с удовлетворением будут соблюдать его каждую букву. О России речь пойдет в следующем разделе. Но как обстоит дело с Францией? А ведь Франция в этом отношении безусловно решающая страна.
Если Франция подпишет соглашение и ратифицирует его, то, несомненно, в общем и целом она должна будет его соблюдать. Но допустим, что стремление к реваншу, существующее у имущих классов и у несоциалистической еще части рабочего класса, временно возобладает и сможет привести к прямым или основанным на казуистических предлогах нарушениям условий соглашения. Такие нарушения никогда не могут быть значительными, иначе в Париже предпочли бы отказаться от соглашения. Германия же находится в таком счастливом положении, что может на такие мелкие уловки великодушно смотреть сквозь пальцы. Несмотря на все очень серьезные усилия Франции добиться того, чтобы было невозможно повторение поражений 1870 г., Германия все еще имеет по сравнению с ней гораздо больше преимуществ, чем это кажется на первый взгляд. Во-первых, увеличивающийся из года в год перевес Германии в численности населения, составляющий уже теперь более двенадцати миллионов человек. Во-вторых, то обстоятельство, что в Пруссии нынешняя военная система существует уже более семидесяти лет, что население свыклось с ней, что она была проверена во всех деталях на целом ряде мобилизаций, что все возникающие при этом трудности и способы их преодоления были испытаны на практике и хорошо известны, — преимущества, которыми пользуются также и все остальные германские армии. Напротив, во Франции только еще предстоит испробовать первую всеобщую мобилизацию, и притом при соответствующей организации, которая отличается гораздо большей запутанностью. А в-третьих, во Франции введение такого недемократического института, как одногодичная служба вольноопределяющихся, натолкнулось на непреодолимые препятствия; солдаты с трехлетним сроком службы попросту выжили из армии привилегированных одногодичников. Это показывает, насколько ниже в Германии по сравнению с Францией уровень общественно-политического сознания и допускаемых им политических институтов. Но то, что с политической точки зрения является недостатком, в военном отношении оказывается в данном случае преимуществом. Совершенно бесспорно, что в сравнении с численностью населения ни одна страна не пропускает через свои средние и высшие учебные заведения такого большого количества молодых людей, как именно Германия, и каким бы недемократичным и предосудительным с политической точки зрения ни был институт вольноопределяющихся с одногодичным сроком службы, он, однако, дает в руки военному командованию превосходное средство дать большинству из этих молодых людей, уже получивших достаточную общеобразовательную подготовку, также и военное образование для выполнения офицерской службы. Кампания 1866 г. впервые наглядно показала это, и с тех пор, особенно же после 1871 г., этой стороне военной мощи Германии стало уделяться совершенно особое, чуть ли не исключительное внимание. И хотя среди немецких офицеров запаса имеется немало людей, которые за последнее время приложили все усилия к тому, чтобы сделать посмешищем свое сословие, все же несомненно, что эти офицеры в своей массе, если соответственно сопоставить их с их французскими коллегами, превосходят последних в военном отношении; и, что самое главное, среди запасных и личного состава ландвера Германия имеет значительно больший процент лиц, подготовленных для офицерской службы, чем какая-либо другая страна.
Это своеобразное обилие офицеров позволит Германии в момент мобилизации выставить несравненно большее количество новых формирований, уже подготовленных в мирное время, чем сможет это сделать любая другая страна. Согласно утверждению Рихтера («Freisinnige Zeitung», 26 ноября 1892 г.[402]), которое, насколько мне известно, не опровергалось ни в рейхстаге, ни в военной комиссии, каждый германский пехотный полк сможет в случае войны выставить один подвижной резервный полк, два батальона ландвера и два батальона эрзац-резерва. Таким образом, каждые три батальона выставляют десять батальонов, иначе говоря 519 батальонов, составляющие 173 полка мирного времени, превращаются во время войны в 1730 батальонов, не считая при этом егерей и стрелков. И все это в такой короткий срок, какой недостижим, даже приблизительно, ни для какой другой страны.
Во Франции количество офицеров запаса, как подтвердил мне один из них, значительно меньше; однако их должно хватить для заполнения кадров новых формирований, которые предусматриваются согласно официальным заявлениям. Тот же человек признал, что половина этих офицеров мало пригодна. Однако эти новые формирования далеко не соответствуют тому, что, как указано выше, в состоянии выставить Германия. И при этом все офицеры, которых может выставить Франция, будут заняты, в то время как в Германии все еще останется излишек их.
Во всех прежних войнах недостаток в офицерах уже начинал ощущаться через несколько месяцев после начала кампании. Во всех других странах это и теперь еще будет иметь место. Одна лишь Германия располагает неисчерпаемым запасом офицеров. В таком случае разве нельзя смотреть сквозь пальцы на то, что французы будут иногда обучать своих солдат в течение двух-трех недель сверх установленного соглашением срока?
V
Обратимся теперь к России. И тут следует сказать прямо, что довольно безразлично не только то, будет ли Россия соблюдать соглашение о постепенном равномерном сокращении срока военной службы, но даже и то, будет ли она вообще участвовать в этом соглашении. С точки зрения интересующего нас вопроса мы по существу можем почти совсем не принимать во внимание Россию, и вот по каким причинам.
Российская империя насчитывает, правда, свыше ста миллионов населения, в два с лишним раза больше, чем Германская империя, однако она далека от того, чтобы хотя бы приблизительно сравниться с Германской империей в отношении военной наступательной силы. Пятьдесят миллионов населения Германии сконцентрированы на площади в 540000 квадратных километров, а те 90 или самое большее 100 миллионов населения России, которые могут нас интересовать с военной точки зрения, рассеяны — по скромному подсчету — на территории в 31/2 миллиона квадратных километров; это преимущество немцев, являющееся следствием гораздо большей плотности населения, еще больше возрастает благодаря несравненно лучшей у них железнодорожной сети. Несмотря на это, все же остается в силе тот факт, что сто миллионов могут с течением времени выставить больше солдат, чем пятьдесят миллионов. При существующем положении дел потребуется очень много времени, пока они прибудут к месту назначения; но в конце концов они все же должны прибыть. Как же быть тогда?
Для армии требуются не только призывники, но и офицеры. А с этим дело обстоит в России из рук вон плохо. Офицерство в России может вербоваться только из дворян и городского сословия; но дворянство сравнительно немногочисленно, а городов мало; из десяти жителей самое большее один живет в городе, да и из этих городов лишь немногие заслуживают на звания города; число средних учебных заведений и учащихся в них очень невелико; где же набрать офицеров для всего рядового состава?
Что хорошо для одного, не годится для другого. Система всеобщей воинской повинности предполагает определенный уровень экономического и духовного развития; там, где этого нет, данная система приносит больше вреда, чем пользы. И именно так, видимо, обстоит дело в России.
Во-первых, для того, чтобы из русского новобранца средних способностей сделать обученного солдата, требуется вообще довольно много времени. Русский солдат, несомненно, очень храбр. Пока тактическая задача решалась наступлением пехотных масс, действовавших сомкнутым строем, русский солдат был в своей стихии. Весь его жизненный опыт приучил его крепко держаться своих товарищей. В деревне — еще полукоммунистическая община, в городе — кооперированный труд артели, повсюду — krugovaja poruka, то есть взаимная ответственность товарищей друг за друга; словом, сам общественный уклад наглядно показывает, с одной стороны, что в сплоченности все спасенье, а с другой стороны, что обособленный, предоставленный своей собственной инициативе индивидуум обречен на полную беспомощность. Эта черта сохраняется у русского и в военном деле; объединенные в батальоны массы русских почти невозможно разорвать; чем серьезнее опасность, тем плотнее смыкаются они в единое компактное целое. Но эта инстинктивная тяга к сплочению, которая во времена наполеоновских походов была еще неоценимым достоинством и перевешивала многие другие, менее ценные качества русского солдата, — эта инстинктивная тяга стала теперь для него прямой опасностью. В настоящее время сомкнутые массы исчезли с поля боя; речь идет теперь о поддержании контакта между рассеянными стрелковыми цепями, когда войска самых различных воинских частей разбросаны вперемешку друг с другом и командование часто и довольно быстро переходит к офицерам, совершенно не знакомым большинству рядовых; теперь каждый солдат должен уметь самостоятельно сделать то, что требует момент, не теряя при этом связи со всем подразделением. Это такая связь, которая становится возможной не благодаря примитивному стадному инстинкту русского солдата, а лишь в результате умственного развития каждого человека в отдельности; предпосылки для этого мы встречаем только на ступени более высокого «индивидуалистического» развития, как это имеет место у капиталистических наций Запада. То качество, которое составляло до сих пор величайшую силу русской армии, было превращено малокалиберным магазинным ружьем, заряжающимся с казенной части, и бездымным порохом в одну из ее величайших слабостей. Следовательно, при нынешних условиях для превращения русского новобранца в боеспособного солдата потребуется еще больше времени, чем прежде; с солдатами же Запада он уже больше не может сравниться.
А во-вторых: где взять офицеров для организации всей этой массы людей в новые формирования военного времени? Если даже Франции трудно находить достаточное количество офицеров, то как же с этим справиться России? России, где образованная часть населения, из которой только и можно получить пригодных офицеров, составляет такой несоразмерно низкий процент общего числа жителей и где к тому же для солдат, даже обученных, требуется больший процент офицеров, чем в любой другой армии?
Наконец, в-третьих: при той всеобщей системе казнокрадства и воровства, которая, как известно, распространена среди русского чиновничества, а зачастую и среди офицеров, как будет проходить в России мобилизация? Во всех прежних войнах России сразу же обнаруживалось, что даже часть армии мирного времени и часть ее снаряжения существовали лишь на бумаге. Что же получится, когда призовут под ружье уволенных в запас, а также ополчение [В оригинале русское слово, написанное готическими буквами. Ред.] (ландвер), когда надо будет обеспечить их обмундированием, вооружением, боевыми припасами? А если при мобилизации не все идет гладко, не все доставляется в определенный срок и в определенное место, то наступает полная неразбериха. И разве может все идти гладко, если все проходит через руки ворующих и продажных русских чиновников? Мобилизация в России, — это будет зрелище для богов.
