потому что всякий член выходящий непременно подверг бы опасности самое существование организации, которая не должна зависеть от легкомыслия, капризов или большей или меньшей степени скромности, честности и силы одного или нескольких лиц… И потому, вступая в нее, каждый должен знать, что он отдает себя ей, со всем, что у него есть сил, средств, уменья и жизни, безвозвратно… Это ясно и определенно высказано в обнародованной ею программе, обязательной столько же для членов комитета, сколько и для всех остальных членов ее, находящихся вне комитета… Если эта страсть» (революционная) «в нем действительно существует, то все, что организация от него потребует, будет для него легко. Известно, что для страсти трудности не существует, она не признает невозможного, и чем непреодолимее кажутся препятствия, тем сильнее напрягается воля, умение и сила возбужденного ею человека. В ком эта страсть существует, в том не может быть места для личных страстишек; он даже не жертвует ими, потому что они в нем более не существуют. Серьезный член общества убил в себе самом всякое любопытство и преследует его беспощадно во всех других. Хотя он и сознает себя достойным всякого доверия и именно потому, что он его достоин, то есть потому, что он серьезный человек, он не ищет и не хочет знать ничего, кроме того, что ему необходимо для лучшего исполнения возложенного на него дела. Он говорит о деле только с тем и только то, что ему приказано говорить; и вообще он сообразуется безусловно и строго со всеми приказаниями и инструкциями, полученными им свыше, не спрашивая и не стараясь даже узнать, на какой степени организации он находится сам; желая только, естественным образом, чтоб ему было поручено как можно более дела, но ожидая вместе с тем терпеливо, чтоб оно было возложено на него.
Такая железная и безусловная дисциплина может удивить и даже оскорбить новичка; но она не удивит и не оскорбит, а, напротив, порадует и вместе успокоит всякого серьезного члена, всякого действительно умного и сильного человека, лишь бы только в нем действовала та всепоглощающая страсть народного торжества, о которой я говорил выше. Серьезный член поймет, что именно такая дисциплина есть необходимый залог относительной безличности для каждого члена, условие, sine qua non [необходимое условие. Ред.] общего торжества, и что только она одна может сплотить действительную организацию и создать коллективную революционную силу, которая, опираясь на стихийную мощь народную, будет в состоянии побороть и разрушить громадную силу государственной организации.
Иные спросят: как же нам довериться диктаторскому руководству неизвестного нам комитета? Но комитет вам известен: во-первых, по своей программе, столь определенной и ясной, обнародованной им и объясняемой еще подробнее каждому вновь вступающему в организацию. Он рекомендуется вам, во-вторых, тем безусловным доверием, которое имеют к нему известные вам и уважаемые вами лица, доверие, которое заставляет вас вступить именно в эту, а не в другую организацию. Действительным же членам организации он становится скоро еще более известным своей неутомимой, решительной и всюду проникающей деятельностью, всегда сообразной с программой и с целью организации. И все покоряются его авторитету охотно, убеждаясь все более и более на самой практике, с одной стороны, в его истинно удивительной предусмотрительности, бдительности, разумной энергии и в целесообразности его распоряжений, а с другой стороны — в спасительности и необходимости такой дисциплины.
Меня могут спросить: если личный состав комитета остается для всех тайной непроницаемой, каким же образом могли вы собрать о нем все эти сведения и убедиться в его действительной состоятельности? — Отвечу на этот вопрос откровенно. Мне неизвестен ни один из членов комитета, ни число его членов, ни даже местопребывание) его. Знаю только, что он существует не за границей, а в России, как и быть должно, потому что заграничный революционный комитет для России — такая нелепость, которая может зародиться разве только в голове бестолково-честолюбивых и пустозвонных фразеров эмиграции, скрывающих свое тщеславно-суетливое и злостно интригующее безделье под громким именем «Народного дела» [Читатель припоминает, что так называлась русская газета Интернационала, издававшаяся в Женеве несколькими молодыми русскими, которые отлично знали истинную цену мнимому комитету и бакунинской организации.].
После дворянского заговора декабристов» (1825) «первая попытка серьезной организации была сделана Ишутиным и его товарищами. Настоящая организация есть первая окончательно удавшаяся организация революционных сил в целой России. Она воспользовалась всеми приготовлениями, опытами. Ее никакая реакция не заставит распустить себя, она переживет все правительства. И не перестанет она действовать до тех пор, пока вся программа ее не станет русской обыденной жизнью, не станет жизнью всесветной.
Около года тому назад комитет, найдя полезным известить меня о своем существовании, прислал мне свою программу с изложением общего плана революционного действия в России. Согласный с тем и с другим и убедившись в серьезности дела, равно как и людей, предпринявших его, я сделал то, что, по моему убеждению, должен сделать всякий честный эмигрант за границей: подчинился безусловно власти комитета, как единственного представителя и руководителя революционного дела в России. Обращаясь к вам ныне, я лишь повинуюсь требованию самого комитета. Больше вам сказать ничего не могу. Прибавлю только одно слово о том же предмете. Я достаточно ознакомлен с планом целой организации для того, чтобы быть вполне убежденным, что никакая сила не может теперь разрушить ее. Если бы даже в предстоящей борьбе народная партия потерпела новое поражение, — чего, однако, никто из нас не боится, мы все верим в близкое торжество народного дела, — но если бы даже наши надежды не сбылись, то и тогда бы, посреди самого бедственного разгрома народного восстания и посреди самой дикой реакции, организация останется цела и невредима…
Основание программы самое широкое, самое человеческое: полнейшая свобода и полнейшее равенство всех людей, основанные на общественной собственности и на общем труде, равно для всех обязательном, исключая. разумеется, тех, которые предпочтут голодную смерть, не работая.
Такова ныне программа чернорабочего люда всех стран, и эта программа вполне соответствует вековым требованиям и инстинктам нашего народа… Предлагая эту программу народным низам [В русском тексте воззвания Бакунина: «чернорабочему люду». Ред.], члены нашей организации не могут надивиться, с какой быстротой и как широко они понимают и с какой горячностью принимают ее. Значит программа готова. Она неизменна. Кто за нее, тот пойдет с нами. Кто против нас, тот друг всех супостатов народных, царский жандарм, царский палач — наш враг…
Я вам сказал, что наша организация построена так крепко, а теперь прибавлю еще, она пустила уже такие глубокие корни в самый народ, что потерпи мы даже теперь неудачу, наша реакция не будет в силах разрушить ее…
Лакейские газеты и журналы, повинуясь внушениям III отделения, стараются уверить публику, что правительству удалось захватить заговор в самом корне. Оно ничего не схватило, комитет и организация остались и останутся целы, правительство скоро в том само убедится, потому что народный взрыв близок. Он так близок, что каждый должен решить теперь, хочет ли он быть нашим другом, другом народа, или нашим и народным врагом. Для всех друзей, к какому бы они сословию и положению ни принадлежали, наши ряды открыты. Но как отыскать вас? — спросите вы. Организация, везде окружающая вас и насчитывающая уже много членов между вашими товарищами, сама отыщет того, кто будет искать ее с правдивым желанием и твердой волей служить народному делу. Кто не за нас, тот против нас. Выбирайте».
В этой брошюре, подписанной его именем, Бакунин притворяется, будто не знает местопребывания и состава комитета, от имени которого он говорит и от имени которого Нечаев действовал в России. А между тем, единственный документ, дававший Нечаеву право выступать от имени комитета, был подписан Михаилом Бакуниным, и единственным человеком, получавшим отчеты о работе секций, был опять-таки Михаил Бакунин. Следовательно, когда Михаил Бакунин клянется беспрекословно подчиниться комитету, то он клянется повиноваться самому Михаилу Бакунину.
Мы считаем излишним приводить дальнейшие доказательства полного тождества не только направления, но и выражений этого подписанного Бакуниным произведения с другими рускими документами, появившимися анонимно. Мы хотим только показать, как Бакунин применяет здесь мораль катехизиса. Он начинает с того, что проповедует эту мораль русским офицерам. Он заявляет им, что, выступив в качестве иезуитов революции, он и другие посвященные выполнили свой долг и, вместе с тем, заполнили существовавший пробел; он говорит, что в отношении комитета они отреклись от собственной воли, что у них ее не больше, чем у знаменитого «трупа» общества иезуитов. А чтобы офицеров не отпугнуло убийство Иванова, он пытается убедить их в необходимости убивать всякого, кто пожелал бы выйти из тайного общества. Затем он применяет эту же мораль в отношении своих читателей, обманывая их самым бессовестным образом. Бакунину было известно, что правительство арестовало не только всех посвященных в России, но и в десять раз большее число людей, скомпрометированных Нечаевым, ввиду их принадлежности к пресловутой «пятой категории» катехизиса, что в России уже не осталось и тени организации, что никакого комитета там нет и никогда не было, если не считать Нечаева, находившегося в тот момент вместе с ним в Женеве; кроме того он знал, что эта брошюра не завербует ни одного сторонника в России, что она может только послужить правительству предлогом для новых преследований; и все же он заявляет, что правительство вовсе никого не схватило, что комитет продолжает существовать в России и развивать там неутомимую, решительную, всюду проникающую деятельность, поистине удивительную предусмотрительность, бдительность, разумную энергию и поразительную ловкость (доказательством тому служат показания на процессе), что его тайная организация, единственная серьезная организация, существовавшая в России после 1825 г., невредима, что она пустила корни в народных низах, которые горячо принимают ее программу, что она окружает офицеров, что революция неминуема и что она вспыхнет через несколько месяцев, весной 1870 года. Только для того, чтобы доставить себе удовольствие полюбоваться в зеркале и перед своими интернациональными лжебратьями «своим собственным драматически рисующимся лицом», Михаил Бакунин, заявляющий, что он «отрекся от собственной жизни, от собственной мысли и от собственной воли», что он стоит выше «пустословного, мишурного фанфаронства людей, играющих в честь, в личное достоинство и право», обращается к русским с этими выдумками, выступает с этим фанфаронством.
