когда его с трудом удерживаемая в целости императорская монархия распадется и большая ее часть попадет в руки буржуа. Он рискует дожить до неслыханного позора, когда «мещане-портные» или «мещане-бакалейщики» перестанут снимать перед ним шапки в Пратере[237] и будут титуловать его просто «господин Меттер-них». Еще несколько потрясений, еще несколько дорогостоящих военных приготовлений — и вся австрийская монархия окажется в мошне Шарля Ротшильда.

Мы ожидаем победы буржуа над австрийской империей с чувством истинного удовольствия. Нам хотелось бы только, чтобы сия достопочтенная империя была приобретена с торгов поистине низкими и грязными, истинно-еврейскими буржуа. Это отвратительное, палочное, «отеческое», дрянное правительство заслуживает того, чтобы быть побежденным поистине дрянным, запаршивевшим, скверно пахнущим противником. Г-н Меттерних может, однако, быть уверен в том, что в дальнейшем мы расправимся с его противником так же немилосердно, как этот противник в ближайшем будущем расправится с самим Меттернихом.

Для нас, немцев, падение Австрии имеет еще особое значение. Австрия повинна в том, что мы пользуемся дурной славой угнетателей других наций и наемников реакции во всех странах. Под австрийским флагом немцы держат в рабстве Польшу, Богемию и Италию. Австрийской монархии мы обязаны тем, что от Сиракуз до Триента и от Генуи до Венеции немцев ненавидят как презренных ландскнехтов деспотизма. Тот, кому воочию пришлось видеть, какая смертельная ненависть к tedeschi{165}, какая жажда кровавой и совершенно справедливой мести царит в Италии, тот уже по одному этому должен сам смертельно ненавидеть Австрию и будет с радостью приветствовать падение этого оплота варварства, этого позорища Германии.

У нас есть все основания надеяться на то, что немцы отомстят Австрии за тот позор, которым она покрыла немецкое имя. У нас есть все основания надеяться, что именно немцы сокрушат господство Австрии и устранят препятствия, стоящие на пути к свободе славян и итальянцев. Все уже готово, жертва повержена и ожидает ножа, который перережет ей горло. Пусть же немцы на этот раз не упустят момента, пусть у них хватит смелости произнести те слова, которых даже Наполеон не осмелился сказать:

«La dynastie de Habsbourg a cesse de regner!»{166}

Написано Ф. Энгельсом около 25 января 1848 г.

Напечатано в «Deutsche-Brusseler-Zeitung» № 8, 27января 1848 г.

Подпись: Ф. Э.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

К. МАРКС

«DEBAT SOCIAL» ОТ 6 ФЕВРАЛЯ О ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ АССОЦИАЦИИ

«Debat Social»[238] от 6 февраля выступает в защиту брюссельской Демократической ассоциации и ее филиалов. Мы позволим себе сделать несколько замечаний по поводу способа этой защиты.

Может быть, бельгийская радикальная партия и заинтересована в том, чтобы доказать католикам, что они действуют вопреки своим собственным интересам, когда выдвигают обвинения против бельгийской радикальной партии. Может быть, бельгийская радикальная партия заинтересована в том, чтобы проводить различие между низшим и высшим духовенством и вознаграждать духовенство в целом комплиментами за те истины, которые она высказывает по адресу части этого духовенства. Мы в этом ничего не понимаем. Мы только удивляемся, как могла «Debat» не заметить, что нападки фландрских католических газет на демократические ассоциации немедленно были воспроизведены в «Independance»[239], a «Indepen-dance», насколько нам известно, не католическая газета.

«Debat Social» заявляет, что бельгийцы при помощи демократических ассоциаций добиваются политических реформ.

Мы полагаем, что «Debat» на минуту забывает о международном характере Демократической ассоциации. Возможно, что она даже не раз забывала о нем. Ей пришло на память только то, что общество, стремящееся содействовать успехам демократии во всех странах, должно в первую очередь оказать действие на страну, где оно находится.

«Debat Social» не довольствуется заявлением о том, что бельгийцы желают осуществить при помощи демократических ассоциаций. Она идет дальше, она говорит о том, чего бельгийцы не желают осуществить с их помощью, чего, следовательно, нельзя желать, принадлежа к ассоциации, основанной бельгийцами для достижения политических реформ. Avis aux etrangers!{167}

«Политические реформы, которых намерены добиваться бельгийцы при помощи демократических ассоциаций», — говорит «Debat», — «это отнюдь не те утопии, которыми увлекаются некоторые демократы в странах, где существующие общественные институты не позволяют надеяться на проведение действенных реформ, где, таким образом, помыслы о скромном благосостоянии уже достигших свободы народов столь же рациональны, как и грезы о воздушных замках. Тот, у кого нет ничего, может с одинаковым успехом мечтать как о миллионах, так и о ренте или прибыли в сотню талеров».

«Debat» говорит здесь, очевидно, о коммунистах.

Мы хотели бы задать ей вопрос: не в том ли проявляется «скромное благосостояние» «свободной» Англии, что налог в пользу бедных растет там быстрее, чем население?

Мы хотели бы задать ей вопрос, не разумеет ли она под «скромным благосостоянием свободных народов» нищету жителей Фландрии?

Мы хотели бы узнать у нее секрет, с помощью которого она предполагает заменить заработную плату прибылью или рентой в 100 талеров. Или же под «скромным благосостоянием свободных народов» она понимает скромное благосостояние свободных капиталистов и землевладельцев!

Мы хотели бы, наконец, задать ей вопрос: уполномочила ли ее брюссельская Демократическая ассоциация изобличать во лжи утопистов, которые не верят в «скромное счастье свободных народов»?

Но «Debat Social», очевидно, рассуждает не о коммунистах вообще, а о немецких коммунистах, которые — вследствие того, что политическое развитие их отечества не позволяет им учредить ни немецкий Альянс, ни немецкую Либеральную ассоциацию[240], — с отчаяния бросаются в объятия коммунизма.

Мы обращаем внимание «Debat» на то, что коммунизм ведет свое происхождение из Англии и Франции, а не из Германии.

Немецкий коммунизм является самым решительным противником всякого утопизма и отнюдь не игнорирует историческое развитие, а, наоборот, опирается на него; в этом мы заверяем пока «Debat Social» в ответ на ее заверения.

Германия отстала в своем политическом развитии, ей предстоит еще проделать длинный путь политического развития.

Мы меньше, чем кто-либо, склонны отрицать это. Но, с другой стороны, мы полагаем, что страна, имеющая более 40 миллионов населения, готовясь к революции, не станет искать мерило для своего движения в радикализме свободных малых стран.

Может быть, «Debat» понимает под коммунизмом выдвижение на первый план классовых противоположностей и классовой борьбы? Но в таком случае коммунистическим является не коммунизм, а политическая экономия, буржуазное общество.

Роберт Пиль, как мы знаем, предсказывал, что в результате классовой противоположности в современном обществе должен разразиться страшный кризис. Даже Гизо, как мы знаем, считал, что в своей «Истории цивилизации»[241] он лишь изображал определенные формы классовой борьбы. Но Пиль и Гизо — утописты. Реалистами же являются люди, которые даже упоминание о социальных явлениях рассматривают как проступок в отношении благонамеренной житейской мудрости.

«Debat Social» может сколько ей угодно восхищаться Северной Америкой и Швейцарией и идеализировать их.

Мы спрашиваем ее, может ли когда-нибудь политический строй Северной Америки быть введен в Европе без крупных социальных переворотов? По нашему мнению, например, — да простит нам «Debat» нашу дерзость, — для того, чтобы английская Хартия была выдвинута не отдельными мечтателями, грезившими о всеобщем избирательном праве, а крупной национальной партией, потребовался длительный процесс объединения английских рабочих в класс; этой Хартии добиваются с совершенно иной целью, она должна привести к совершенно иным социальным результатам, чем то, к чему были когда-либо направлены конституции Америки и Швейцарии или к чему они когда-либо приводили. В наших глазах утопистами являются как раз те самые люди, которые отрывают политические формы от их социальной основы и выставляют их в виде общих, абстрактных догм.

Каким образом «Debat Social» пытается защитить Демократическую ассоциацию, устраняя одновременно «некоторых демократов», не довольствующихся «скромным благосостоянием свободных народов», она показывает ниже, когда переходит к дискуссии, имевшей место в Ассоциации по вопросу о свободе торговли.

«Шесть заседаний», — говорит «Debat», — «были посвящены дискуссии по этому интересному вопросу, и многие рабочие из различных мастерских нашего города приводили здесь доводы, которые не могли бы быть сочтены неуместными и на знаменитом конгрессе экономистов, происходившем в Брюсселе в сентябре прошлого года».

Этому предшествует утверждение «Debat Social», что Ассоциация почти единогласно признала целью демократии абсолютную свободу торговли между всеми народами.

После этого «Debat» в том же номере печатает исключительно бесцветную речь г-на Ле Арди де Больё, состряпанную из самых негодных отбросов кухмистерской английских фритредеров.

А в заключение восхваляется Кобден.

Кому же после такого освещения вопроса в «Debat Social» придет в голову усомниться, что Ассоциация значительным большинством голосов высказалась за свободу торговли именно в том смысле, как ее понимал конгресс экономистов, в том смысле, как ее понимают буржуазные фритредеры?

Написано К. Марксом около 10 февраля 1848 г.

Напечатано в «Deutsche-Brusseler-Zeitung» № 13, 13 февраля 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

Ф. ЭНГЕЛЬС ТРИ НОВЫХ КОНСТИТУЦИИ

Поистине, наши предсказания о предстоящем триумфе буржуазии{168} сбываются быстрее, чем мы могли ожидать. Менее чем за две недели три абсолютные монархии — Дания, Неаполь в Сардиния — превратились в конституционные государства,

В Италии движение развивалось с поразительной быстротой. Папская область, Тоскана, Сардиния одна за другой становились во главе этого движения; одна страна толкала вперед другую, один прогрессивный акт всякий раз вызывал за собой какой-нибудь новый. Итальянский таможенный союз[242] явился первым шагом к конституированию итальянской буржуазии, которая решительно выступила во главе национального движения и конфликт которой с Австрией обострялся с каждым днем. Буржуазия достигла почти всего, чего можно было достигнуть при абсолютной монархии; представительный строй с каждым днем все больше становился для нее настоятельной потребностью. Но в завоевании конституционных институтов как раз и заключались трудности для итальянских буржуа. Государи не желали этих институтов, буржуа не могли выступить против них чересчур угрожающе, чтобы опять не толкнуть их в объятия Австрии. Итальянцам таможенного союза пришлось бы еще долго ждать, если бы они внезапно не получили поддержку с совершенно неожиданной стороны: восстала Сицилия. В Палермо народ, проявив неслыханную храбрость, изгнал королевские войска из города{169}. Абруццы, Апулия и Калабрия сделали попытку поднять новое восстание, в самом Неаполе шла подготовка к борьбе