Ницце. Еще до Мадзини и до савойских депутатов, уже в октябре 1858 г., полтора месяца спустя после пломбьерского заговора, президент Швейцарского союза сообщал в специальной депеше английскому кабинету, что
«он имеет основания полагать, что между Луи Бонапартом и Кавуром заключено условное соглашение об уступке Савойи»{103}.
В начале июня 1859 г, президент Союза сообщил снова английскому поверенному в делах в Берне свои опасения о предстоящей аннексии Савойи и Ниццы{104}. До Фогта, этого по профессии спасителя швейцарцев, не дошло ни одной весточки ни о протесте савойских депутатов, ни о разоблачениях Мадзини, ни о продолжавшихся с декабря 1858 до июня 1859 г. опасениях швейцарского союзного правительства. Как мы увидим впоследствии, даже в марте 1860 г., когда тайна о Пломбьере обошла все улицы Европы, она и тогда каким-то образом миновала г-на Фогта. Эпиграф: «молчание — добродетель рабов»{105} украшает «Исследования», вероятно в связи с их умолчанием об угрожающей аннексии. Один намек все же в них содержится:
«Но допустим», — говорит Фогт, — «что свершилось бы невероятное и цена победы была бы оплачена итальянскими землями, на юге или на севере… Право же, с сугубо узкой немецкой точки зрения… можно искренне пожелать, чтобы французский волк поживился итальянской костью» (1. с., стр. 129, 130).
Итальянская область на севере, это, естественно, — Ницца и Савойя. После того как новошвейцарец, гражданин кантона Берн и член Совета кантонов от Женевы призывал Швейцарию «с чисто швейцарской точки зрения» (1. с., стр. 39) «испытывать величайшую радость» по поводу соседства Луи Бонапарта, беглому имперскому регенту внезапно приходит в голову, что «право же, с сугубо узкой немецкой точки зрения» он «может искренне пожелать», чтобы французский волк «поживился костью», то есть Ниццей и Савойей, а следовательно, и французской Швейцарией{106}.
* * *
Несколько времени тому назад в Париже вышла брошюра «Наполеон III», не «Наполеон III и Италия» или «Наполеон III и румынский вопрос», или «Наполеон III и Пруссия», а «Наполеон III» просто, простой Наполеон III. Это — полный гипербол панегирик Наполеона III по адресу Наполеона III. Эта брошюра была переведена одним арабом по имени Да-Да на его родной язык. В послесловии к брошюре опьяненный Да-Да не может больше сдержать своего энтузиазма и изливается потоками пламенных стихов. Но в предисловии Да-Да еще достаточно трезв, чтобы сознаться, что его работа опубликована по приказу местных алжирских властей и предназначена для распространения среди туземных арабских племен по ту сторону алжирской границы с тем, чтобы «идея единства и национальности под руководством общего вождя овладела их фантазией». Этот общий вождь, который должен создать «единство арабской национальности», — как выдает Да-Да, — не кто иной, как «благодетельное солнце, слава небосвода — император Наполеон III». Фогт, хотя и пишет не стихами{107}, — не кто иной, как немецкий Да-Да.
Назвав «Исследованиями» свое переложение на немецкий язык излучаемых благодетельным солнцем и славой небосвода статей «Moniteur», брошюр Дантю и карт перекроенной Европы, Да-Да Фогт сострил удачнее, чем когда-либо за всю свою веселую жизнь. Это даже лучше, чем имперское регентство, имперские пирушки и им самим изобретенные имперские заграничные паспорта. Тот факт, что «образованный» немецкий бюргер считает bona fide {добросовестными. Ред.} «Исследования», в которых Австрия борется
с Англией из-за Египта, Австрия и Пруссия препираются из-за внеевропейских земель, Наполеон I заставляет Английский банк взвешивать свое золото вместо того, чтобы считать его, греки и фанариоты оказываются различными расами, из Монсени идет сухопутный путь через Фенестрелле по долине Стуры и т. д., — этот факт показывает только, под каким высоким давлением находился в течение десяти лет реакции либеральный череп этого бюргера.
Но, странным образом, тот же самый толстокожий либеральный немец, который приветствовал фогтовский грубо утрированный перевод оригинальных брошюр поборников декабрьского переворота на немецкий язык, в бешенстве вскочил со своего покойного кресла, когда Эдмон Абу, в своей брошюре «Пруссия в 1860 г.» (первоначально «Наполеон III и Пруссия») с мудрой осторожностью перевел компиляцию Да-Да снова на французский язык. Заметим мимоходом, что эта болтливая сорока бонапартизма не лишена лукавства. Так, например, чтобы доказать симпатии Бонапарта к Германии, Абу указывает, что империя декабрьского переворота сваливает в одну кучу Да-Да Фогта с Гумбольдтом, как и Ласарильо-Хаклендера с Гёте. Во всяком случае, эта комбинация Фогт — Хаклендер обнаруживает со стороны Абу более глубокое исследование своего предмета, чем это можно найти в «Исследованиях» немецкого Да-Да.
IX
«So muosens alle striten,
in vil angestlichen ziten
wart gescheiden doch her dan
… der Vogtda von Ben».
(«Klage»){108}
{«В лихое это время
Борьба велася всеми,
И вот в борьбу вмешался
… из Берна фогт»
(«Плач»). Ред. }
В одной «Программе», датированной Да-Да Фогтом крайне остроумно первым апреля, именно 1 апреля 1859 г., он обратился к демократам различной окраски с предложением сотрудничать в газете, которая должна была выходить в Женеве и пропагандировать бонапартистско-прорусские взгляды его «Исследований». При всей подобающей осторожности, с какой «Программа», естественно, была составлена, сквозь обертку из пропускной бумаги то и дело проглядывает дьявольский умысел. Однако не будем на этом останавливаться.
В конце «Программы» Фогт просит своих адресатов указать «единомышленников», которые «были бы готовы работать в подобном духе в доступных для них газетах и журналах». На Центральном празднестве в Лозанне Фогт заявил, что он набросал «Программу», приглашающую
«тех, которые захотели бы ей следовать, работать за соответствующий гонорар в органах печати, имеющихся в их распоряжении» (стр. 17, «Центральное празднество и т. д.»).
Наконец, в одном письме к доктору Лёнингу мы читаем:
«Можешь ли ты связать меня с людьми, которые могли бы из Франкфурта оказывать в этом духе влияние на газеты и журналы? Я готов прилично оплачивать их за работы, оттиски которых будут мне присылаться» («Главная книга», Документы, стр. 36).
«Единомышленники», упоминающиеся в «Программе», становятся на Центральном празднестве в Лозанне «теми, которые», а «те, которые» превращаются в письме к доктору Лёнингу в «людей», людей sans phrase {просто. Ред.}. Фогту, генеральному казначею и генеральному ревизору немецкой печати, «предоставлены в распоряжение фонды» (l. с., стр. 36) для оплаты не только статей в «газетах и журналах», но и «брошюр» (l. с.). Ясно, что поставленная на такую ногу агентура требует довольно значительных «фондов»,
«er sante nach allen den herren
die in diusken richen waren;
er clagete in allen sin not;
unde bot in ouch sin golt rot».
(Kaiserchronik){109}
Для какой же цели те, которые должны были «оказывать влияние» на газеты, журналы и брошюры, «присылать» их Фогту и им «прилично» оплачиваться? «Речь идет об Италии», не более; ведь, чтобы отвратить опасность на Рейне, г-ну Фогту «представляется выгодным дать Луи Бонапарту истекать кровью в Италии» (l. с., стр. 34, «Программа»). Нет, «речь идет не об Италии» (письмо доктору Лёнингу, l. с., стр. 36). «Речь идет о Венгрии» (письмо г-ну Г. в Н., l. с.). Нет, речь идет не о Венгрии. «Речь идет… о вещах, о которых я не могу сообщить» (l. с., Документы, стр. 36).
В той же мере, как и вещь, о которой идет речь, противоречив и источник, откуда текут приличные «фонды». Это «отдаленный уголок французской Швейцарии» («Главная книга», стр. 210). Нет, «это венгерские женщины с Запада» (письмо к Карлу Блинду, приложение к № 44 «Allgemeine Zeitung» от 13 февраля 1860 г.). Наоборот, это masculini {мужчины. Ред.}, находящиеся «в пределах досягаемости немецкой и особенно австрийской полиции» (стр. 17, «Центральное празднество»). Не менее чем цели и источники, хамелеонообразны и размеры его фондов. Это «несколько франков» («Главная книга», стр. 210). Это «небольшие фонды» (стр. 17, «Центральное празднество и т. д.»), Это фонды, достаточные для приличной оплаты людей, которые по-фогтовски станут работать в немецкой печати и писать брошюры. Наконец, в довершение всего двусмысленный характер носит и способ образования этих фондов. Фогт «сколотил их с большим трудом» («Главная книга», стр. 210). Нет, они «предоставлены в его распоряжение» (l. с., Документы, стр. 36).
«Если я не ошибаюсь», — говорит «округленная натура», — «то подкупать значит склонять кого-либо деньгами или предоставлением иных выгод к поступкам и высказываниям, противоречащим его убеждениям» (l. с., стр. 217).
Следовательно, человек, убеждения которого разрешают ему продаваться, не может быть подкуплен, и тот, убеждениям которого это противоречит, также не может быть подкуплен. Если министерский отдел иностранной печати в Париже предлагает, например, швейцарским газетам за полцены, за четверть цены и даже даром выходящую ежедневно и стоящую 250 франков парижскую «Lithographierte Correspondenz», обращая внимание «благомыслящих редакций» на то, что они могут наверняка рассчитывать на ежемесячную дополнительную сумму в 50, 100 и 150 франков «в зависимости от успеха», то это ни в каком случае не подкуп. Редакции, убеждениям которых противоречит ежедневная «Correspondenz» и ежемесячная дотация, никто не принуждает принимать ни того, ни другого. И разве «подкуплены» Гранье де Кассаньяк, или Ла Героньер, или Абу, или Грангийо, или Бюлье, или Журдан из «Siecle»[524] или Мартен и Бонифас из «Constitutionnel»[525], или Роше Да-Да Альбер? Разве был такой случай, чтобы какой-либо оплачиваемый поступок или высказывание оказались в противоречии с убеждениями этих господ? Или, к примеру, разве Фогт подкупил агента какой-то швейцарской газеты, прежде враждебной ему, если он безвозмездно предоставил в его распоряжение несколько сот экземпляров своих «Исследований»? Во всяком случае весьма странно это фогтовское предложение публицистам работать в духе их убеждений в имеющихся в их распоряжении органах печати и получать гонорар за эту работу через орган г-на Карла Фогта в Женеве. Что Фогт смешивает гонорар, выплачиваемый определенной газетой своим собственным сотрудникам, с тайными субсидиями, предлагаемыми из анонимной кассы каким-то третьим субъектом корреспондентам совершенно чуждых ему газет и даже печати целой страны, — это quid pro quo {смешение понятий.
