1849 г.
(подписи) Хюнербейн. Трост»
На следующий день в распоряжение Энгельса была отдана и артиллерия:
«Настоящим гражданин Ф. Энгельс уполномочивается установить орудия по своему усмотрению, а также потребовать необходимых для этого мастеровых. Связанные с этим расходы оплачивает Комитет безопасности.
Эльберфельд, 12 мая 1849 г.
Комитет безопасности
За комитет (подписи) Потмап. Хюнербейн. Трост»
В первый же день своего пребывания в Эльберфельде Энгельс организовал саперную роту и достроил баррикады у некоторых выходов из города. Энгельс присутствовал на всех заседаниях военной комиссии и предложил ей пригласить в качестве главного коменданта г-на Мирбаха, что и было принято единогласно. В следующие дни Энгельс продолжал свою деятельность: перестроил многие баррикады, наметил план расположения новых баррикад и усилил саперные роты. С момента прибытия Мирбаха Энгельс предоставил себя в его распоряжение, принимая также участие в созывавшихся главным комендантом военных советах.
За все время своего пребывания в Эльберфельде Энгельс пользовался безусловным доверием как вооруженных бергских и маркских рабочих, так и добровольческого отряда.
В первый же день по прибытии Энгельса г-н Риотте, член Комитета безопасности, осведомился о его намерениях. Энгельс заявил, что приехал, во-первых, потому, что был послан сюда из Кёльна; во-вторых, так как полагал, что, быть может, он будет полезен в военном отношении; в-третьих, потому, что, будучи сам родом из Бергского округа, он считал делом своей чести быть на посту при первом вооруженном восстании народа в этом округе. Он желал бы заняться исключительно военными делами и не иметь совершенно никакого касательства к политической стороне движения, ибо совершенно ясно, что в настоящее время здесь возможно лишь движение под черно-красно-золотым знаменем и поэтому нужно избегать всякого выступления против имперской конституции.
Г-н Риотте был совершенно согласен с этим объяснением.
Утром 14-го к Энгельсу, сопровождавшему главного коменданта Мирбаха на общий сбор в Энгельнберг, подошел г-н Хёхстер, также член Комитета безопасности, и заявил следующее: хотя против поведения Энгельса решительно ничего возразить нельзя, но все же эльберфельдские буржуа в высшей степени встревожены его пребыванием; они все время боятся, как бы он не провозгласил красную республику, и единодушно желают, чтобы он удалился.
Энгельс заявил, что не намерен навязывать своих услуг, но и не хочет малодушно покинуть свой пост, а потому, ни к чему себя не обязывая, требует, чтобы указанное пожелание было предъявлено ему в письменной форме, черным по белому, за подписями всех членов Комитета безопасности.
Г-н Хёхстер поставил вопрос в Комитете безопасности, и в тот же самый день было принято следующее решение:
«Полностью отдавая должное деятельности, проявленной до сих пор в здешнем городе гражданином Фридрихом Энгельсом из Бармена, проживавшем в последнее время в Кёльне, просим его, однако, сегодня же оставить пределы здешней городской общины, так как его пребывание может дать повод к недоразумениям относительно характера движения».
Еще до принятия этого постановления Энгельс заявил, что он исполнит требование Комитета безопасности только тогда, когда ему прикажет это Мирбах. Мирбах прибыл сюда по его предложению, и он не может поэтому уйти прежде, чем Мирбах его не отпустит.
После многочисленных настояний со стороны Комитета безопасности Мирбах подписал, наконец, 15-го утром соответствующий приказ, который был обнародован потом в виде плаката.
Вооруженные рабочие и добровольческий отряд были крайне возмущены постановлением Комитета безопасности. Они потребовали, чтобы Энгельс остался, обещая «защищать его ценою своей жизни». Энгельс лично отправился к ним и успокоил их, сославшись при этом на Мирбаха и заявив, что он не станет первым отказывать в повиновении коменданту, приглашенному по его же, Энгельса, предложению и пользующемуся к тому же его безусловным доверием.
Энгельс произвел затем еще рекогносцировку в окрестностях и, передав пост своему адъютанту, удалился из Эльберфельда.
Пусть бергские и маркские рабочие, проявившие по отношению к члену нашей редакции такое поразительное расположение и такую привязанность, поймут, что теперешнее движение — только пролог другого, в тысячу раз более серьезного движения, в котором дело будет идти об их, рабочих, кровных интересах. Это новое революционное движение явится результатом нынешнего движения, и как только оно начнется, Энгельс — в этом рабочие могут быть уверены! — подобно всем другим редакторам «Neue Rheinische Zeitung», окажется на своем посту, и никакие силы в мире не вынудят его тогда оставить этот пост.
Написана Ф. Энвельсом 16 мая 1849 г.
Напечатано во втором выпуске «Neue Rheinische Zeitung» № 300, 17 мая 1849 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
ПОЛИЦЕЙСКОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ «NEUE RHEINISCHE ZEITUNG»
Кёльн, 18 мая. Некоторое время тому назад из Берлина потребовали от местных властей снова объявить в Кёльне осадное положение. Намеревались по законам военного времени устранить «Neue Rheinische Zeitung», но натолкнулись на неожиданное сопротивление. После этого кёльнское окружное управление обратилось к здешней прокуратуре, чтобы добиться той же цели при помощи произвольных арестов. Эта попытка потерпела крах из-за юридических сомнений прокуратуры, подобно тому как уже дважды она терпела крах, благодаря здравому смыслу рейнских присяжных[347]. Не оставалось ничего другого, как прибегнуть к полицейским уловкам; в данный момент они достигли своей цели. «Neue Rheinische Zeitung» временно перестает выходить. 16 мая ее главному редактору Карлу Марксу было сообщено следующее нелепое правительственное распоряжение:
«В своих последних номерах (!) «Neue Rheinische Zeitung» выступает все более решительно, возбуждая презрение к существующему правительству, призывая к насильственному перевороту и установлению социальной республики. Поэтому ее главный редактор, доктор Карл Маркс, должен быть лишен права гостеприимства (!), столь оскорбительно им нарушенного, а так как им не получено разрешение на дальнейшее пребывание в землях прусского государства, ему должно быть предписано покинуть таковое в течение 24 часов. В случае, если он добровольно не подчинится предъявленному ему требованию, он подлежит принудительному препровождению за границу».
Кёльн, 11 мая 1849 г.
Королевское окружное управление
Мёллер
Королевскому полицейдиректору г-ну Гейгеру, здесь.
К чему эти глупые фразы, эта официальная ложь!
Последние номера «Neue Rheinische Zeitung» по своей тенденции и тону ни на йоту не отличаются от ее первого «пробного номера». В этом «первом номере», между прочим, говорилось:
«Замысел г-на Хюзера» (в Майнце) «— это лишь часть обширного плана берлинской реакции, которая стремится… предать нас безоружными в руки… армии»[348]. Eh bien, Messieurs, qu’en dites-vous maintenant? {Что вы скажете теперь на это, господа? Ред.}
Что касается нашей тенденции, то разве она была не известна правительству? Разве мы не заявили перед судом присяжных, что в настоящий момент «задача прессы — подорвать все основы существующего строя»? Что касается, в частности, гогенцоллернского вассального князя, то прочтите номер от 19 октября 1848 г., где сказано:
«Король последователен. Он был бы всегда последователен, если бы, к сожалению, мартовские дни не поставили между его величеством и народом этот роковой клочок бумаги. В данный момент его величество, по-видимому, снова верит, как и перед мартовскими днями, в «железную пяту» славянства, и народ в Вене окажется, быть может, тем волшебником, который превратит железо в глину»[349]. Est-ce clair, Messieurs? {Ясно, господа? Ред.}
А «социальная республика»? Разве мы провозгласили ее только в «последних номерах» «Neue Rheinische Zeitung»?
А для тех тупоголовых, которые не заметили, что через все наши суждения и сообщения о европейском движении проходит «красная» нить, — разве мы не говорили для них откровенным и ясным языком?
«Допустим», — читаем мы в номере «Neue Rheinische Zeitung» от 7 ноября, — «допустим, что контрреволюция оживет во всей Европе с помощью оружия, — умрет же она во всей Европе с помощью денег. Рок, который мог бы свести на нет ее победу, — это европейское банкротство, государственное банкротство. При столкновении с острыми «экономическими» вопросами острия штыков гнутся, как мягкий трут. Но ход развития не будет ждать срока уплаты по тому векселю, который европейские государства перевели на европейское общество.
В Париже июньская революция нанесет сокрушительный контрудар. С победой «красной» республики в Париже армии из глубины стран будут брошены к границам и через границы, и ясно обнаружится действительная сила борющихся партий. Тогда мы вспомним июнь и октябрь и тоже воскликнем:
Vae victis! {Горе побежденным! Ред.}
Безрезультатная резня после июньских и октябрьских дней, бесконечные жертвоприношения после февраля и марта, — уж один этот каннибализм контрреволюции убедит народы в том, что существует лишь одно средство сократить, упростить и концентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества, только одно средство — революционный терроризм»[350].
Est-ce clair, Messieurs?
Мы с самого начала считали излишним скрывать наши взгляды. Полемизируя однажды с местной прокуратурой, мы заявили во всеуслышание:
«Настоящая оппозиция «Neue Rheinische Zeitung» начнется только при трехцветной республике»[351].
А ведь мы разговаривали тогда с прокуратурой! Мы подвели итог старому, 1848 году в следующих словах (см. номер от 31 декабря 1848 г.):
«История прусской, как и вообще немецкой буржуазии с марта по декабрь доказывает, что в Германии невозможна чисто буржуазная революция и установление буржуазной власти в форме конституционной монархии, что возможна либо феодально-абсолютистская контрреволюция, либо социально-республиканская революция».
Итак, только ли в «последних номерах» «Neue Rheinische Zeitung» мы сочли необходимым явно выступить в социально-республиканском духе? Разве вы не читали наших статей об июньской революции и разве душа июньской революции не была душой нашей газеты?
К чему же тогда ваши лицемерные фразы, цепляющиеся за нелепые предлоги?
Мы беспощадны и не просим никакой пощады у вас. Когда придет наш черед, мы не будем прикрывать терроризм лицемерными фразами. Но монархические террористы, террористы милостью бога и закона, на практике жестоки, презренны и подлы, в теории трусливы, скрытны и двуличны, в обоих отношениях бесчестны.
Распоряжение прусского правительства столь нелепо, что говорит о «праве гостеприимства, оскорбительно нарушенном» главным редактором «Neue Rheinische Zeitung» Карлом Марксом.
Право гостеприимства, которое наглые захватчики Vorder-Russen (боруссы){72}, октроировали нам, жителям Рейнской провинции, на нашей собственной земле, — это право гостеприимства действительно «оскорбительно» нарушено «Neue Rheinische Zeitung». Мы думаем, что заслужили этим благодарность Рейнской провинции.
