Мы впоследствии увидим, как господин Грюн сумел возложить на Кабе новую «миссию».
Укажем сперва на схему, которая вместе с двумя-тремя устаревшими мыслями образует остов книги Грюна. И то и другое списано у Гесса, которого господин Грюн вообще великолепнейшим образом пересказывает. То, что уже у Гесса носило весьма неопределённый и мистический характер, но сначала — в «Двадцать одном листе» — заслуживало известного признания, и стало скучным и реакционным лишь благодаря вечному повторению в «Burgerbuch», в «Neue Anekdota» и в «Rheinische «Jahrbucher» в такое время, когда оно уже устарело, — это у господина Грюна превращается в полную бессмыслицу.
Гесс синтезирует развитие французского социализма с развитием немецкой философии — Сен-Симона с Шеллингом, Фурье с Гегелем, Прудона с Фейербахом. Ср., например, «Двадцать один лист», стр. 78, 79, 326, 327; «Neue Anekdota», стр. 194, 195, 196, 202 и сл. (Параллель между Фейербахом и Прудоном. Например, Гесс: «Фейербах, это — немецкий Прудон» и т. д. «Neue Anekdota», стр. 202; Грюн: «Прудон, это — французский Фейербах», стр. 404.) Этот схематизм, в том виде, в каком его даёт Гесс, и образует всю внутреннюю связь книги Грюна. Отличие заключается только в том, что господин Грюн не забывает придать положениям Гесса беллетристический налёт. Он весьма добросовестно списывает даже явные ошибки Гесса, как, например, его утверждение («Neue Anekdota», стр. 192), что теоретические построения образуют «социальный фон» и «теоретическую основу» практических движений. (Так, например, Грюн пишет на стр. 264: «Социальный фон политической проблемы XVIII века был одновременно продуктом обоих философских направлений» — сенсуалистов и деистов.) Сюда же относится та мысль, что достаточно связать Фейербаха с практикой, применить его к социальной жизни, чтобы дать полную критику существующего общества. Если же прибавить к этому дальнейшую критику, которой Гесс подвергает французский коммунизм и социализм, например положения Гесса, что «Фурье, Прудон и т. д. не вышли за пределы категории наёмного труда» («Burgerbuch», стр. 40 и др.), что «Фурье хотел бы осчастливить мир новыми ассоциациями эгоизма» («Neue Anekdota», стр. 196), что «даже радикальные французские коммунисты не преодолели ещё противоположности труда и наслаждения, не поднялись ещё до единства производства и потребления и т. д.» («Burgerbuch», стр. 43), что «анархия есть отрицание понятия политического господства» («Двадцать один лист», стр. 77) и т. д. и т. д., — если прибавить всё это, то мы получим полностью критику французов, как она дана господином Грюном, ту самую критику, которую господин Грюн имел в кармане ещё до того, как он отправился в Париж. Кроме этого, господину Грюну помогает свести счёты с французскими социалистами и коммунистами ряд ставших традиционными в Германии фраз о религии, политике, национальности, человеческом и нечеловеческом и т. д. и т. д., — фраз, перешедших от философов к «истинным социалистам». Ему остаётся только искать повсюду «Человека» и слово «человеческий» и негодовать, когда он этого не находит. Например: «Ты занимаешься политикой — Ты ограничен» (стр. 283). И точно так же господин Грюн может далее восклицать: Ты национален, религиозен, занимаешься политической экономией, Ты имеешь бога, значит Ты не человечен, Ты ограничен, — что он и делает на протяжении всей книги. Этим, конечно, даётся весьма основательная критика политики, национальности, религии и т. д. и выясняется в достаточной мере всё своеобразие критикуемых писателей и их связь с общественным развитием.
Уже отсюда видно, что стряпня Грюна стоит гораздо ниже книги Штейна, который, по крайней мере, пытался изложить связь социалистической литературы с действительным развитием французского общества. При этом едва ли нужно упоминать, что господин Грюн как в разбираемой книге, так и в «Neue Anekdota», с величайшим пренебрежением взирает свысока на своих предшественников.
Но сумел ли господин Грюн хотя бы правильно списать то, что он вычитал у Гесса и других авторов? Сохранил ли он в рамках своей схемы, принятой им на веру, без всякой критики, хотя бы необходимый материал, дал ли он правильное л полное изложение отдельных социалистических писателей по первоисточникам? Это ведь поистине самые минимальные требования, какие можно предъявить человеку, у которого должны учиться североамериканцы и французы, англичане и бельгийцы, который был приват-доцентом Прудона и который не перестаёт кичиться перед поверхностными французами немецкой основательностью.
СЕН-СИМОНИЗМ
Из всей сен-симонистской литературы господин Грюн не держал в руках ни одной книги. Его главными источниками являются: во-первых, столь презираемый им Лоренц Штейн, затем главный источник Штейна — Л. Ребо[139] (за что он, на стр. 250, и называет Ребо, для острастки, филистером; на той же странице он старается изобразить дело так, будто Ребо совершенно случайно попал ему в руки тогда, когда он уже давно покончил с сенсимонистами) и отдельные места из Луи Блана. Мы сейчас приведём прямые доказательства этого.
Посмотрим сперва, что говорит господин Грюн о жизни самого Сен-Симона. Главным источником для жизнеописания Сен-Симона являются отрывки его автобиографии в «Сочинениях Сен-Симона», изданных Олендом Родригом, и в «Organisateur» от 19 мая 1830 года[140]. Итак, перед нами все документы: 1) первоисточники, 2) Ребо, сделавший из них извлечения, 3) Штейн, использовавший Ребо, 4) беллетристическое издание господина Грюна.
Господин Грюн: «Сен-Симон участвует в освободительной борьбе американцев, не питая особого интереса к самой войне: ему приходит в голову мысль, что можно соединить оба гигантских океана» (стр. 85).
Штейн — стр. 143. «Сперва он поступил на военную службу… и отправился с Буйе в Америку… В этой войне, значение которой он, впрочем, отлично понял… война как таковая, говорил он, меня не интересовала, а только цель этой войны, и т. д.»… «После тщетной попытки заинтересовать вице-короля Мексики планом постройки большого канала для соединения обоих океанов».
Ребо, стр. 77: «Являясь солдатом в борьбе за американскую независимость, он служил под началом Вашингтона… война сама по себе меня не интересовала, говорит он, и только цель её интересовала меня очень живо, и ради этого интереса я безропотно переносил её тяготы».
Господин Грюн списывает только, что Сен-Симон не питал «особого интереса к самой войне», но не отмечает самого главного — его интереса к цели этой войны.
Господин Грюн не отмечает далее, что Сен-Симон желал отстоять свой план у вице-короля, и поэтому сводит этот план просто к «пришедшей в голову мысли». Не отмечает он и того, что Сен-Симон сделал это «уже в мирное время», — и это объясняется тем, что Штейн указывает на данное обстоятельство лишь датой года.
Немедленно вслед за тем господин Грюн продолжает:
«Позже» (когда?) «он набрасывает план франко-голландской экспедиции в английскую Индию» (там же).
Штейн: «В 1785 г. он поехал в Голландию, чтобы набросать план объединённой франко-голландской экспедиции против английских колоний в Индии» (стр. 143).
Штейн сообшает здесь неверные сведения, а Грюн добросовестно списывает их. Сам же Сен-Симон рассказывает следующее: герцог Ла Вогюйон склонил Генеральные штаты предпринять в союзе с Францией объединённую экспедицию против английских колоний в Индии. О самом себе Сен-Симон рассказывает только, что «в течение года он добивался (pour-suivi) осуществления этого плана».
Господин Грюн: «В Испании он хочет прорыть канал от Мадрида до моря» (там же).
Сен-Симон хочет прорыть канал, — что за бессмыслица! Прежде ему пришла в голову мысль, теперь он хочет. Грюн искажает здесь факты не потому, что он добросовестно списывает Штейна, как в указанном выше случае, а потому, что делает это слишком поверхностно.
Штейн, стр. 144: «Вернувшись в 1786 г. во Францию, он уже в следующем году отправился в Испанию, чтобы предложить правительству план завершения постройки канала от Мадрида до моря».
При беглом чтении господин Грюн мог извлечь свою вышеприведённую фразу из соответствующего места в книге Штейна, которое, во всяком случае, может вызвать представление, будто план постройки и весь проект принадлежали Сен-Симону. На самом же деле последний наметил лишь план борьбы с финансовыми затруднениями, возникшими при давно уже начатой постройке канала.
Ребо: «Шесть лет спустя он представил испанскому правительству план сооружения канала, который должен был служить судоходной линией между Мадридом и морем» (стр. 78).
Та же ошибка, что у Штейна.
Сем-Симон, стр. XVII: «Испанское правительство предприняло постройку канала для соединения Мадрида с морем; это начинание не двигалось вперёд, потому что у правительства не было достаточно рабочих и денег; я договорился с графом де Кабаррюсом, нынешним министром финансов, и мы представили правительству следующий проект» и т. д.
Господин Грюн: «Во Франции он спекулирует на национальном имуществе».
Штейн описывает сперва положение Сен-Симона во время революции, затем переходит к его спекуляции национальным имуществом (стр. 144 и сл.). Но откуда господин Грюн взял своё бессмысленное выражение «спекулировать на национальном имуществе», вместо того, чтобы говорить о спекуляции национальным имуществом? И это мы можем объяснить читателю, дав ему прочесть оригинал:
Ребо, стр. 78: «Вернувшись в Париж, он стал заниматься спекуляцией, причём спекулировал sur les domaines nationaux»{365}.
Господин Грюн выдвигает своё вышеприведённое утверждение без всякой мотивировки. Мы не узнаём, почему Сен-Симон спекулировал национальным имуществом и почему этот сам по себе тривиальный факт имеет значение в его жизни. Ведь господин Грюн находит излишним списать у Штейна и Ребо, что Сен-Симон хотел в виде опыта основать научную школу и крупное промышленное предприятие и хотел добыть необходимый капитал посредством этих спекуляций. Сам Сен-Симон именно так мотивирует свои спекуляции («Сочинения», стр. XIX).
Господин Грюн: «Он женится, чтобы быть в состоянии оказывать гостеприимство науке, чтобы испытывать жизнь людей, чтобы высасывать их психологически» (там же).
Господин Грюн вдруг перескакивает здесь через один из важнейших периодов жизни Сен-Симона — через период его естественно-научных занятий и путешествий. А потом, что это значит — жениться, чтобы оказывать гостеприимство науке, жениться, чтобы психологически высасывать людей (на которых не женишься), и т. д.? Всё дело в следующем: Сен-Симон женился, чтобы иметь салон и быть в состоянии изучать там наряду с другими людьми также
