конфликты, которыми были поглощены в течение лета различные партии в Германии. Достаточно сказать, что большинство защитников буржуазных интересов, несмотря на многочисленные парламентские победы, из которых ни одна не привела к какому-либо практическому результату, в общем чувствовали, что их положение между крайними партиями становится с каждым днем все более неустойчивым; поэтому они оказались вынужденными сегодня добиваться союза с реакционерами, а завтра заискивать перед более демократическими партиями в погоне за их благосклонностью. Эти постоянные колебания окончательно уронили их в глазах общественного мнения, и, в соответствии с дальнейшим оборотом дел, то презрение, которое они навлекли на себя, оказалось в данный момент на руку главным образом бюрократам и феодалам.
К началу осени отношения между различными партиями до крайности обострились и стали настолько критическими, что решительное сражение стало неизбежным. Первая схватка в этой войне демократических и революционных масс против армии произошла во Франкфурте. Хотя столкновение это и было второстепенным, но войска впервые получили здесь сколько-нибудь заметный перевес над восстанием, и это произвело огромное моральное действие. Пруссия по вполне понятным причинам позволила иллюзорному правительству, учрежденному франкфуртским Национальным собранием, заключить такое перемирие с Данией, которое не только выдало шлезвигских немцев на расправу датчанам, но и явилось полным отрицанием более или менее революционных принципов, лежавших, согласно общему убеждению, в основе датской войны. Франкфуртское собрание отклонило это перемирие большинством в два или три голоса. За этим голосованием последовала комедия министерского кризиса, однако через три дня после этого Собрание пересмотрело свое решение и вынуждено было фактически отменить его и признать перемирие. Этот позорный поступок вызвал негодование в народе. Были воздвигнуты баррикады, но во Франкфурт уже было стянуто достаточно войск, и после шестичасового боя восстание было подавлено. Такие же, хотя и менее значительные волнения в связи с этим событием произошли и в других частях Германии (в Бадене, Кёльне), по все они точно так же были подавлены.
Эта предварительная стычка принесла контрреволюционной партии одну огромную выгоду, заключающуюся в том, что единственное правительство, которое — по крайней мере по видимости — вышло всецело из народных выборов, а именно имперское правительство во Франкфурте, равно как и франкфуртское Национальное собрание потеряли в глазах народа всякий авторитет. Это правительство и это Собрание вынуждены были прибегнуть к солдатским штыкам против народа, выражавшего свою волю. Они были скомпрометированы, и как ни мало прав на уважение заслужили они до сих пор, это отречение от своего происхождения, эта зависимость от враждебных народу правительств и их войск превратили отныне имперского регента и его министров и депутатов в полные нули. Мы скоро увидим, с каким презрением встречали потом — сначала Австрия, за ней Пруссия, а затем также и мелкие государства— всякое распоряжение, всякую просьбу и всякую депутацию, которые исходили от этого сборища бессильных фантазеров.
Мы подходим теперь к тому мощному отклику, который вызвала в Германии французская июньская битва, к событию, которое для Германии имело столь же решающее значение, как для Франции пролетарская борьба в Париже. Мы имеем в виду восстание и последовавший затем штурм Вены в октябре 1848 года. Но значение этой борьбы настолько велико, а с другой стороны, объяснение различных обстоятельств, оказавших более непосредственное влияние на ее исход, потребует столько места в «Tribune», что мы вынуждены посвятить изложению этой темы особую статью.
Лондон, февраль 1852 г.
XI
ВЕНСКОЕ ВОССТАНИЕ
Мы подходим теперь к тому решающему событию, которое в Германии явилось революционной параллелью июньскому восстанию в Париже и которое одним ударом склонило весы на сторону контрреволюционной партии: к венскому восстанию в октябре 1848 года.
Мы видели, какова была позиция различных классов Вены после победы 13 марта. Мы видели также, как движение в немецкой Австрии переплелось с событиями в ненемецких провинциях Австрии и тормозилось ими. Следовательно, теперь нам остается только дать краткий обзор причин, которые привели к последнему и самому грозному восстанию в немецкой Австрии.
Высшее дворянство и финансовая буржуазия, бывшие главной неофициальной опорой меттерниховского режима, смогли даже и после мартовских событий сохранить решающее влияние на правительство, используя при этом не только двор, армию и бюрократию, но в еще большей степени страх перед «анархией», который быстро распространялся среди буржуазии. Они очень скоро осмелились пустить несколько пробных шаров в виде закона о печати, расплывчатой аристократической конституции и избирательного закона, в основе которого лежало старинное разделение на «сословия»[32]. Так называемое конституционное министерство, состоящее из трусливых и неспособных полулиберальных бюрократов, 14 мая отважилось даже на прямое нападение на революционные организации масс, распустив Центральный комитет, образованный из делегатов от национальной гвардии и Академического легиона, — организацию, которая была специально создана для того, чтобы контролировать правительство и в случае необходимости поднимать против него народные силы. Но этот акт лишь вызвал восстание 15 мая, которое заставило правительство признать Комитет, отменить конституцию и избирательный закон и передать полномочия на выработку нового основного закона Учредительному рейхстагу, который должен был быть избран на основе всеобщего избирательного права. Все это было подтверждено императорской прокламацией, изданной на следующий день. Но реакционной партии, у которой были свои представители в министерстве, скоро удалось побудить своих «либеральных» коллег к новому посягательству на завоевания народа. Академический легион был оплотом партии движения, центром постоянной агитации и именно поэтому он стал ненавистным для более умеренных венских бюргеров. 26 мая министерским приказом он был распущен. Удар, пожалуй, увенчался бы успехом, если бы исполнение приказа было поручено только части национальной гвардии, но правительство, которое не доверяло и этой гвардии, пустило в дело войска, и национальная гвардия тотчас же круто повернула, соединилась с Академическим легионом и таким образом расстроила план министерства.
Между тем император {Фердинанд I. Ред.} еще 16 мая вместе со своим двором покинул Вену и бежал в Инсбрук. Здесь в окружении фанатичных тирольцев, верноподданнические чувства которых пробудились с новой силой под влиянием опасности вторжения в их страну сардинско-ломбардской армии, опираясь на находившуюся поблизости — на расстоянии пушечного выстрела от Инсбрука — армию Радецкого, контрреволюционная партия нашла себе прибежище, откуда она, избавленная от всякого контроля и наблюдения, от всякой опасности, могла собирать свои рассеянные силы, плести и раскидывать по всей стране сеть интриг. Были восстановлены сношения с Радецким, Елачичем и Виндишгрецем, а также с надежными людьми из административной иерархии различных провинций, были пущены в ход интриги с вождями славян; таким образом в распоряжении контрреволюционной камарильи оказались реальные силы, между тем как беспомощным министрам в Вене было предоставлено растрачивать свою кратковременную и незначительную популярность в постоянных столкновениях с революционными массами и в предстоящих дебатах Учредительного рейхстага. Итак, политика, состоявшая в том, чтобы на время предоставить движение в столице его собственному ходу, политика, которая в централизованной и однородной стране вроде Франции сделала бы партию движения всемогущей, — здесь, в Австрии, в разношерстном политическом конгломерате, явилась одним из вернейших средств для реорганизации реакционных сил.
В Вене буржуазия, убежденная в том, что после трех последовавших друг за другом поражений двора и при наличии Учредительного рейхстага, существующего на основе всеобщего избирательного права, ей уже нечего опасаться такого противника как придворная партия, все более и более поддавалась той усталости и апатии и тому вечному стремлению к порядку и спокойствию, которые всегда охватывают этот класс после сильных потрясений и вызванной ими дезорганизации деловой жизни. Промышленность австрийской столицы ограничивается почти исключительно производством предметов роскоши, спрос на которые с момента революции и после бегства двора, разумеется, резко сократился. Призывы к восстановлению упорядоченной системы правления и к возвращению двора — и то и другое, как надеялись, должно было вновь принести торговое процветание — стали теперь среди буржуазии всеобщими. Открытие Учредительного рейхстага в июле восторженно приветствовали как конец революционной эры. Так же приветствовали и возвращение двора, который после побед Радецкого в Италии и прихода к власти реакционного министерства Добльхоффа почувствовал себя достаточно сильным, чтобы не бояться натиска народа, и вместе с тем считал свое присутствие в Вене необходимым для того, чтобы довести до конца интриги, начатые со славянским большинством рейхстага. В то время как Учредительный рейхстаг обсуждал законы об освобождении крестьянства от феодальных оков и от принудительного труда на дворян, двор успешно предпринял ловкий маневр. Императору предложили произвести 19 августа смотр национальной гвардии: члены императорской фамилии, придворные, генералы соперничали друг с другом в лести по адресу вооруженных бюргеров, которые и так уже были упоены гордым сознанием, что их публично признают одной из решающих сил в государстве. Немедленно после этого появился подписанный г-ном Шварцером, единственным популярным министром в кабинете, приказ, который лишал безработных выдававшегося им до тех пор государственного пособия. Уловка удалась. Рабочие устроили демонстрацию; буржуазная национальная гвардия высказалась за приказ своего министра; национальные гвардейцы напали на «анархистов»; как тигры, набросились они 23 августа на безоружных, не оказавших сопротивления рабочих и многих из них перебили. Так были сломлены единство и мощь революционных боевых сил. Классовая борьба между буржуазией и пролетариатом в Вене тоже дошла, таким образом, до кровавой схватки, и контрреволюционная камарилья уже видела приближение того дня, когда она сможет нанести решительный удар.
Венгерские дела очень скоро дали повод открыто провозгласить те принципы, которыми контрреволюционная камарилья собиралась руководствоваться в своих действиях. Опубликованный 5 октября в официальной «Wiener Zeitung» императорский указ, под которым не было подписи ни одного венгерского ответственного министра, объявлял о роспуске венгерского сейма и назначении гражданским и военным губернатором Венгрии хорватского бана Елачича, вождя южнославянской реакции, человека, который вел открытую войну с законными властями Венгрии. В то же время войска, стоявшие в Вене, получили приказ выступить в поход и присоединиться к армии, которая должна была стать опорой власти Елачича. Но это значило сделать слишком явным весь черный замысел; каждый житель Вены почувствовал, что война против Венгрии равносильна войне против принципа конституционного правления. Принцип этот был в данном указе попран уже тем, что император попытался придать своим распоряжениям, не скрепленным подписью ответственного министра, силу закона. 6 октября народ, Академический легион и национальная гвардия Вены подняли массовое восстание и воспротивились отправке войск. Некоторые гренадеры перешли на сторону народа; произошла короткая схватка между боевыми силами народа и войсками; военный министр Латур был убит народом,
