носит лишь временный характер. Толкование, какое он давал действиям своих трех северных союзников, было настолько снисходительным и апологетичным, что он сам почувствовал необходимость остановиться на середине и прервать гладкое течение своей речи для того, чтобы сделать следующее торжественное заявление:

«Я нахожусь здесь не для того, чтобы защищать меры, которые я, напротив, должен порицать и осуждать. Я упомянул об этих фактах только потому, что они, если и не оправдывают насильственной оккупации Кракова, то, быть может, являются извиняющими обстоятельствами и т. п.».

Он признал, что Венский договор обязывал упомянутые три державы не предпринимать какого-либо шага без предварительного согласия Англии. Однако

«с полным правом можно сказать, что они невольно воздали должное справедливости и откровенности нашей страны, предположив, что мы никогда не одобрим подобного поведения».

Г-н Патрик Стюарт счел, однако, что для сохранения Кракова существует средство лучшее, чем «воздержание от протестов», и внес 20 апреля 1836 г. предложение, предписывающее правительству направить в вольный город Краков представителя в качестве консула, так как там уже находятся три консула трех северных держав. Одновременное прибытие в Краков французского и английского консулов явилось бы крупным событием{33}. Когда благородный виконт увидел, что большинство палаты общин одобрительно относится к этому предложению, он побудил Стюарта взять его обратно, торжественно заверив палату, что у правительства есть «намерение послать в Краков агента с консульскими полномочиями». 22 марта 1837 г. лорд Дадли Стюарт напомнил ему о его обещании, но благородный лорд ответил на это, что он «переменил свое намерение и не послал в Краков агента с консульскими полномочиями и что и в настоящий момент у него нет такого намерения». Тогда лорд Дадли Стюарт объявил, что он внесет предложение о представлении документального объяснения по поводу этого странного заявления; однако благородный виконт сорвал принятие этого предложения попросту тем, что не явился в палату и вынудил ее отложить заседание из-за отсутствия кворума{34}.

В 1840 г. «временная» оккупация все еще продолжалась, ввиду чего население Кракова обратилось к правительствам Франции и Англии с меморандумом, в котором, между прочим, говорилось:

«Бедствия, которые обрушились на вольный город Краков и его население, таковы, что нижеподписавшимся и их согражданам не на что более надеяться, кроме как на могущественную и просвещенную защиту со стороны правительств Франции и Англии. Положение, в котором они находятся, дает им право взывать к вмешательству каждой державы, подписавшей Венский договор».

Когда благородного виконта запросили 13 июля 1840 г. по поводу этой краковской петиции, он заявил:

«Для Австрии и британского правительства вопрос об эвакуации Кракова есть только вопрос времени».

Что касается нарушения Венского договора, то, по его словам,

«не было бы никаких возможностей силой отстоять точку зрения Англии, если бы даже последняя была готова взяться за оружие, ибо очевидно что Краков является местом, где действия со стороны Англии неосуществимы».

Следует обратить внимание на то, что через два дня после этого заявления благородный лорд заключил с Россией, Австрией и Пруссией договор, закрывший для английского военного флота Черное море[311], — может быть, для того, чтобы и в этом районе для Англии стали неосуществимыми какие-либо действия. Это было как раз то время, когда благородный лорд возобновил Священный союз Англии с упомянутыми державами против Франции. Касаясь потерь, понесенных английской торговлей в результате оккупации Кракова, благородный лорд сослался на то, что «общая сумма экспорта в Германию не уменьшилась» — аргумент, который, по справедливому замечанию сэра Роберта Пиля, не имел никакого отношения к Кракову. О своих действительных намерениях в этом вопросе, а также по поводу посылки в Краков агента с консульскими полномочиями, Пальмерстон заявил, что

«печальный опыт, который он имел в отношении того способа, каким достопочтенные представители оппозиции использовали его злополучное заявление о намерении назначить в Краков британского консула» (заявление, которое благородный лорд сделал в 1836 г., чтобы избежать осуждения враждебно настроенной к нему палаты), «дает ему право решительно отказываться от всякого ответа на такие вопросы, чтобы снов а не подвергнуться подобным же несправедливым нападкам».

17 августа 1846 г. он заявил, что

«от пребывания в Кракове агента с консульскими полномочиями совершенно не зависит, будет Венский договор соблюдаться и выполняться великими державами Европы или нет».

28 января 1847 г., когда от Пальмерстона снова потребовали представления документов относительно причин отказа от назначения британского консула в Краков, он заявил, что

«этот вопрос не стоит ни в какой необходимой связи с прениями по вопросу об аннексии Кракова, и он не видит никакой пользы в том, чтобы возобновлять острые дебаты о предмете, имевшем лишь преходящий интерес».

Таким образом, он остался верен высказанному им еще 17 марта 1837 г. взгляду относительно представления парламенту государственных документов:

«Если документы относятся к вопросам, которые еще рассматриваются, их представление опасно; если же они относятся к вопросам, отошедшим в прошлое, то они, очевидно, не принесут никакой пользы».

Британское правительство было очень хорошо осведомлено о том, какое значение имеет Краков не только в политическом, но и в торговом отношении. Его собственный консул в Варшаве полковник Дьюпла сообщал ему:

«С тех пор как Краков был возведен в ранг самостоятельных государств, он постоянно служил складочным пунктом для весьма значительного количества английских товаров, которые поступали туда через Черное море, Молдавию и Галицию и даже через Триест, а потом расходились в окружающие страны. С течением времени он окажется связанным железнодорожными линиями с крупными железнодорожными магистралями Богемии, Пруссии, Австрии… Он является также центральным пунктом важного железнодорожного пути между Адриатическим и Балтийским морями. С Варшавой у него будет установлено прямое железнодорожное сообщение… Поскольку можно почти с уверенностью предвидеть, что каждый важный пункт Леванта и даже Индии и Китая будет соединен с Адриатическим морем, то нельзя отрицать, что и для Англии было бы крайне важно в торговом отношении иметь в центре великой железнодорожной сети, соединяющей западный континент с восточным, такой пункт, как Краков».

Лорд Пальмерстон сам был вынужден признать в палате общин, что краковское восстание в 1846 г.[312] было сознательно спровоцировано тремя державами.

«Я полагаю, что первоначальное вступление австрийских войск на территорию Кракова произошло по просьбе краковского правительства. Но потом эти австрийские войска были выведены. Причины их ухода до сих пор еще не объяснены. Вместе с ними удалились правительство и власти Кракова, и непосредственным или, по крайней мере, ближайшим последствием этого ухода было создание в Кракове временного правительства». (Палата общин, 17 августа 1846 года.)

22 февраля 1846 г. австрийская армия, а за ней русская и прусская заняли Краков. 26-го того же месяца префект Tapнова выпустил прокламацию, в которой призывал крестьян убивать своих помещиков, обещая им за это «приличное денежное вознаграждение». За этой прокламацией последовали галицийские эксцессы и убийство около двух тысяч помещиков. 12 марта появилась австрийская прокламация к «верноподданным галичанам, которые поднялись на защиту порядка vs. закона и уничтожили врагов порядка». В официальной «Gazette»[313] от 28 апреля князь Фридрих фон Шварценберг заявил, что «события, которые имели место, были санкционированы австрийским правительством», а оно, несомненно, действовало по общему плану с Россией и лакеем царя — Пруссией. После всех происшедших мерзостей лорд Пальмерстон счел уместным сделать в палате общин следующее заявление:

«Я слишком глубоко верю в то, что правительства Австрии, России и Пруссии должны будут руководствоваться чувством справедливости и уважения к праву, чтобы предположить, что у них появится склонность или намерение поступить с Краковом не так, как он вправе рассчитывать на основании договорных обязательств». (Палата общин, 17 августа 1846 года.)

У благородного лорда была тогда одна лишь забота: отделаться от парламента, сессия которого как раз приближалась к концу. Он уверял палату общин, что «со стороны британского правительства будет сделано все для того, чтобы обеспечить должное уважение к условиям Венского договора». Но когда г-н Юм выразил сомнение в том, «намерен ли лорд Пальмерстон потребовать удаления австрийских и русских войск из Кракова», благородный лорд просил парламент не придавать значения мнению г-на Юма, так как он располагает гораздо лучшей информацией и убежден, что оккупация Кракова является «временной». От парламента 1846 г. отделались таким же образом, как впоследствии от парламента 1853 г., но тут появилась австрийская прокламация от 11 ноября 1846 г. о включении Кракова в состав австрийских владений. Когда 19 января 1847 г. парламент снова собрался, он узнал из тронной речи, что Кракова больше не существует, но что вместо него имеется протест доблестного Пальмерстона. Но чтобы лишить этот протест даже тени какого-либо значения, благородный лорд именно в это время умудрился втянуть Англию в спор с Францией из-за испанских браков[314], — спор, который едва не вызвал столкновение между двумя странами. Эта политика была беспощадно раскритикована г-ном Смитом О’Брайеном. Французское правительство обратилось к Пальмерстону с предложением принять участие в совместном протесте против захвата Кракова. На это лорд Норманби, согласно инструкциям благородного виконта, ответил, что правонарушение, которое совершила Австрия, осуществляя аннексию Кракова, не больше того, которое совершила Франция, устроившая бракосочетание герцога Монпансье с испанской инфантой: первый акт является нарушением Венского договора, второй — Утрехтского договора[315]. Но ведь Утрехтский договор, хотя и возобновленный в 1782 г., был окончательно аннулирован антиякобинской войной и потому с 1792 г. потерял всякую силу. Никто в парламенте не знал этого лучше благородного лорда, который сам в связи с дебатами о блокаде Мексики и Буэнос-Айреса[316] сообщил парламенту, что

«условия Утрехтского договора давно уничтожены превратностями войны, за исключением одного только пункта о границах Бразилии и Французской Гвианы, так как этот пункт прямо включен в Венский договор».

Мы еще не исчерпали перечня усилий, сделанных благородным лордом для противодействия посягательствам России на Польшу.

Между Англией, Голландией и Россией существовало любопытное соглашение: так называемый русско-голландский заем. Во время антиякобинской войны царь Александр сделал заем у гг. Гопе и К° в Амстердаме. После падения Бонапарта король Нидерландов {Вильгельм I. Ред.}, «желая должным образом вознаградить союзные державы за освобождение его страны», а также за аннексию Бельгии, на которую он не имел ни малейшего права,