Штаммерсдорф, в штаб-квартиру Виндишгреца. Здесь центральная власть в лице своих комиссаров предстает перед нами во всей красе. «Виндишгрец», — говорят Велькер — Мосле,

— «с некоторой резкостью отклонил всякое вмешательство с нашей стороны». Другими словами: они получили пинки и должны убираться подобру-поздорову. «Мало того: он не захотел даже взглянуть на наши полномочия», — жалуется Велькер своему министру Шмерлингу. И в довершение огорчения: Виндишгрец не предлагает стоящей перед ним олицетворенной центральной власти ни капли вина, даже ни рюмки водки.

И вот наши комиссары снова садятся в карету, печально напевая: «О ты, Германия, и т. д.»[87], и направляются… в Вену? Боже упаси! — в Ольмюц {Чешское название: Оломоуц. Ред.}, «в резиденцию императорского двора». И они прекрасно поступили. Не будь этого, весь имперский фарс остался бы без завершения, в комедии посредничества не хватало бы последнего акта. Если Виндишгрец отнесся к ним, как к глупым школьникам, то в Ольмюце они встретили «со стороны императора и императорской фамилии гораздо более предупредительный прием» (см. стр. 11 доклада, письмо № 6). Они были приглашены к столу, и «мы», — пишут они далее г-ну Шмерлингу,

— «удостоились весьма милостивого приема». Не немецкая лакейская натура сказывается здесь — отнюдь нет, — а искреннейшая благодарность, находящая соответствующее выражение в песне; «После стольких страданий и т. д.»[88].

Но после всяческих угощений и возлияний все ещё остается выполнить пресловутую «великую миссию». Оба наших комиссара письменно обращаются к министру барону фон Вессенбергу.

«Ваше превосходительство» (так начинается письмо от 25 октября), «мы почтительно просив милостиво назначить нам час, когда Вам угодно будет принять изъявление пашей благодарности за благосклонный прием, оказанный нашей миссии и нам со стороны его королевско-императорского величества и Вашего превосходительства, и сообщить нам Ваши взгляды и решения по поводу следующих пунктов, относящихся к выполнению нашей миссии».

«Следующие пункты» многословно говорят только о том, что комиссары желают получить разрешение отправиться в Вену для посредничества.

Все это письмо, как и второе письмо к Вессенбергу, составлено в столь витиеватом канцелярском стиле прошлого столетия, так насыщено безмерной любезностью и подобострастием, что просто приятно сейчас же вслед за ним прочитать ответы Вессенберга. В этой переписке оба комиссара выглядят по сравнению с австрийским министром, как два неотесанных мужика рядом с тонко воспитанным дворянином, перед которым они делают на гладком паркете свои потешные реверансы и стараются употреблять самые изысканные выражения.

Вессенберг отвечает на вышеприведенное письмо:

«Высокородные господа! Должен просить извинения за то, что так поздно отвечаю на ваше сегодняшнее письмо… Что касается вашего благого намерения сделать в Вене еще одну попытку ликвидировать тамошние раздоры, то мне кажется необходимым прежде всего поставить вас в известность о теперешнем положении там. Дело в том, что сейчас речь может идти не о переговорах с какой-либо партией, а исключительно о подавлении мятежа» и т. д. (ср. стр. 16 доклада).

Вместе с этим ответом он возвращает им их полномочия. Они повторяют свою просьбу в письме от 27 октября:

«Мы должны», — говорят они, — «считать настоятельным долгом еще раз покорнейше просить Ваше превосходительство, а в Вашем лице — императорское правительство по возможности скорее отправить нас под надежной охраной в Вену с благожелательными и примирительными поручениями и предложениями, дабы в этом ужасном кризисе использовать умиротворяющее и личное влияние, которое воплощено в нас и в нашей миссии».

Мы видели, как действовало это «умиротворяющее и личное влияние» в течение 14 дней после выезда за ворота Франкфурта.

Оно производит на Вессенберга столь сильное впечатление, что в своем ответе он умалчивает об их просьбе. Он сообщает им некоторые, к тому же наполовину неверные сведения из Вены и иронически замечает:

«Впрочем, то обстоятельство, что мятежи, подобные мятежу пролетариев в Вене, нелегко подавить без применения принудительных мер, еще недавно было подтверждено событиями во Франкфурте!»

Таким доводам гг. Велькер и Мосле никак не могли противостоять; они поэтому отказываются от дальнейших попыток и со своим «умиротворяющим и личным влиянием» выжидают, что покажут события.

28 октября они снова докладывают Шмерлингу о своей «великой миссии». По предложению Вессенберга, они передают свою депешу курьеру, которого Вессенберг посылает во Франкфурт. В путь отправляется курьер, но не депеша. Только 6 ноября прибывает она во Франкфурт. Если бы они не побывали за императорским столом, если бы императорская фамилия и в особенности эрцгерцог Карл не беседовали с ними так дружелюбно, комиссары должны были бы совсем потерять голову от стольких неудач.

Затем следует двухдневное молчание. После стольких трудов «умиротворяющее влияние» предается субботнему отдыху.

Но вот 30 октября Вессенберг сообщает им официальное известие о сдаче Вены. Их решение принято. Правда, еще 28 октября они полагали (стр. 14 доклада), что «по-видимому, у него» (Виндишгреца) «так же, как здесь» (в Ольмюце) «у влиятельных лиц слишком преобладает мысль не только об усмирении Вены, но и о мстительном наказании за совершенное незаконное деяние». Но потом Вессенберг заверил их — и как мог имперский комиссар после этого еще отважиться усомниться! — что «в использовании этой победы австрийское правительство будет руководствоваться принципами, способными обеспечить ему расположение его подданных».

«Мы можем, таким образом, предполагать», — восклицают Велькер — Мосле, исполненные имперского пафоса, — «что наши предложения все же возымели некоторое влияние!» Все же возымели? О, конечно! Вы превосходнейшим образом забавляли в течение восьми дней Вессенберга, эрцгерцога Карла, Софию и К°. Вы служили для облегчения королевско-императорского пищеварения, Велькер — Мосле!

«Итак, после этого заверения министра мы считаем нашу миссию выполненной и завтра» (31 октября) «отправимся в обратный путь через Прагу».

Так заканчивается последнее донесение гг. Велькера — Мосле!

И в самом деле, вы правы, ваша «великая миссия» примирения и посредничества была выполнена. Зачем же вам теперь отправляться в Вену? Разве не апостолы гуманности — Виндишгрец и Елачич — были хозяевами города? Разве красные епанчи и королевско-императорские войска не проповедовали евангелие мира и конституционной свободы языком грабежа, поджогов, убийств и насилий, — языком, понятным для каждого?

Как сильно сказалось ваше «умиротворяющее влияние», как великолепно выполнили вы свою задачу — об этом свидетельствуют предсмертные хрипы убиваемых, крики отчаяния насилуемых, об этом свидетельствуют тысячи людей, томящихся в тюрьмах, об этом говорит нам окровавленная тень Роберта Блюма.

Ваша задача состояла в том, чтобы в дополнение к трилогии, инсценированной Виндишгрецем, Елачичем и Вессенбергом, помочь разыграть в Ольмюце также и фарс. Эта задача достойно разрешена вами: вы с превеликим мастерством сыграли до конца роль «одураченных дядюшек», если не какую-нибудь похуже.

Написано 27 ноября 1848 г.

НОВОСТИ

Кёльн, 28 ноября. «Neue Rheinische Zeitung» писала в номере от 17 ноября:

«Мы уж не говорим о евреях, которые со времени эмансипации своей секты повсюду стали, по крайней мере в лице своих верхов, во главе контрреволюции, — что их ожидает? Даже не стали дожидаться победы, чтобы швырнуть их обратно в гетто».

Тогда мы ссылались на правительственные распоряжения в Бромберге {Польское название: Быдгощ. Ред.}. Сегодня мы считаем необходимым сообщить о гораздо более убедительном факте. Большая масонская ложа «Три короны» в Берлине — как известно, принц Прусский является верховным главой прусских масонов, подобно тому как Фридрих-Вильгельм IV является верховным главой прусской религии — объявила о прекращении деятельности ложи «Минерва» в Кёльне. Почему? Потому что она приняла в число своих членов евреев. К сведению евреев!

Случайно попавший нам в руки циркуляр министерства Бранденбурга всем окружным управлениям требует от последних организовать массовые преследования руководителей клубов.

Из достоверного источника сообщают, что Кёльн, Дюссельдорф, Ахен и т. д. получат от нашего всемилостивейшего государя в виде рождественского подарка имперские войска, а именно австрийцев. Вероятно, это будут хорваты, сережаны, чехи, рацы, сербы и т. д., дабы и в Рейнской провинции, как в Вене, были установлены «порядок и спокойствие». Впрочем, говорят, что Рейнская провинция граничит не с Россией, а с Францией. К сведению всемилостивейшего государя!

Написано 28 ноября 1848 г.

ОРГАН МАНТЁЙФЕЛЯ И ИОГАНН. — РЕЙНСКАЯ ПРОВИНЦИЯ И КОРОЛЬ ПРУССИИ

Кёльн. «Neue Preusische Zeitung» подтверждает уже переданное нами заявление Мантёйфеля по поводу франкфуртской центральной власти и Франкфуртского собрания. Орган Мантёйфеля говорит:

«Обращение имперского регента могло быть продиктовано самыми лучшими намерениями. Но мы, пруссаки, должны его решительно отвергнуть — прусский народ должен это сделать не менее решительно, чем корона».

Орган Мантёйфеля высказывает то, чего мы сами от всей души желаем. Тот же официоз следующим образом поучает нас об обязательности франкфуртских решений:

«Мы, пруссаки, не знаем другого господина, кроме нашего короля. Только те из франкфуртских решений, которые он одобрит, будут для нас обязательны, и именно потому, что Он» (прусский стиль!) «их одобрил, а не по какой-либо иной причинен.

Мы, «пруссаки»!!! Нам, жителям Рейнской провинции, посчастливилось на великом торге людьми в Вене заполучить нижнерейнского «великого герцога», не выполнившего затем условий, на которых он был объявлен «великим герцогом»[89]. «Король Пруссии» существует для нас лишь в силу решения берлинского Национального собрания, а так как для нашего нижнерейнского «великого герцога» никакого берлинского Национального собрания не существует, то и для нас не существует никакого «короля Пруссии». Нижнерейнскому великому герцогу мы достались в результате торга народами! Когда мы вырастем настолько, что перестанем признавать торговлю человеческими душами, мы потребуем от «нижнерейнского великого герцога» предъявить свой «документ на право владения».

Написано 29 ноября 1848 г.

РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ В ИТАЛИИ

Кёльн, 29 ноября. Наконец-то, после шестимесячных почти непрерывных поражений демократии, после ряда неслыханных триумфов контрреволюции, снова появляются симптомы приближающейся победы революционной партии. Италия — страна, восстание которой явилось прелюдией к европейскому восстанию 1848 г., поражение которой явилось прелюдией к падению Вены, — Италия поднимается во второй раз. Тоскана добилась своего демократического министерства, и Рим только что завоевал себе такое же министерство.

10 апреля в Лондоне, 15 мая и 25 июня в Париже, 6 августа в Милане, 1 ноября в Вене[90] — таковы четыре важные даты европейской контрреволюции, четыре вехи, отмечающие быстро пройденные этапы ее недавнего триумфального шествия.

В Лондоне 10 апреля не только была сломлена