возвышения неизбежно был значительным, и приходилось специально приспосабливать лафет, который сломался бы при употреблении более сильных зарядов. Современные прусские пушки из литой стали могут выдержать заряды гораздо большего веса по отношению к весу их снарядов, но для того чтобы достигнуть дальности в пять миль, угол возвышения все же должен быть весьма значительным, и нужно было бы соответственно переделать лафеты, а если их использовать для целей, для которых они не приспособлены, то они быстро пришли бы в негодность. Ничто так быстро не разрушает лафета, как стрельба с полными зарядами даже при таких незначительных углах возвышения, как пять—шесть градусов, между тем, в данном случае угол возвышения в среднем равнялся бы по крайней мере пятнадцати градусам, и лафеты были бы совершенно разрушены так же быстро, как и дома в Париже. Но если даже не принимать во внимание это затруднение, то все же бомбардировка Парижа батареями, находящимися на расстоянии пяти миль от центра города, в лучшем случае могла бы явиться только частью дела. Разрушений было бы достаточно, чтобы озлобить, но недостаточно, чтобы устрашить. На таких дистанциях снаряды нельзя направлять с достаточной точностью в какую-нибудь определенную часть города. Даже если бы были даны указания избегать обстрела определенных районов, вряд ли удалось бы уберечь больницы, музеи, библиотеки, как бы хорошо они ни были заметны с высот, на которых могли бы находиться батареи. Военные здания, арсеналы, магазины и склады нельзя было бы наметить для разрушения с достаточной уверенностью, даже если бы они были видны осаждающим; таким образом, отпало бы обычное оправдание бомбардировки тем, что ее целью является разрушение оборонительных средств осажденных. Все сказанное выше основывается на предположении, что осаждающие располагают средствами для действительно серьезной бомбардировки, то есть, примерно, двумя тысячами нарезных пушек и мортир крупных калибров. Но если, как мы в данном случае предполагаем, немецкий осадный парк составляет примерно четыреста или пятьсот орудий, то этого будет недостаточно для того, чтобы произвести на город такое впечатление, которое сделает вероятной его сдачу.

Хотя все еще считается, что законы войны допускают бомбардировку крепости, — эта мера все же приносит так много страданий гражданскому населению, что история осудит всякого, кто в наше время прибегнет к бомбардировке, не имея достаточных шансов добиться таким путем сдачи крепости. У нас вызывает улыбку шовинизм Виктора Гюго, который считает Париж священным городом — в высшей степени священным! — а всякую попытку атаковать его — святотатством. Мы смотрим на Париж, как на любой другой укрепленный город, и если он предпочитает обороняться, то ему придется испытать и все опасности, сопряженные с правильной атакой, с применением осадных траншей и осадных батарей, а также с действием случайных снарядов, попадающих в невоенные здания. Но если бомбардировка Парижа все-таки будет иметь место, несмотря на то, что одной только бомбардировкой нельзя принудить город к сдаче, это будет военной ошибкой, ответственность за которую немногие возложили бы на штаб Мольтке. Скажут, что Париж был подвергнут бомбардировке из политических, а не из военных соображений.

Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1768, 13 октября 1870 г.

СУДЬБА МЕЦА

Если верить сообщениям из Берлина, прусский штаб, по-видимому, предполагает, что Париж будет взят раньше Меца. Но это мнение, очевидно, основано в такой же мере на политических, как и на военных соображениях. Волнения в Париже, которых ожидал граф Бисмарк, еще не начались; однако рассчитывают, что, как только над городом раздастся грохот тяжелой артиллерии осаждающих, там безусловно вспыхнут раздоры и гражданская война. До сих пор парижане не подтвердили мнения о них, которого придерживаются в немецкой главной квартире; возможно, что они не подтвердят его до самого конца. А если так, то расчеты на взятие Парижа к концу этого месяца почти наверное окажутся иллюзией, и Мецу, может быть, придется сдаться раньше Парижа.

Как крепость, Мец несравненно сильнее Парижа. Последний укреплен с расчетом на то, что вся или, по крайней мере, большая часть разбитой французской армии отступит к нему и будет вести оборону посредством непрерывных нападений на неприятеля, чьи попытки обложить город неизбежно ослабят его в каждой точке той длинной линии, которую он вынужден будет занять. Поэтому оборонительная сила парижских укреплений не особенно велика, и это вполне естественно. Принятие заранее мер на тот случай, который имеет место теперь в результате ошибок бонапартистской стратегии, увеличило бы стоимость укреплений до огромной суммы, а срок обороны благодаря этому можно было бы продлить едва ли больше чем на две недели. Кроме того, можно значительно усилить крепостные сооружения возведением во время осады или до нее земляных укреплений. С Мецем дело обстоит совсем иначе. Современное поколение унаследовало Мец от Кормонтеня и других выдающихся инженеров прошлого столетия как очень сильную крепость, — сильную своими оборонительными сооружениями. Вторая империя дополнила их поясом из семи очень больших отдельных фортов на расстоянии от двух с половиной до трех миль от центра города, для того чтобы защитить город от бомбардировки даже нарезными орудиями и превратить всю крепость в большой укрепленный лагерь, уступающий только Парижу. Поэтому осада Меца была бы весьма продолжительной операцией, даже если бы город удерживал только обычный гарнизон военного времени. Но осада была бы почти невозможной при наличии 100000 человек, которые теперь находятся под прикрытием его фортов. Полоса, все еще остающаяся в распоряжении французов, простирается на целые две мили за линию фортов; чтобы оттеснить французов назад к линии фортов и овладеть местностью, где должны быть вырыты траншеи, потребовался бы ряд таких рукопашных боев, какие наблюдались только под Севастополем; и если предположить, что гарнизон не окажется деморализованным постоянными боями и осаждающих не сломят столь большие жертвы людьми, то борьба может продолжаться многие месяцы. Поэтому-то немцы и не пытались вести правильную осаду, а стараются принудить крепость к сдаче голодом. Армия в 100000 человек, а также примерно 60000 городского населения и многочисленные сельские жители, искавшие убежища за фортами, рано или поздно должны истощить запасы продовольствия, если только блокада будет поддерживаться строго; есть шансы, что даже раньше, чем это произойдет, деморализация среди гарнизона вынудит крепость сдаться. Когда какая-либо армия видит, что она прочно заперта, что все попытки прорваться через кольцо обложения бесплодны, а все надежды на помощь извне рухнули, — то даже самая лучшая армия будет постепенно терять дисциплину и сплоченность под влиянием страданий, лишений, трудностей и опасностей, переносить которые приходится явно только для поддержания чести знамени.

В течение некоторого времени мы тщетно старались увидеть симптомы такой деморализации. Запасы продовольствия внутри города оказались гораздо более значительными, чем предполагалось, и, следовательно, армия Меца имела их довольно длительное время. Но эти запасы, хотя и обильные, были, по-видимому, плохи по своему ассортименту, что совершенно естественно, так как для армии они представляли собой случайные припасы, оставшиеся в городе и никогда не предназначавшиеся для той цели, для которой их теперь приходится использовать. В результате этого пища солдат становится, в конце концов, не только отличной от той, к которой они привыкли, но и совершенно ненормальной и вызывает разного рода заболевания, которые день ото дня делаются тяжелее, поскольку причины этих заболеваний с каждым днем действуют все сильнее и сильнее. По-видимому, эта стадия блокады теперь наступила. К продуктам, которых не хватает в Меце, относятся хлеб, основная и обычная пища французских крестьян, и соль. Последняя абсолютно необходима для поддержания здоровья, а так как французы потребляют крахмал в качестве жирообразующего продукта почти исключительно в виде хлеба, то о нем можно сказать то же самое, что и о соли. То, что солдаты и жители вынуждены питаться преимущественно мясом, вызвало, как говорят, дизентерию и цингу. Не слишком полагаясь на сообщения дезертиров, которые обычно говорят то, что, по их мнению, понравится захватившим их в плен, мы можем все же поверить, что дело обстоит так, ибо именно это и должно произойти при таких обстоятельствах. Само собой разумеется, что по этой причине вероятность наступления деморализации должна быстро возрастать.

Весьма способный корреспондент «Daily News», находящийся под Мецем, сообщает в своем описании вылазки Базена 7 октября, что, после того как французы заняли деревни севернее форта Сент-Элуа (к северу от Меца, в долине Мозеля), у реки, ближе к их правому флангу, была образована группа численностью не менее 30000 солдат, которая двинулась против немцев. Эта колонна или группа колонн была, очевидно, предназначена для прорыва через кольцо обложения. Такая задача требовала чрезвычайной решительности. Колоннам пришлось бы войти прямо в полукруг, образованный войсками и батареями, сосредоточившими бы на них огонь; сила этого огня возрастала бы вплоть до момента непосредственного соприкосновения с массами войск противника, и тогда, если бы французам удалось разгромить их, она сразу значительно уменьшилась бы, но, если бы им пришлось отступить, они вторично подверглись бы такому же перекрестному обстрелу. Солдаты, по-видимому, понимали это; к тому же Базен для этих действий, требовавших высшего напряжения сил, вероятно, использовал самые лучшие свои войска. Говорят, однако, что они даже не добрались до сферы действия ружейного огня массы немецких войск. Прежде чем они достигли критической точки, огонь артиллерии и цепи стрелков расстроил их ряды: «густые колонны сперва дрогнули, а затем рассыпались».

Впервые за эту войну мы слышали подобное о людях, которые были в состоянии храбро противостоять как жаркому огню, так и холодной стали у Вьонвиля, Гравелота и во время последних вылазок. Эта неспособность даже попытаться как следует выполнить порученную им задачу, по-видимому, показывает, что армия Меца уже не та, какой она была прежде. Это, вероятно, не является еще признаком деморализации, а лишь свидетельствует об упадке духа и чувстве безысходности, о сознании бесполезности всяких попыток. От такого состояния недалеко и до подлинной деморализации, в особенности французским солдатам. И хотя по этим признакам было бы преждевременно предсказывать быстрое падение Меца, но все же будет достойным удивления, если мы вскоре не обнаружим других симптомов, указывающих на то, что оборона Меца слабеет.

Сдача Меца оказала бы гораздо меньшее моральное, но гораздо большее материальное влияние на ход войны, чем падение Парижа. Если будет взят Париж, Франция, может быть, и сдастся, но необходимости в этом было бы не больше, чем теперь. Ибо для удержания Парижа и его окрестностей потребовалась