парижского корреспондента лондонского «Times», как смертельное оскорбление. И так велик был страх, внушенный известиями о тайной связи Гарибальди с римским триумвиром, что его корпус был сокращен с первоначально обещанных ему 10000 chasseurs d’Alpes {альпийских стрелков. Ред.} до 4000, приданная ему артиллерийская часть была отозвана, единственная батарея, уже отправленная по его просьбе, остановлена, а в его свиту тайком ввели, под личиной добровольцев, двух опытных полицейских агентов, которым было поручено сообщать о каждом слове и движении Гарибальди.
Ниже мы помещаем точный перевод манифеста Мадзини, опубликованного в Лондоне, в последнем номере «Pensiero ed Azione» («Мысль и действие») под заглавием «La Guerra» («Война»)[220]:
«Война началась. Перед нами, следовательно, не вероятность, подлежащая обсуждению,
