мыслью, что эта диктатура будет временная и короткая“.
Non, mon eher! [Нет, дорогой мой! Ред.] Классовое господство рабочих над сопротивляющимися им прослойками старого мира должно длиться до тех пор, пока не будут уничтожены экономические основы существования классов.
„Они говорят, что единственной заботой и целью их будет образовать и поднять народ“ (политикан из кафе!) „как экономически, так и политически до такой степени, что всякое управление сделается скоро ненужным, и государство, утратив весь политический, то есть «господствующий», характер, обратится само собой в свободную организацию экономических интересов и общин. Тут явное противоречие. Если их государство будет действительно народное, то зачем ему упраздняться, если же его упразднение необходимо для действительного освобождения народа, то как же они смеют его называть народным?“ (стр. 280).
Оставляя в стороне попытку поездить на либкнехтовском народном государстве, которое вообще вздор, обращенный против Коммунистического манифеста и т. д., это только значит: ввиду того, что в период борьбы за разрушение старого общества пролетариат действует еще на основе старого общества и поэтому придает еще своему движению политические формы, более или менее соответствующие ему, — в этот период борьбы он не достиг еще своей окончательной организации и применяет для своего освобождения средства, которые после освобождения отпадут; отсюда г-н Бакунин умозаключает, что пролетариату лучше ничего не предпринимать, а выжидать… дня всеобщей ликвидации — страшного суда. „Своей полемикой против них“ (которая, разумеется, появилась еще до моей книги против Прудона и до Коммунистического манифеста, даже еще до Се [Ошибка, состоящая в принятии последующего и позднейшего (hysteron) за первичное и предшествующее (proteron); извращение действительной последовательности. Ред.]!) „мы довели их до сознания, что свобода, или анархия“ (г-н Бакунин всего-навсего перевел прудоновскую и штирнеровскую анархию на дикое татарское наречие), то есть „свободная организация рабочих масс снизу вверх“ (вздор!),
„есть окончательная цель общественного развития и что всякое «государство», не исключая и их народного, есть ярмо, порождающее, с одной стороны, деспотизм, а с другой — рабство“ (стр. 280).
„Они говорят, что такое государственное ярмо, диктатура, есть необходимое переходное средство для достижения полнейшего народного освобождения: анархия или свобода — цель, государство или диктатура — средство. Итак, для освобождения народных масс надо их сперва поработить. На этом противоречии и основывается наша полемика. Они утверждают, что только диктатура, конечно их собственная, может создать народную волю; мы отвечаем: никакая диктатура не может иметь другой цели, кроме «увековечения себя», и что она «способна породить и воспитать в народе, сносящем ее, только рабство; свобода может быть создана только свободой» (перманентного citoyen [гражданина. Ред.] Бакунина), то есть «всенародным бунтом» и вольной организацией масс снизу вверх“ (стр. 281).
„В то время как политико-социальная теория противогосударственных социалистов, или анархистов, ведет их «неуклонно» и прямо к полнейшему разрыву со всеми правительствами, со всеми видами буржуазной политики, не оставляя другого исхода, кроме социальной революции“
и не оставляя от социальной революции ничего, кроме фразы, —
„противоположная теория, теория государственных коммунистов и научного авторитета, так же «неуклонно» втягивает и запутывает своих приверженцев, под предлогом политической тактики, в беспрестанные «сделки» с правительствами и различными буржуазными политическими партиями, то есть толкает их прямо в реакцию“ (стр. 281). „Лучшее доказательство — Лассаль. Кому не известны его сношения и переговоры с Бисмарком? Либералы и демократы… воспользовались этим, чтобы обвинить его в продажности. То же самое, хотя и не так явно, «шептали» между собой различные [У Бакунина: «личные». Ред.] приверженцы г-на Маркса в Германии“ (стр. 282).
Лассаль относился к массе простых рабочих более как медик к больному, чем как брат к брату. „Ни за что в мире не изменил бы он делу народа“ (там же). Лассаль был в открытой войне с либералами, демократами, он их ненавидел, презирал их. Бисмарк занял по отношению к ним такую же позицию. „Это и было первым поводом сближения между обоими“. „Главное же основание этого «сближения» заключалось в политико-социальной программе Лассаля, в коммунистической теории, созданной г-ном Марксом“ (стр. 283).
„Основной пункт этой программы: освобождение (мнимое) пролетариата посредством «только одного государства»… Два средства… пролетариат должен совершить революцию для овладения государством — средство героическое… по теории г-на Маркса“… народ должен передать всю власть ему и его друзьям… „Они создадут единый государственный банк, сосредоточивающий в своих руках все торгово-промышленное, земледельческое и даже научное производство, а массу народа разделят на две армии: промышленную и землепашескую под непосредственной командой государственных инженеров, которые составят новое привилегированное научно-политическое сословие“ (стр. 283—284).
Но сделать революцию — сами немцы не верят в это: „нужно, чтобы другой народ ее начал или какая-нибудь внешняя «сила» увлекла или «толкнула» их“. Следовательно, надо искать другое средство, чтобы овладеть государством. Надо овладеть симпатией людей, стоящих или могущих стоять во главе государства. Во времена Лассаля точно так же, как и теперь, во главе государства стоял Бисмарк… Лассаль главным образом был одарен практическим инстинктом и «смыслом», которых нет ни у г-на Маркса, ни у его последователей. Как все теоретики, Маркс в практике неизменный и «неисправимый» мечтатель. Он доказал это своей несчастной кампанией в Интернациональном обществе, имевшем целью установление его диктатуры в Интернационале, а посредством Интернационала — над всем революционным движением пролетариата Европы и Америки. Надо быть или сумасшедшим, или весьма отвлеченным ученым, чтобы задаться такою целью. Г-н Маркс в этом году потерпел полнейшее и заслуженное поражение, но вряд ли оно „«избавит» (befreit) его от его честолюбивой мечтательности“ (стр. 284—285). „Благодаря той же мечтательности, а также и желанию приобрести почитателей и приверженцев среди буржуазии, Маркс постоянно толкал и толкает пролетариат на сделки с буржуазными радикалами. Гамбетта и Кастелар — вот его «настоящие» идеалы“ (стр. 284, 285). „В этом стремлении к «сделкам» (Mogeleien) с радикальной буржуазией, которое сильнее обнаружилось в последние годы в Марксе, заключается двойная мечта: во-первых, радикальная буржуазия, если ей удастся овладеть властью, будет иметь возможность «захотеть» употребить ее в пользу пролетариата, а, во-вторых, она будет в состоянии устоять против реакции, корень которой скрывается в ней самой“ (стр. 285).
„Лассаль, как практический человек, понимал это“ (что радикальная буржуазия и не хочет, и не может освободить народ, что она хочет его только эксплуатировать); к тому же он ненавидел немецкую буржуазию; „Лассаль слишком хорошо знал своих соотечественников чтобы ждать от них революционной инициативы“. Ему оставался лишь Бисмарк. „Пункт соединения давался ему самой теорией Маркса: единое, насильственно-централизованное государство. Лассаль его хотел, а Бисмарк уже делал. Как же им было не соединиться?“ „Бисмарк — враг“ (!) „буржуазии. Его нынешняя деятельность показывает, что он не фанатик и не раб дворянско-феодальной партии“… „Главная цель его так же, как Лассаля и Маркса, — государство. И поэтому Лассаль оказался несравненно логичнее и практичнее Маркса, признающего Бисмарка революционером, «конечно, по-своему», и мечтающего о свержении его, вероятно, сотому, что он занимает в государстве первое место, которое, по мнению г-на Маркса, должно принадлежать ему“. „Лассаль не имел такого высокого самолюбия и потому не гнушался вступить в союз с Бисмарком“. „Совершенно сообразно с политической программой, изложенной гг. Марксом и Энгельсом в Коммунистическом манифесте, Лассаль требовал от Бисмарка только одного: открытия государственного кредита рабочим производительным товариществам. Но вместе с тем… сообразно программе, он поднял между рабочими мирно-законную агитацию в пользу введения избирательного права“ (стр. 288, 289).
После смерти Лассаля, наряду с рабочими просветительными союзами и лассальянским Всеобщим германским рабочим союзом, образовалась „под прямым влиянием друзей и последователей г-на Маркса третья партия — Социал-демократическая партия немецких работников. Во главе ее стали Бебель, «полуработник» (halber Arbeiter), и Либкнехт, весьма ученый и агент г-на Маркса“ (стр. 289).
Мы говорили уже о деятельности Либкнехта в Вене в 1868 году. Результатом ее был Нюрнбергский съезд (август 1868 г.), на котором окончательно была организована социал-демократическая партия. „По решению (намерению) ее основателей, действовавших под прямым руководством Маркса, она должна была сделаться пангерманским отделом Интернационального общества рабочих“. Но немецкие и особенно прусские законы противны такому соединению. Поэтому вопрос затрагивался лишь косвенно: „Социал-демократическая партия немецких рабочих становится в связь с Международным Товариществом Рабочих, насколько это допускается немецкими законами“. „Несомненно, что эта новая партия была основана в Германии с тайной надеждой и с задней мыслью посредством нее ввести в Интернационал всю программу Маркса, устраненную первым Женевским конгрессом (1866 г.)“. „Программа Маркса сделалась программой социал-демократической партии“. «Завоевание» „политической власти“ в качестве „ближайшей и непосредственной цели“, с прибавлением следующей знаменательной фразы: „завоевание политической власти [У Бакунина: «политических прав». Ред.] (всеобщее избирательное право, свобода печати, свобода ассоциаций и публичных собраний и т. д.) как необходимое «предварительное» (vorbereitende) условие экономического освобождения рабочих“. „Эта фраза имеет вот какое значение: прежде чем приступить к социальной революции, рабочие должны совершить политическую революцию, или, что более сообразно с природой немцев, завоевать, или, еще проще, приобрести политическое право посредством мирной агитации. А так как всякое политическое движение прежде или, что совершенно одно и то же, вне [Подчеркнуто и у Бакунина. Ред.] социального движения не может быть ничем другим, как движением буржуазным, то и выходит, что эта программа рекомендует немецким работникам усвоить прежде всего буржуазные интересы и цели и совершить политическое движение в пользу радикальной буржуазии, которая потом в благодарность не освободит народ, а подчинит его новой власти, новой эксплуатации“ (стр. 289—291).
„На основании этой программы совершилось трогательное примирение немецких и австрийских работников с буржуазными радикалами Народной партии“. На основании „Нюрнбергского съезда делегаты, назначенные съездом с этой целью, отправились в Штутгарт, где и был заключен между представителями обманутых работников и коноводами буржуазно-радикальной партии формальный оборонительный и наступательный союз. Вследствие такого союза как те, так и другие явились вместе на второй конгресс Лиги мира и свободы, открывшийся в сентябре в Берне. Однако — весьма знаменательный факт. Там произошел раскол между буржуазными социалистами и радикалами — и социальными революционерами, принадлежавшими к партии Альянса“ (стр. 291, 292). „В этом отношении (то есть в том, чтобы называть себя социалистом и другом народа и быть противником народного социализма) школа Маркса дала нам много примеров, и немецкий диктатор так гостеприимен, под непременным условием, чтобы ему кланялись, что он в настоящее время прикрывает своим знаменем огромное количество с ног до головы буржуазных социалистов и демократов, и Лига
