имеет ли решение об отказе от уплаты налогов законную силу или нет, здесь был налицо явный случай подстрекательства к восстанию и гражданской войне. Обвиняемые также не скрывали, что под словом «враг» (см. пункт 2) следует подразумевать внутреннего врага, вооруженную силу правительства. Несмотря на это, государственные власти, утратив всякую надежду на возможность осуждения по этой статье Code, избрали более мягкую формулу обвинения: призыв к мятежу и сопротивлению представителям государственной власти (статья 209 и сл.).
Таким образом, подлежал решению чисто политический вопрос: имели ли обвиняемые право, опираясь на решение Национального собрания об отказе от уплаты налогов, подобным образом призывать к оказанию сопротивления государственной власти, организовать вооруженную силу для борьбы с вооруженной силой государства и по своему усмотрению смещать и назначать государственных чиновников.
Присяжные, после очень краткого совещания, дали на этот вопрос утвердительный ответ.
После такого приговора Лассаль и Кантадор будут, вероятно, тоже скоро освобождены. Едва ли следует ожидать, что кёльнский обвинительный, сенат отнесется к ним иначе, чем присяжные отнеслись к Марксу, Шнейдеру и Шапперу.
Впрочем, завтра мы еще вернемся к вопросу о Лассале. По-видимому, существует благожелательное намерение затянуть его дело до окончания ближайшей судебной сессии (в марте) и, таким образом, октроировать ему еще три месяца предварительного заключения. Надо, однако, надеяться, что приговор кёльнских присяжных расстроит подобного рода человеколюбивые планы. О том, как обращаются с Лассалем в дюссельдорфской тюрьме, мы сообщим завтра некоторые отрадные подробности.
Написано К. Марксом 9 февраля 1849 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 218, 10 февраля 1849 г.
Перевод с немецкого
На русском, языке публикуется впервые
Из Веймарского округа, 3 февраля. Под этой датой «Frankfurter Journal» напечатал следующую корреспонденцию:
«Наконец, приближаются дни, когда наш первый местный суд присяжных должен будет вынести приговор по предстоящему политическому процессу. После того как судебное разбирательство все время переносилось с одной недели на другую, суд, по имеющимся у нас сведениям, определенно назначен, наконец, на 15 сего месяца. Заседания суда начнутся слушанием обвинения против арестованных здесь и в Йене в октябре прошлого года руководителей демократической партии — д-ра Лафори, кандидата Роте, студента Амелунга, д-ра Отто и литератора Йеде. Названные лица являются почти единственными из громадной массы подвергшихся в те дни аресту лиц, против которых прокурор вообще мог собрать материал для обвинения. Следствие против арестованного тогда же литератора Дейнхардта из Веймара дало так мало материалов, что после того как Дейнхардт просидел два месяца в нездоровых условиях в тюрьме нашего уголовного суда, прокурор не смог даже предъявить ему никакого обвинения. У кандидата Ланге из Йены, арестованного тогда же, в тюрьме четыре раза шла кровь горлом, затем он в полумертвом состоянии был доставлен в Йену к своим родителям, где вскоре, 7 января сего года, скончался, после того как снова был подвергнут допросу со стороны уголовного суда в течение трех дней подряд. Наши присяжные заседатели будут очень удивлены, когда вместо планов государственной измены, слухи о которых так усиленно распространялись и обсуждались, суду будут представлены ничтожные и мелочные факты, на которых построено обвинение против вышеназванных лиц».
(Надо надеяться, что при ближайшей своей победе народ не будет столь простодушен или забывчив, чтобы оставить всех своих палачей на занимаемых ими постах, как он это сделал в марте. Можно с уверенностью сказать, что народ не замедлит подвергнуть всю эту банду реакционных чиновников, и в первую очередь кровожадных и лицемерных законников, именуемых также «судьями», шестимесячному предварительному заключению в пенсильванских тюрьмах[200], а затем пошлет их для дальнейшего лечения на строительство железных и шоссейных дорог.)
Написано около 9 февраля 1849 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 218, 10 февраля 1849 г.
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА В «KOLNISCHE ZEITUNG»
Кёльн, 10 февраля. При всем желании мы на прошлой неделе не смогли уделить внимания даже нашим лучшим друзьям, нашим ближайшим соседям. Другие дела — всем известно, какие[201] — отняли все наше время. Поспешим же теперь наверстать упущенное и обратим свои взоры в первую очередь на соседних с нами публицистов.
Разделение труда осуществляется в «Kolnische Zeitung» редкостным ансамблем. Оставим в стороне последнюю часть газеты, третью и четвертую страницы, где благородный Вольферс восхваляет Бельгию и делает все возможное для того, чтобы Генрих V снова вступил на престол своих предков и октроировал конституцию «по бельгийскому образцу», и обратимся к фасаду газеты, к ее первой странице. Здесь наш друг Шюккинг занимает подвальчик, где предлагает любителям новейшую продукцию своей доктринерской фантазии и своего фантастического доктринерства в прозе и в стихах. Кто не знает интересных «политических бесед», в которых талантливый автор пытается, как он сам в этом признается, из свиной кожи немецкого профессора извлечь Мефистофеля, хотя ему удалось извлечь только Вагнера[202]. Над подвальчиком, в первом этаже, г-н Дюмон открыл свои просторные политические салоны, в которых великие мужи Брюггеман и Шванбек (не смешивать с Вейсбродтом) занимают публику. Брюггеман отвечает за философскую часть, за спасение принципа при всех катастрофах, за сохранение почвы законности, несмотря на все землетрясения, за элегический жанр, за лебединые песни и реквиемы. Шванбек несет ответственность за декламационную часть, за возвышенную лирику, за нравственное возмущение, за дифирамбы и за бурю. Опьяненная восторгом фраза Шванбека достигает горных высот Олимпа, и если ее поступь не всегда тверда, все же она не перестает быть ритмичной. И действительно, на ее долю приходятся почти все непроизвольные гекзаметры, которыми так богата «Kolnische Zeitung».
Первым нам сегодня попадается на глаза как раз этот возвышенный Шванбек. В статье, de dato {датированной. Ред.} Кёльн, 7 февраля, он просвещает нас относительно печальных последствий абсолютизма и печальных последствий революции.
Великий Шванбек обрушивает весь свой гнев на прусский народ за то, что тот или совсем не участвовал в выборах или выбирал не так, как надо.
«Это Национальное собрание должно закончить построение конституционно-монархического государства; и все же — кто еще сомневается и том, что одни в этом Собрании будут мешать этому построению потому, что они уже не монархисты, а другие потому, что, будучи сторонниками абсолютизма, они еще не стали конституционалистами, а все вместе именно потому, что они не являются сторонниками конституционной монархии? С двух противоположных полюсов будут бушевать ветры, преодоленное прошлое будет бороться с далеким, быть может недостижимым будущим, и кто знает, не будет ли в этой борьбе утрачено настоящее!»
Обратите внимание, какой могучей силой отличается стиль этих классических строк. Каждая фраза звучит энергично и кратко, каждое слово дышит нравственным возмущением. Представьте себе по возможности живо борьбу между «преодоленным прошлым» и «далеким, быть может недостижимым будущим». Кому из вас не покажется, будто вы видите, как «преодоленное прошлое» все же настигает «быть может недостижимое будущее», как они, подобно двум фуриям, хватают друг друга за волосы и как именно из-за недостижимости одного и преодоленности другого все больше И больше утрачивается настоящее, в то время как с противоположных полюсов бушуют ветры!
Не вздумайте счесть это за пустяк. Ибо если нам позволено иметь суждение о таких великих мужах, то мы должны сказать: если у Брюггемана стиль обычно теряет власть над мыслью, то у Шванбека, наоборот, мысль теряет власть над стилем.
На самом деле, кто в добродетельном возмущении не потеряет власть над стилем, когда оказывается, что Собрание, которому не только прусский король, но и сама «Kolnische Zeitung» поручили закончить построение конституционно-монархического государства, — что это Собрание состоит из людей либо слишком левого, либо слишком правого направления для того, чтобы осуществить эту благородную цель? Особенно, когда с «противоположных полюсов бушуют ветры» и «Kolnische Zeitung» «утрачивает настоящее»!
Достаточно уж прискорбно для «Kolnische Zeitung», что народ выбирает депутатов, которые не хотят того, чего они, по мнению «Kolnische Zeitung», «должны хотеть». Но еще хуже для народа, если он насмехается над Шванбеком, выступающим в роли Кассандры[203], и вместо конституционно-монархического образцового человека из «великого центра нации» выбирает людей, либо переставших быть монархистами, либо еще не ставших конституционалистами. Tu l’as voulu, Georges Dandin! {Ты этого хотел, Жорж Данден! (Мольер, «Жорж Данден»), Ред.} — с грустью воскликнет Шванбек, когда в грозном конфликте между преодоленным прошлым и, быть может, недостижимым будущим погибнет настоящее!
«Другими словами, признаки реакции и признаки новой или, вернее, перманентной революции не замедлили появиться».
После этого замечательного открытия Кассандра-Шванбек устремляет взор на Австрию. Взор Шванбека постоянно устремлен на Австрию. Австрия — его вторая родина; здесь он раньше возмущался тиранией венской демагогии, здесь он пожирает теперь мадьяр, здесь у автора возвышенных дифирамбов появляется, наконец, нежное чувство, слабые угрызения совести по отношению к тем, которых военно-полевые суды помиловали свинцом и порохом. Отсюда и нежные взоры, которые полный предчувствий пророк бросает в сторону Австрии в каждой своей передовице.
«Что же, собственно, изменилось?» (сиречь в Австрии). «Неограниченная бюрократия сменилась неограниченной демократией, а затем неограниченной военной властью, и в конце концов все осталось по-старому!»
Печальный результат революций, прискорбные последствия того, что народы никогда не внемлют гласу непризнанных Кассандр! «В конце концов все осталось по-старому!» Правда, традиционное правительство Меттерниха во многом отличается от теперешней контрреволюционной военной диктатуры; и особенно изменился добродушный австрийский народ времен Меттерниха, ставший теперь народом, преисполненным революционной ярости; кроме того, из истории известно, что контрреволюция всегда приводила лишь к более основательной, более кровавой революции. Но какое это имеет значение? «В конце концов все осталось по-старому», и деспотизм остается деспотизмом.
Филистеры, политиканствующие за кружкой пива, составляющие, выражаясь словами Шванбека, «великий центр немецкой нации», эти простаки, которые при каждой временной неудаче революции кричат: «Какую пользу принесло восстание» ведь мы снова оказались на прежнем месте»; эти глубокие знатоки истории, не видящие дальше собственного носа, — все они будут восхищены, когда узнают, что великий Шванбек целиком разделяет их точку зрения.
После этого неизбежного обозрения Австрии Кассандра снова обращается к Пруссии, готовясь заглянуть в будущее. Надлежащим образом взвешиваются элементы реакции и элементы революции. Поочередно подвергаются тщательному рассмотрению монархия
