из буржуазных источников. Но мало того. Радикальные буржуа достаточно сообразительны, чтобы понять, что избрание рабочих в парламент становится все более неизбежным; поэтому в их интересах удерживать под своим руководством предполагаемых рабочих кандидатов и тем самым как можно дальше отодвинуть момент их действительного избрания. Для этого они и располагают неким г-ном Самюэлом Морли, лондонским миллионером, которому не жаль потратить несколько тысяч фунтов ради того. чтобы, с одной стороны, разыгрывать роль главнокомандующего в этом псевдорабочем генеральном штабе, а с другой стороны — прослыть с его помощью в массах другом рабочих в благодарность за то, что он этих рабочих надувает. Когда же около года тому назад роспуск парламента становился все более вероятным, Морли собрал вокруг себя в Лондонской таверне своих верных слуг. Они явились все: Поттеры, Хауэллы, Оджеры, Хейлзы, Моттерсхеды, Кримеры, Эккариусы и прочие; компания людей, каждый из которых в предшествующих парламентских выборах состоял на жалованье у буржуазии в качестве агитатора «великой либеральной партии» или, по крайней мере, предлагал свои услуги для этого. Компания эта под председательством Морли составила «рабочую программу», под которой мог бы подписаться любой буржуа и которая, будучи положена в основу мощного движения, должна была еще теснее приковать рабочих к политике буржуазии и — о чем мечтали эти господа — провести в парламент самих «учредителей». В алчном воображении этих учредителей мелькали к тому же и многочисленные пятифунтовые банкноты Морли, которые непременно попали бы в их карман в ходе агитации. Но все это движение провалилось, не успев еще как следует начаться. Морли запер свой несгораемый шкаф, а учредители снова сошли со сцены.
Четыре недели тому назад Гладстон внезапно распускает парламент. Непременные «рабочие лидеры» облегченно вздохнули: либо они будут избраны, либо станут снова хорошо оплачиваемыми странствующими проповедниками «великой либеральной партии». Но нет: срок выборов был так близок, что они оказались обманутыми и в том и в другом отношении. Правда, некоторые из них выступили в качестве кандидатов; но так как в Англии каждый кандидат, чтобы иметь право баллотироваться, должен внести двести фунтов (1240 талеров) в качестве взноса на покрытие издержек по выборам, а рабочие почти нигде не были организованы для этой цели, то выставить всерьез свою кандидатуру могли лишь те из них, которые эту сумму получили от буржуазии и, стало быть, выступали с высшего начальственного соизволения буржуазии. А буржуазия этим и исчерпывала свои обязательства, предоставив им всем самим блестяще провалиться на выборах.
Только лишь два рабочих прошли в парламент, оба — шахтеры угольных копей. Эта отрасль промышленности очень хорошо организована в трех тред-юнионах, которые располагают значительными средствами, могут рассчитывать в некоторых округах на бесспорное большинство избирателей и со времени избирательной реформы планомерно добивались прямого представительства в парламенте. Кандидатами были выставлены секретари этих трех тред-юнионов; один из них, Халлидей, не имел в Уэльсе никакого успеха; двое других — Макдональд в Стаффорде и Берт в Морпете — оказались избранными. Берт мало известен за пределами своего округа; Макдональд же, будучи представителем углекопов при обсуждении последнего горнопромышленного закона[394], предал своих доверителей, одобрив один дополнительный параграф, который столь явно был в интересах капиталистов, что даже правительство не решилось ввести его в свой проект.
Но как бы то ни было, лед сломан, и в самом фешенебельном дискуссионном клубе Европы, среди людей, называющих себя первыми джентльменами Европы, заседают двое рабочих.
Рядом с ними заседают по меньшей мере пятьдесят ирландских гомрулеров. После того как фенианское восстание 1867 г. потерпело поражение и военные руководители фениев (ирландских республиканцев) один за другим либо попали в тюрьму, либо бежали в Америку, уцелевшие участники заговора фениев вскоре потеряли всякое значение. Возможность насильственного восстания была исключена на долгие годы — по крайней мере до того момента, пока Англия не столкнулась бы снова с серьезными внешнеполитическими осложнениями. Оставался, таким образом, только путь легального движения, которое и началось под знаменем гомруля, «господства в собственном доме». Основное требование заключалось в том, чтобы королевский парламент в Лондоне передал законодательство по всем чисто ирландским вопросам особому ирландскому парламенту в Дублине; что именно следует понимать под чисто ирландскими вопросами, об этом до поры до времени благоразумно умалчивалось. Это движение, вначале поднятое на смех английской прессой, приобрело такую силу, что к нему вынуждены были присоединиться ирландские депутаты самой различной партийной окраски: консерваторы и либералы, протестанты и католики — вождь движения, Батт, сам протестант, — и даже один коренной англичанин, который является представителем Голуэя. Со времен О’Коннела, движение которого за отмену унии с Англией[395] прекратилось почти одновременно с чартистским движением под ударами всеобщей реакции после событий 1848 г. — сам О’Коннел умер еще в 1847 г. — впервые снова появляется в парламенте сплоченная ирландская партия, появляется при таких обстоятельствах, которые вряд ли позволят ей повторять беспрестанные компромиссы О’Коннела с либералами и вошедший после него в моду обычай отдельных членов продавать себя в розницу либеральному правительству.
Итак, в парламент вступили теперь обе движущие силы политического развития Англии: с одной стороны, рабочие, а с другой — ирландцы в виде сплоченной национальной партии. И хотя и те и другие едва ли будут играть большую роль в данном парламенте — рабочие наверняка не будут, — все же выборы 1874 г. бесспорно открыли собой новую фазу в политическом развитии Англии.
Ф. ЭНГЕЛЬС
I
Поистине забавно видеть, как национал-либералы и прогрессисты[397] в рейхстаге ведут себя по отношению к § I военного закона:
«Численность наличного состава унтер-офицеров и рядовых сухопутных войск для мирного времени впредь до издания другого законоположения определяется в 401659 человек».
Этот параграф, кричат они, неприемлем, он уничтожает бюджетное право рейхстага, он превращает утверждение военного бюджета в простой фарс!
Совершенно правильно, господа! И именно потому, что это так, потому, что эта статья неприемлема, вы ее и примете в основном. Зачем же столько церемоний, когда от вас снова требуют преклонить колени, что вы уже так часто делали с такой грацией?
Источником всех злоключений является реорганизация прусской армии. Эта реорганизация вызвала знаменитый конфликт[398]. На протяжении всего конфликта либеральная оппозиция осуществляла принцип Мантёйфеля: «Сильный отступает мужественно»[399]. После Датской войны мужество в отступлении значительно усилилось. Когда же в 1866 г. Бисмарк вернулся с победой из Садовы и за произведенные до этого времени противозаконные денежные расходы потребовал еще вознаграждения, то отступление не знало больше никаких границ. Военный бюджет был немедленно утвержден, а то, что в Пруссии однажды утверждено, то утверждено навсегда, ибо по прусской конституции «существующие» (однажды утвержденные) «налоги взимаются и впредь!»[400].
Затем собрался Северогерманский рейхстаг, который обсуждал союзную конституцию[401]. Много говорили о бюджетном праве, представленный правительством проект объявили неприемлемым по причине недостаточного финансового контроля, метались туда-сюда и, наконец, проглотили горькую пилюлю и перенесли положения прусской конституции о военном бюджете во всех существенных пунктах на Северогерманский союз. Это уже увеличило наличный состав войск для мирного времени с 200000 до 300000 человек.
И вот пришла прославленная война 1870 г. и с ее помощью «Германская империя». Снова учредительный (!) рейхстаг и новая имперская конституция[402]. Снова высокопарные речи, бесчисленные оговорки по поводу бюджетного права. И что же постановили эти господа?
Статья 60 имперской конституции гласит:
«Численность наличного состава германской армии мирного времени впредь до 31 декабря 1871 г. определяется в один процент населения на 1867 г., и будет распределяться между отдельными союзными государствами pro rata [пропорционально. Ред.] населению. В дальнейшем численность наличного состава армии мирного времени устанавливается в порядке имперского законодательствам.
Один процент населения 1867 г. дает 401000 человек. Это постановление было позднее продлено решением рейхстага до 31 декабря 1874 года.
Статья 62. «Для покрытия расходов на всю германскую армию и относящиеся к ней учреждения императору должно предоставляться до 31 декабря 1871 г. по 225 талеров на каждого солдата, в соответствии с численностью армии мирного времени, согласно статье 60. После 31 декабря 1871 г. эти взносы должны уплачиваться отдельными союзными государствами в имперскую кассу. Для вычисления взносов временно установленный статьей 60 наличный состав войск для мирного времени остается в силе, впредь до изменения его особым имперским законом».
Это было третьим коленопреклонением наших национал-либералов перед неприкосновенностью военного бюджета. И если теперь Бисмарк выходит и требует превращения удобного временного положения в еще более удобное постоянное положение, то господа поднимают крик о трехкратном — раз за разом нарушении того бюджетного права, которое ими уже было принесено в жертву.
Господа национал-либералы! Занимайтесь «практической политикой»! «Действуйте с учетом обстоятельств времени»! Выбросьте за борт «недостижимые идеалы» и продолжайте смело вести дела на «почве имеющихся фактов». Вы не только сказали А, вы уже сказали В и С. Не страшитесь же сказать D!
Здесь не поможет ни метание из стороны в сторону, ни топанье ногами, здесь вы снова должны пойти на пресловутый «компромисс», при котором правительство полностью осуществит то, чего оно хочет, а вы можете радоваться, если дело обойдется без пинков. Предоставьте бюджетное право погрязшим в материализме англичанам, опустившимся французам, отсталым австрийцам и итальянцам, не придерживайтесь «иностранных образцов», делайте «истинно немецкое дело»! Если же вы непременно хотите иметь бюджетное право, то для этого существует только одно средство: выбирайте в следующий раз только социал-демократов!
II
Что национал-либералы глупы — несмотря на всю смышленность крошки Ласкера — это мы знаем давно, и это знают они сами. Но что они так глупы, как их считает Мольтке, этого мы все же не думали. Великий молчальник говорил в рейхстаге целый час и все же остался великим молчальником: ведь он скрыл от своих слушателей почти все то, что сам думает. Только по двум пунктам он откровенно высказал свое мнение: во-первых, что роковой § I совершенно необходим, и во-вторых, в знаменитой фразе:
«То, что мы оружием завоевали за полгода, то мы должны защищать с оружием в руках в течение полувека, чтобы у нас этого снова не отняли. Со времени наших удачных войн мы повсюду приобрели уважение, любви же не приобрели нигде»[403].
Habemus confitentem reum [Перед нами сознавшийся виновный (Цицерон. Речь о Лигарии). Ред.]. Вот
