военнообязанным в Пруссии, знает, что это значит, — каждый год исчезает целых 27 % военнообязанных. Как же это может быть? И куда девается 82216 человек, которых исключают из списков как «переехавших в другие округа или там подлежащих призыву»? Неужели для того, чтобы освободиться от воинской повинности, в настоящее время достаточно просто переехать из Берлина в Потсдам? Мы склонны думать, что в данном случае — ведь и на старуху бывает проруха — господа чиновники попросту дали маху в своей статистике, а именно, что эти 82216 человек фигурируют дважды в общей сумме 565802: один раз в своем родном округе и вторично в округе, куда они переехали. Было бы очень желательно установить это точно, — и лучше всего может это сделать военная комиссия палаты, — ибо уменьшение действительного числа военнообязанных до 483586 значительно изменило бы все процентные отношения. Но допустим пока, что это правильно, — тогда все еще остается 66730 человек, ежегодно исчезающих и улетучивающихся, которых ни прусский контроль, ни полиция не могут призвать под ружье. Это составляет почти 14 % военнообязанных. Отсюда следует, что все помехи в свободе передвижения, существующие в Пруссии под предлогом контроля военнообязанных, совершенно излишни. Действительная эмиграция из Пруссии, как известно, очень незначительна и не может идти ни в какое сравнение с числом испарившихся рекрутов. Из этого количества — около 67000 человек — эмигрируют из Пруссии далеко не все. Большая часть либо все время остается внутри страны, либо отправляется за границу лишь на короткий срок. Вообще все предупредительные мероприятия против уклонения от воинской повинности бесполезны и, в крайнем случае, они толкают к эмиграции. Тем не менее основная масса молодых людей не имеет возможности эмигрировать. Стоит только тех лиц, которые уклоняются от призыва, заставить исправно и без послабления отбывать службу — и не нужна будет вся эта бестолковая канитель и бумагомаранье, а рекрутов будет больше, чем раньше.
Впрочем, для полной уверенности, будем считать доказанным только то, что вытекает из собственной статистики г-на фон Роона, а именно, что, не считая вольноопределяющихся с одногодичным сроком, ежегодно может быть призвано 85000 молодых людей. Численность же теперешней армии мирного времени составляет приблизительно 210000 человек. При двухлетнем сроке службы 85000 человек ежегодно составят вместе 170000; к этому нужно добавить офицеров, унтер-офицеров и сверхсрочнослужащих — от 25000 до 35000 человек; всего получается, таким образом, от 195000 до 205000 человек; с одногодичными же вольноопределяющимися — от 202 до 212 тысяч человек. Следовательно, при двухгодичном сроке службы в пехоте и пешей артиллерии (о кавалерии будет сказано позже) все кадры реорганизованной армии могут быть доведены, даже согласно собственной статистике правительства, до полной численности мирного времени. При действительном проведении всеобщей воинской повинности, при двухгодичном сроке службы, в армии, по всей вероятности, было бы на 30000 человек больше; следовательно, чтобы не превышать все же количество в 200000—210000 человек, можно было бы часть людей увольнять уже после 1–11/2 лет службы. Это досрочное увольнение в качестве награды за усердие по службе было бы полезней для всей армии, чем удлинение срока службы на шесть месяцев.
Численный состав армии военного времени получился бы следующий: Четыре возрастных контингента, согласно плану реорганизации, по 63000 человек каждый — дают в сумме 252000 резервистов. Три же возрастных контингента — по 85000 каждый — дают 255000 резервистов. Следовательно, результат несомненно столь же благоприятный, как и по плану реорганизации. (Так как здесь речь идет только о численных соотношениях, то ничего не изменится, если мы в данном случае совершенно не станем принимать в расчет уменьшения числа возрастных групп резерва.)
В этом-то и заключается слабое место плана реорганизации. Под видом возвращения к первоначальной всеобщей воинской повинности, которая, разумеется, не может существовать без ландвера, как мощного резерва армии, он делает скорее уклон в сторону франко-австрийской кадровой системы[64] и тем самым вносит неустойчивость в прусскую военную систему, что должно повлечь за собой самые худшие последствия. Нельзя смешивать обе системы, нельзя одновременно иметь преимущества обеих. Несомненно — и это никогда не оспаривалось, — что кадровая система с продолжительными сроками воинской повинности и пребывания на действительной службе обеспечивает армии в начале войны большие преимущества. Люди лучше знают друг друга; даже отпускники, которым большей частью отпуска даются каждый раз лишь на короткий срок, считают себя в течение всего отпускного времени солдатами и всегда готовы к тому, чтобы быть призванными на действительную службу, чего, конечно, нельзя сказать о прусских резервистах; благодаря этому батальоны, впервые участвующие в бою, несомненно обнаруживают большую стойкость. Против этого, однако, следует возразить, что если считать это самым важным, то можно с таким же успехом принять английскую систему десятилетнего срока действительной службы; что для французов безусловно гораздо полезнее оказались их алжирские походы, войны в Крыму и в Италии[65], чем долгосрочная служба; что, наконец, при этой системе можно подготовить только часть способного носить оружие человеческого материала и что, следовательно, далеко не все силы нации приводятся в действие. Кроме того, немецкий солдат, как показывает опыт, очень легко привыкает к боевой обстановке, и три значительных сражения, проведенных хотя бы с переменным успехом, уже да ют исправному в других отношениях батальону столько же, сколько целый лишний год службы. Для такого государства, как Пруссия, кадровая система невозможна. При кадровой системе Пруссия могла бы располагать армией самое большее в 300000—400000 человек, при составе ее в мирное время в 200000 человек. Однако, чтобы поддержать свое положение великой державы, такое количество необходимо ей уже для выступления в поход первоочередной полевой армии, то есть ей потребуется для всякой серьезной войны, включая крепостные гарнизоны, пополнения и т. д., 500000—600000 человек. Если 18 миллионов пруссаков должны во время войны выставить приблизительно такую же многочисленную армию, как 35 миллионов французов, 34 миллиона австрийцев и 60 миллионов русских, то это может быть достигнуто только посредством всеобщей воинской повинности, непродолжительной, но напряженной службы и сравнительно длительного пребывания в ландвере. При такой системе всегда приходится кое-чем пожертвовать в отношении боевой готовности войск и даже их боеспособности в первый момент войны; государство и политика приобретают нейтральный, оборонительный характер; но следует также помнить, что заносчивая наступательная тактика кадровой системы привела от Йены к Тильзиту, а скромная оборонительная тактика системы ландвера и всеобщей воинской повинности привела от Кацбаха к Парижу[66]. Итак, либо конскрипционная система и заместительство с семи-восьмигодичным сроком службы, из которого почти половина на действительной службе, без дальнейшего отбывания повинности в ландвере; либо же всеобщая воинская повинность с пятигодичным, самое большее шестигодичным сроком службы, из которых два года на действительной службе с последующим отбыванием повинности в ландвере прусского или швейцарского типа[67]. Но чтобы народные массы несли сперва тяготы конскрипционной системы, а затем еще системы ландвера, — этого не сможет выдержать ни одна европейская нация, даже турки, которые, сохраняя свое воинственное варварство, все еще обладают наибольшей выносливостью. Большое количество обученных людей при коротком сроке службы и продолжительном пребывании военнообязанными или же небольшое количество обученных при длительном сроке службы и коротком сроке пребывания военнообязанными — вот в чем вопрос; но нужно выбирать либо то, либо другое.
Уильям Нейпир, который, разумеется, считает английского солдата лучшим в мире, говорит в своей истории войны на Пиренейском полуострове, что английский пехотинец после трехлетней службы вполне подготовлен во всех отношениях[68]. А ведь нужно иметь в виду, что элементы, из которых формировалась английская армия в начале этого столетия, были наихудшими из всех элементов, из которых вообще может быть создано войско. Теперешняя английская армия сформирована из гораздо лучших элементов, но и они в моральном и интеллектуальном отношении все еще бесконечно хуже состава прусской армии. И разве того, чего достигали английские офицеры в три года, имея дело с таким сбродом, нельзя достигнуть в Пруссии в два года при наличии превосходно поддающегося обучению, частью уже хорошо обученного, с самого начала морально подготовленного сырого рекрутского материала?
Конечно, в настоящее время учиться солдат должен больше. Но это обстоятельство никогда не выдвигалось в качестве серьезного возражения против двухгодичного срока службы. Обычно ссылаются на необходимость воспитания настоящего солдатского духа, который вырабатывается-де только на третьем году службы. Если господам угодно говорить откровенно и если они не желают принять во внимание признанное выше лучшее качество батальонов, то это соображение скорее политического, чем военного характера. Настоящий солдатский дух должен проявить себя больше при внутреннем Дюппеле[69], чем при внешнем. Нам никогда не приходилось видеть, чтобы прусский солдат на третьем году службы выучился чему-нибудь большему, чем скучать, вымогать у рекрутов деньги на выпивку и отпускать плоские остроты по адресу своего начальства. Если бы большинство наших офицеров прослужило хоть один год в качестве рядовых или унтер-офицеров, они не могли бы этого не заметить. «Настоящий солдатский дух», поскольку он имеет политический характер, как это показывает опыт, очень быстро испаряется и к тому же безвозвратно. Военный же дух остается и после двух лет службы.
Двухгодичного срока, следовательно, вполне достаточно, чтобы обучить наших солдат службе в пехоте. С тех пор как полевая артиллерия отделена от крепостной, это относится и к пешей артиллерии; отдельные трудности, которые могут здесь встретиться, можно будет устранить либо еще большим разделением труда, либо и без того желательным упрощением материальной части полевой артиллерии. Равным образом никаких трудностей не встретил бы набор большего количества сверхсрочников; но именно эту категорию людей, если они не годятся в унтер-офицеры, в прусской армии считают весьма нежелательной. Какое это хорошее доказательство против продолжительного срока службы! Только в крепостной артиллерии с ее столь разнообразной материальной частью и в инженерных войсках с их многосторонними отраслями работы, которые, однако, нельзя полностью отделить друг от друга, опытные сверхсрочники становятся ценными, хотя и здесь они редки. Конная артиллерия потребует такого же срока службы, как и кавалерия.
Что касается кавалерии, то тот, кто привык с детства к верховой езде, нуждается только в кратком сроке службы, вновь обучаемые же обязательно требуют длительного срока. У нас мало людей, привыкших с детства к верховой езде, и потому нам бесспорно нужен четырехгодичный срок службы, намеченный в плане реорганизации. Единственной настоящей формой боя для конницы является атака в сомкнутом строю с саблями наголо, для проведения которой необходимо величайшее мужество и полнейшее взаимное доверие людей. Следовательно, люди должны знать, что
