малейшего представления».

Однако не только доведенные до нищеты жители зеленого Эрина {древнее название Ирландии. Ред.} и горной Шотландии изгоняются в результате улучшений, вводимых в сельское хозяйство, и «крушения устаревшей общественной системы»; речь идет также не только о дюжих сельских рабочих Англии, Уэльса и равнинной Шотландии, чье переселение оплачивают агенты по эмиграции; процесс «улучшений» захватывает ныне также другой класс, который был наиболее устойчивым классом Англии. Поразительное эмиграционное движение возникло среди английских мелких фермеров, особенно среди тех, кто арендует участки с тяжелой глинистой почвой. Плохие виды на урожай, недостаток капитала, необходимого для проведения на этих земельных участках значительных улучшений, которые дали бы им возможность платить прежнюю ренту, — все это не оставляет им иного выхода, кроме как отправиться за океан в поисках новой родины и новой земли. Я говорю здесь не об эмиграции, вызванной золотой лихорадкой, а о той вынужденной эмиграции, которая порождена лендлордизмом, концентрацией земельных участков, применением машин при обработке земли и введением в широких масштабах современной системы сельского хозяйства.

В древних государствах, в Греции и Риме, вынужденная эмиграция, принимавшая форму периодического основания колоний, составляла постоянное звено общественного строя. Вся система этих государств основывалась на определенном ограничении численности населения, пределы которой нельзя было превысить, не подвергая опасности самих условий существования античной цивилизации. Но почему это было так? Потому что этим государствам было совершенно неизвестно применение науки в области материального производства. Чтобы сохранить свою цивилизацию, их граждане должны были оставаться немногочисленными. В противном случае им грозило подчинение игу того изнурительного физического труда, который превращал тогда свободного гражданина в раба. Недостаточное развитие производительных сил ставило права гражданства в зависимость от определенного количественного соотношения, которое нельзя было нарушать. Единственным спасением была вынужденная эмиграция.

То же самое давление избытка населения на производительные силы заставляло варваров с плоскогорий Азии вторгаться в государства Древнего мира. Здесь, хотя и в другой форме, действовала та же причина. Чтобы продолжать быть варварами, последние должны были оставаться немногочисленными. То были племена, занимавшиеся скотоводством, охотой и войной, и их способ производства требовал обширного пространства для каждого отдельного члена племени, как это имеет место еще поныне у индейских племен Северной Америки. Рост численности у этих племен приводил к тому, что они сокращали друг другу территорию, необходимую для производства. Поэтому избыточное население было вынуждено совершать те полные опасностей великие переселения, которые положили начало образованию народов древней и современной Европы.

Однако совершенно иначе обстоит дело с современной вынужденной эмиграцией. Избыток населения создается теперь отнюдь не в результате недостатка производительных сил; наоборот, именно рост производительных сил требует уменьшения населения и устраняет его избыточную часть при помощи голода или эмиграции. Не народонаселение давит на производительные силы, а последние давят на народонаселение.

Я не разделяю ни мнения Рикардо, считавшего «чистый доход» Молохом, которому должны быть принесены в жертву — и притом совершенно безропотно — целые народы, ни мнения Сисмонди, который во имя своей ипохондрической филантропии стремился насильственно сохранить отжившие методы ведения сельского хозяйства и изгнать науку из промышленности, подобно тому как Платон изгнал поэтов из своей республики[366]. В обществе совершается бесшумная революция, которой приходится подчиняться и которая так же мало считается с человеческими жизнями, ставшими ее жертвами, как землетрясение с разрушаемыми им домами. Классы и народы, слишком слабые для того, чтобы справиться с новыми условиями жизни, обрекаются на гибель. Но что может быть белее ребяческим и близоруким, чем взгляды тех экономистов, которые вполне серьезно полагают, что это плачевное переходное состояние не имеет иного смысла, кроме как приспособление общества к стяжательским наклонностям капиталистов, — как лендлордов, так и денежных магнатов? В Великобритании этот процесс проявляется наиболее явственно. Применение современных научных методов в производстве приводит к изгнанию жителей из сельских местностей и в то же время ведет к концентрации населения в промышленных городах.

«Агентам по эмиграции», — пишет «Economist», — «не пришлось оказывать поддержки промышленным рабочим, за исключением немногих ручных ткачей из Спиталфилдса и Пейсли, а на собственный счет эмигрировали лишь немногие или даже никто».

«Economist» отлично знает, что на собственный счет рабочие не могут эмигрировать, а промышленная буржуазия не станет оказывать им поддержки при эмиграции. К чему же это приводит? Сельское население, наиболее неподвижный и консервативный элемент современного общества, исчезает, в то время как промышленный пролетариат, именно в результате развития современного способа производства, сосредоточивается в крупнейших центрах, где вокруг собраны огромные производительные силы, история создания которых была до сих пор мартирологом трудящихся. Кто помешает последним сделать еще шаг вперед и овладеть этими силами, во власти которых они до сих пор находились? Какая сила сможет оказать им сопротивление? Нет такой силы! Бесполезно будет тогда ссылаться на «права собственности». Буржуазные экономисты сами признают, что современные изменения в способе производства уничтожили устаревшую общественную систему и ее способы присвоения. Эти изменения привели к экспроприации членов шотландского клана, ирландских поденщиков и арендаторов, английских иоменов, ручных ткачей, бесчисленного множества ремесленников, целых поколений фабричных детей и женщин; наступит время и они приведут к экспроприации лендлордов и хлопчатобумажных лордов.

На континенте небо сверкает молниями, но в Англии дрожит сама земля. Англия — та страна, где начинается подлинное бурное преобразование современного общества.

В своей статье от 1 марта я сообщил, что Мадзини намерен публично выступить против Кошута[367]. Действительно, 2 марта в «Morning Advertiser», «Morning Post» и «Daily News» появилось письмо Мадзини. Так как теперь сам Мадзини нарушил молчание, я могу подтвердить, что Кошут под давлением своих парижских друзей отрекся от своего собственного документа. И в прежней деятельности Кошута мы находим много таких проявлений непостоянства и слабости, крайней противоречивости и двойственности. Он обладает всеми достоинствами, внушающими симпатию, но вместе с тем и всеми типично женскими недостатками так называемой «артистической» натуры. Он ведь великий артист en paroles {по части фраз, по части словесных оборотов. Ред.}. Тем, кто не желает подчиняться общераспространенным предрассудкам, стремится составить собственное мнение, основанное на фактах, я рекомендую прочитать написанные г-ном Семере и недавно опубликованные биографии Людвига Баттяни, Артура Гёргея и Людвига Кошута[368].

Если в Ломбардии Мадзини и не удалось втянуть в движение итальянскую буржуазию, то можно быть уверенным, что Радецкий в этом отношении вполне преуспеет. В настоящий момент он собирается конфисковать имущество всех эмигрантов — даже тех, которые выехали с разрешения австрийских властей и натурализовались в других государствах, — если они не докажут, что не имеют ничего общего с последним восстанием. Стоимость подлежащей конфискации собственности, по подсчетам австрийских газет, равна приблизительно двенадцати миллионам фунтов стерлингов.

На заседании палаты общин 1 марта лорд Пальмерстон дал следующий ответ на вопрос лорда Дадли Стюарта:

«Континентальные державы не сделали никаких представлений относительно изгнания из Англии политических эмигрантов, но если бы они это сделали, им ответили бы определенным и решительным отказом. Британское правительство никогда не брало на себя заботы о внутренней безопасности других государств».

Что такое представление, тем не менее, предполагалось сделать, видно из газеты биржевых дельцов «Moniteur» и из «Journal des Debats»; в одном из своих последних номеров «Journal des Debats» высказывает предположение, что Англия уже согласна подчиниться совместным требованиям Австрии, России, Пруссии и Франции. К этому газета прибавляет:

«Если Швейцарский союз откажет Австрии в разрешении осуществлять надзор за пограничными кантонами, то возможно, что Австрия нарушит неприкосновенность швейцарской территории и оккупирует кантон Тессин; в этом случае Франция, для сохранения политического равновесия, введет свои войска в швейцарские кантоны, расположенные на ее границе».

«Journal des Debats» по существу предлагает в отношении Швейцарии такое же простое решение вопроса, какое в 1770 г. принц Генрих Прусский в шуточной форме предложил императрице Екатерине относительно Польши[369]. Тем временем почтенное учреждение, именующее себя германским Союзным сеймом[370], всерьез обсуждает вопрос о «представлении, которое надлежит сделать Англии», и по этому торжественному поводу из легких выпускается столько воздуха, что им можно было бы надуть паруса всего германского флота.

На заседании палаты общин 1 марта произошел весьма характерный инцидент. Было объявлено, что депутаты от Бриджнорта и Блэкберна избраны при помощи подкупа, а потому их избрание является незаконным. Тогда сэр Дж. Шелли предложил, чтобы улики, предъявленные комиссиям обоих этих округов, были переданы на рассмотрение палаты и чтобы предписание о перевыборах было дано не ранее, чем 4 апреля. Достопочтенный баронет сэр Дж. Троллоп, заметив по этому поводу, «что назначено уже четырнадцать комиссий для расследования случаев коррупции в мелких избирательных округах и что надо назначить еще пятьдесят новых комиссий», высказался о том, как трудно найти достаточное количество членов парламента для составления, с одной стороны, арбитражных комиссий, решающих вопрос о выборах, законность которых оспаривается, и, с другой стороны, комиссий для текущих дел палаты. Если несколько глубже разобраться в тех основах, на которых покоится сама палата, неизбежно приходишь к выводу, что ее ждет крах и что парламентская машина должна полностью застопориться.

В своем последнем памфлете, а также в своих торжественных обращениях на конгрессе мира в Манчестере[371] и на митингах в пользу реформы образования, г-н Кобден не мог отказать себе в удовольствии обрушиться с упреками на прессу. Вся пресса отплатила ему той же монетой, но наиболее сильный удар нанес ему «Англичанин» {Ричардс. Ред.}, чьи статьи о Луи-Наполеоне во время coup d’etat {государственного переворота. Ред.} вызвали столь большую сенсацию[372] и который с тех пор обратил свое оружие против шелковых баронов п хлопчатобумажных лордов. Он заканчивает свое письмо, адресованное Кобдену, следующей язвительной характеристикой этого оракула из Западного Райдинга.

«Упоенный и выведенный из душевного равновесия всего лишь одним-единственным успехом, он готов был бы стать популярным автократом. Пророк клики, неугомонный в своей агитации, жадный до славы, нетерпимый к какой-либо оппозиции, своенравный, не считающийся с логикой и впадающий в утопизм, упрямый в достижении цели, заносчивый в обращении, жаждущий ссор проповедник мира и желчный прозелит всеобщего братства, приверженец деспотических догм со словом «свобода» на устах, он приходит в неистовство, когда пресса не дает себя запугать или обмануть; он хотел бы оскопить прессу, лишив ее влияния, интеллектуальной силы и независимости; он хотел бы низвести профессию высокообразованных джентльменов до уровня ремесла шайки наемных писак с тем, чтобы самому быть их единственным лидером».

Написано К. Марксом