Салереши, осталась на Ракошском поле для наблюдения за столицей; четвертую и пятую колонны Дожа и его брат Грегор повели на Сегедин {Венгерское название: Сегед. Ред.}.
Тем временем дворянство собралось в Пеште и призвало на помощь семиградского воеводу Иоанна Заполья. После перехода Салереши с бюргерскими элементами крестьянского войска на сторону врага дворяне в союзе с будапештскими бюргерами разбили и уничтожили отряд, стоявший лагерем на Ракошском поле. Огромное количество пленных было подвергнуто жесточайшим казням, остальные же были отпущены по домам с отрезанными носами и ушами.
Дожа, потерпев неудачу под Сегедином, направился к Чанаду и взял его, разбив перед этим дворянское войско под командой Стефана Батория и епископа Чаки и отомстив за жестокости на Ракошском поле кровавой расправой над пленными, в числе которых были епископ, а также королевский казначей Телеки. В Чанаде он провозгласил республику, упразднение дворянства, всеобщее равенство и суверенитет народа и двинулся затем на Темешвар {Румынское название: Тимишоара. Ред.}, куда укрылся Баторий. Но, пока он, подкрепленный новым войском под командой Антона Хоссы, осаждал в течение двух месяцев эту крепость, оба верхневенгерских отряда были разбиты дворянством в ряде сражений, и против него двинулся с семиградской армией Иоанн Заполья. Заполья напал на крестьян и рассеял их; сам Дожа был взят в плен, заживо зажарен на раскаленном троне и съеден своими собственными людьми, которым лишь на этом условии была дарована жизнь. Рассеявшиеся крестьяне, снова собранные Лаврентием и Хоссой, были разбиты еще раз, причем все, кто попал в руки врага, были посажены на кол или повешены. Трупы крестьян тысячами висели вдоль улиц и у околиц сожженных деревень. Говорят, что в боях и во время резни было убито до 60000 человек. Дворянство постаралось, чтобы на ближайшем сейме порабощение крестьян было снова признано законом страны.
Вспыхнувшее около этого же времени крестьянское восстание в «Виндской Марке», т. е. в Каринтии, Крайне и Штирии, опиралось на заговор, близкий по характеру к заговору «Башмака»; он возник в этой разоренной вымогательствами дворян и императорских чиновников, опустошенной набегами турок и измученной голодом области еще в 1503 г. и тогда же вызвал восстание. Уже в 1513 г. словенские крестьяне этих местностей, так же как и немецкие, снова подняли знамя борьбы за «stara prawa» («старые права»), и если в этом году их опять удалось успокоить, если в 1514 г., когда они собрались еще большими массами, их удалось уговорить разойтись только после того, как император Максимилиан дал определенное обещание о восстановлении «старых прав», то с тем большим ожесточением должен был подняться на войну за возмездие вечно обманываемый народ весной 1515 года. Как и в Венгрии, повсюду разрушались замки и монастыри, крестьянские судьи судили и приговаривали к обезглавлению взятых в плен дворян. В Штирии и Каринтии императорскому военачальнику Дитрихштейну вскоре удалось задушить восстание; но в Крайне оно было подавлено лишь в результате внезапного нападения на город Райн (осенью 1516 г.) и последовавших затем бесчисленных зверств австрийских властей, вполне заслуживающих быть поставленными рядом с гнусностями венгерского дворянства.
Вполне понятно, что после целого ряда столь тяжелых поражений и массовых расправ, учиненных дворянством, крестьяне в Германии оставались в течение довольно долгого времени спокойными. И все же ни заговоры, ни местные восстания полностью не прекращались. Уже в 1516 г. большинство бежавших участников заговоров «Башмака» и «Бедного Конрада» возвратилось в Швабию и на Верхний Рейн, а в 1517 г. «Башмак» снова действовал вовсю в Шварцвальде. Сам Йосс Фриц, все еще хранивший спрятанное на груди старое знамя «Башмака» 1513 года, вновь стал разъезжать по всему Шварцвальду и развил энергичную деятельность. Заговор был организован заново. Как и четыре года тому назад, опять стали созываться собрания на Книбисе. Но тайна не была соблюдена; власти узнали о заговоре и приняли решительные меры. Многие были схвачены и казнены;
наиболее деятельные и интеллигентные участники заговора должны были бежать, в том числе и Йосс Фриц, захватить которого не удалось и на этот раз. Повидимому, он вскоре после этого умер в Швейцарии, так как с этого времени имя его уже нигде больше не упоминается.
IV
В то самое время, когда в Шварцвальде был подавлен четвертый заговор «Башмака», Лютер дал в Виттенберге сигнал к движению, которое должно было вовлечь все сословия в водоворот событий и потрясти все здание империи. Тезисы тюрингенского августинца[236] оказали воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха. Многообразные, взаимно перекрещивающиеся стремления рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев, домогавшихся суверенитета князей и низшего духовенства, тайных мистических сект и литературной — ученой и бурлеско-сатирической[237] — оппозиции нашли в этих тезисах общее на первых порах, всеобъемлющее выражение и объединились вокруг них с поразительной быстротой. Этот сложившийся за одну ночь союз всех оппозиционных элементов, как бы недолговечен он ни был, сразу обнаружил всю огромную мощь движения и тем еще больше ускорил его развитие.
Но как раз это быстрое развитие движения должно было вызвать очень скоро созревание имевшихся в нем зародышей раздора, должно было, во всяком случае, вновь вызвать разрыв между теми составными элементами возбужденной массы, которые были прямо противоположны друг другу по всему своему жизненному положению, должно было привести их в нормальное для них состояние вражды. Это размежевание пестрой оппозиционной массы, сосредоточивающейся на двух полюсах, вокруг двух центров притяжения, обнаружилось уже в первые годы Реформации; дворянство и бюргеры, не задумываясь, сгруппировались вокруг Лютера; крестьяне и плебеи, не видя еще в Лютере прямого врага, составили, как и прежде, особую революционную оппозиционную партию. Только движение приняло теперь гораздо более всеобщий и глубокий характер, чем до Лютера, и это обстоятельство должно было неизбежно привести к резко выраженному антагонизму и к непосредственному столкновению обеих партий. Этот прямой антагонизм выступил вскоре наружу: Лютер и Мюнцер повели борьбу друг с другом в печати и с кафедры, а войска князей, рыцарей и городов, состоявшие большей частью из лютеранских или, по крайней мере, из склонявшихся к лютеранству сил, рассеивали отряды крестьян и плебеев.
Насколько сильно расходились интересы и потребности различных элементов, принявших реформацию, показала еще до Крестьянской войны попытка дворянства добиться осуществления своих требований в противовес князьям и попам.
Выше мы уже видели, какое положение занимало немецкое дворянство в начале XVI века. Оно сознавало, что ему грозит потеря независимости и подчинение светским и духовным князьям, которые становились все более могущественными. В то же время оно видело, что в той мере, в какой опускалось оно, слабела и имперская власть и империя все более распадалась на ряд суверенных княжеств. Таким образом, для дворянства его собственная гибель должна была отождествляться с гибелью немцев как нации. К этому присоединялось также и то, что дворянство, в особенности непосредственно подчиненное империи дворянство, являлось сословием, главным образом представлявшим империю и имперскую власть как в силу своей военной профессии, так и в силу своего положения по отношению к князьям. Оно было самым национальным сословием, и чем сильнее была имперская власть, чем слабее и малочисленное были князья, чем более единой была Германия, тем сильнее было и оно. Этим объясняется всеобщее недовольство рыцарства жалким политическим положением Германии, бессилием империи во внешних делах, возраставшим в той же мере, в какой императорский дом присоединял к империи путем наследования одну за другой новые провинции, недовольство рыцарства интригами иностранных держав внутри Германии и заговорами немецких князей с зарубежными силами против имперской власти. Поэтому требования дворянства должны были прежде всего свестись к требованию имперской реформы, жертвой которой должны были стать князья и высшее духовенство. Сведение воедино этих требований взял на себя Ульрих фон Гуттен, теоретический представитель немецкого дворянства, совместно с военным и политическим представителем дворянства Францем фон Зиккингеном.
Гуттен весьма определенно сформулировал выдвинутые им от имени дворянства требования имперской реформы и составил их в весьма радикальном духе. Дело шло не более и не менее, как об устранении всех князей, секуляризации всех духовных княжеств и имуществ, установлении дворянской демократии с монархом во главе, наподобие той, которая существовала в лучшие дни блаженной памяти польской республики. Путем установления господства дворянства, этого по преимуществу военного класса, устранения князей, носителей раздробленности, уничтожения могущества попов и освобождения Германии из-под духовной власти Рима Гуттен и Зиккинген надеялись снова сделать империю единой, свободной и могущественной.
Покоящаяся на крепостничестве дворянская демократия, в том виде, как она существовала в Польше и — в несколько иной форме — в течение первых столетий в завоеванных германцами странах, является одной из самых примитивных общественных форм и совершенно естественно перерастает далее в развитую феодальную иерархию, которая представляет собой уже значительно более высокую ступень. Следовательно, эта чистая дворянская демократия была в Германии XVI века уже невозможна. Она была невозможна хотя бы потому, что в Германии существовали тогда значительные и могущественные города. Однако, с другой стороны, невозможен был и тот союз между низшим дворянством и городами, который в Англии привел к превращению феодально-сословной монархии в монархию буржуазно-конституционную. В Германии старое дворянство сохранилось, в Англии же оно было истреблено в войне Роз[238], за исключением 28 семей, и его сменило новое дворянство буржуазного происхождения и с буржуазными тенденциями. В Германии продолжала существовать крепостная зависимость, и источники доходов дворянства были феодальными; в Англии крепостная зависимость была почти полностью упразднена, и дворяне превратились в простых буржуазных землевладельцев с буржуазным источником дохода — земельной рентой. Наконец, централизация, которую осуществляла абсолютная монархия, установившаяся во Франции уже со времени Людовика XI благодаря антагонизму между дворянством и городским сословием и в дальнейшем там все более укреплявшаяся, в Германии была невозможна уже потому, что условия, необходимые для национальной централизации, здесь не существовали вовсе или находились в зачаточном состоянии.
При этих обстоятельствах, чем ближе подходил Гуттен к практическому осуществлению своего идеала, тем больше должен он был делать уступок и тем неопределеннее должны были становиться очертания его имперской реформы. Дворянство само не обладало достаточными силами для выполнения этого предприятия; об этом свидетельствовала все возраставшая слабость его по отношению к князьям. Нужны были союзники, а единственно возможными союзниками были города, крестьяне и влиятельные теоретики реформационного движения. Но города достаточно хорошо знали дворянство, чтобы не доверять ему и отказываться
