руку с пятью растопыренными ветками-пальцами, Сиротка получила свое имя за то, что была найдена выброшенной или утерянной кем-то на дороге к Илиссу в одну из давних весен, — Эпикур с друзьями направлялся туда на праздник анфестерий[69 — Анфестерий — весенний праздник в честь Диониса, падающий на 11–13 числа восьмого месяца афинского календаря, анфестерия (февраль — март).]. Эпикур принес тогда Сиротку домой и посадил. Теперь она давала прекрасные продолговатые оливки-керкитис, названные так за то, что были похожи на ткацкую палочку. Керкитис же — лучшие маслины для еды. Каждый год Эпикур приказывал Федрии солить их отдельно от других и подавать только гостям.
Плакса раньше других осыпалась, Баран же, напротив, не хотел расставаться со своими плодами даже под ударами палок, приходилось срывать их всегда руками, прилагая к этому немало сил. Баран и Приземистое были самыми старыми и самыми большими оливами в саду Эпикура. Они были посажены здесь задолго до того, как Эпикур купил этот сад у Синдара. Старее их была только сгоревшая Мать, давшая жизнь многим оливам, росшим в саду. Из ее черенка Эпикур сам вырастил Дочь. Он сам выбрал ветку, осторожно, чтобы не повредить коры и лыка, спилил ее, сам вогнал колотушкой в рыхлую землю, потом в течение трех лет ежемесячно окапывал молодое деревце. Когда Дочери было два года, он впервые прикоснулся к ее кудряшкам ножницами, оставив из всех ветвей только одну. А когда ей исполнилось четыре года, срезал еще одну ветку. Из оставшейся пошли другие, упругие, зеленые, плодоносные. Он подкармливал ее ежегодно масличным отстоем, козьим навозом и золой. Она давала прекрасные черные маслины, которые ключница Федрия мариновала в старом вине.
Сбор оливок начали с восходом солнца. Еще с вечера садовник Мис принес в маслинник корзинки и козлы, на которые уложил широкие доски. С этих козел легко можно было дотянуться до верхних ветвей если не рукой, то тростинкой. Была здесь и садовая лестница. Накануне заготовил Мис трости, полотно, которое расстилают под деревом, когда сбивают или стряхивают с него плоды. Он же оповестил всех о предстоящей работе, принес кувшины с родниковой водой для питья.
В маслинник вышли все — и взрослые, и дети: Гермарх, Идоменей, Медонт, Колот, Леонтей, жена Идоменея Батида, жена и сын Леонтея, жена и дети покойного Метродора, вся прислуга Эпикура — ключница Федрия, пекарь и винодел Никий, огородник Ликон, привратник Афан, Мис, а также прислуга Гермарха, Идоменея, Метродора и Колота.
Когда все собрались, Эпикур подошел к младшему сыну Метродора Эпикуру, поднял его, поставил на козлы перед Сироткой и сказал:
— Сорви всем нам по оливке.
Мальчик ловкими движениями рук сорвал с ветки несколько горстей продолговатых упругих оливок и бросил их в корзинку, которую держал Мис.
— Хватит? — спросил он, улыбаясь от солнца, от множества глаз, которые были теперь обращены к нему.
— Хватит, — сказал ему Эпикур и снял с козел.
Потом он обошел всех с корзиной и раздал каждому по оливке. Последнюю положил себе в рот, прищурился и прикусил ее — сочную, горьковатую, прохладную, ароматную. Кивнул одобрительно головой, прожевал мякоть, выплюнул на ладонь косточку и сказал:
— Слава Афине! — дружно ответили ему все собравшиеся. — Слава Афине! Слава Афине!
Работали весело, жадно. Все давно стосковались по простой и дружной работе, по светлому саду, по солнцу, по радостному гомону. Столько было черного и грустного позади, что, казалось, уже конца не будет: чума, страх, голод, пожары, смерть Аристобула, арест Колота, смерть Метродора, страдания, слезы, тоска… И вот — тихое светлое утро, роса на оливках, длинные тени от деревьев, запахи цветов и травы, радостные лица, смех, звонкие голоса детей.
Феодату, дочь Метродора, выбрал себе в помощницы Медонт. Легкая и подвижная, как птица, она, казалось, без помощи сильных рук Медонта перелетала с одной ветки на другую и там, в зелени листвы, щебетала, взмахивая белыми крыльями, и оливки, как изумруды, сыпались от этих ее взмахов в подставленную Медонтом корзинку.
Два маленьких Эпикура — сын Метродора и сын Леонтея — увязались за Колотом. Он поднимал их на свои широкие плечи, и они рвали оливки, складывая их себе за пазуху, и дружно подпевали Колоту:
Есть на свете отец, двенадцать сынов ему служат
Каждый из них родил дочерей два раза по тридцать:
Черные сестры и белые сестры, друг с другом схожи
Все умирают одна за другой, и все же бессмертны[70 — Древняя загадка, которую приводит в «Риториках» Аристотель. Отгадка — ГОД.].
Батида, сестра Метродора, работала вместе с его вдовой Леонтией. Они обе были печальны, молчаливы, и обе прекрасны в своей печали. Батида похожа на покойного брата. Эпикур, взглянув на нее, вздохнул, но Федрия не дала ему погрузиться в грустные мысли, отвлекла разговорами о предстоящей засолке маслин — толковала о рассоле, о маринадах, о чанах для мытья оливок. Никий, услышав этот разговор, подошел к Эпикуру и спросил, на чьем прессе они будут давить масло. И хотя каждый год он отвозил урожай оливок на маслодавильню Клеобула, он каждый год спрашивал, не отвезти ли их на этот раз на маслодавильню Тевтама.
— Все равно, — ответил ему Эпикур, зная, что Никий отвезет маслины к Клеобулу: Клеобул берет меньшую плату, чем Тевтам, и живет ближе.
Собранные оливки пересыпали из корзин на широкие носилки, и мужчины относили их под навесы во двор дома Эпикура. Федрия то и дело бегала туда и проверяла, правильно ли ссыпают оливки носильщики, не путают ли один сорт с другим, а заодно и перемешивала рассолы в чанах, пробуя их всякий раз на вкус. Пока оливки на деревьях, за них отвечает садовник, а когда они в чанах — за них отвечает ключница. И надо еще решить, что труднее: вырастить оливки или засолить их. Федрия считает, что хорошо приготовить оливки — искусство, растут же они сами.
После полудня на помощь Эпикуру пришла Маммария со всем своим двором. В саду Маммарии всего пять или шесть маслин. Собрать с них плоды — не большой труд. Но зато у нее много орехов. И когда орехи станут падать, Маммария позовет на помощь людей Эпикура. Так было всегда.
Она принесла кувшин молока для Эпикура. Он поблагодарил ее, отпил несколько глотков, похвалил молоко и отдал его двум другим Эпикурам — мальчишкам.
— Я уже подвела мой дом под крышу, — сказала Маммария, хвастаясь. — Скоро позову тебя в гости.
— Скоро и я позову тебя в гости. На первые оливки, — ответил ей Эпикур.
К середине третьего дня работа в маслиннике была закончена. По этому случаю по давней традиции состоялся небольшой праздник с угощением: Мис успел продать часть урожая маслин, а Федрия купила на вырученные им деньги квасного пшеничного хлеба, овечьего и коровьего молока, сама напекла пирогов с сыром, поджарила на вертеле баранину, которую купил и принес Медонт. Со своими угощениями пришли те, кто не участвовал в сборе маслин, но кого Эпикур тоже пригласил на праздник. Ведь у праздника была и другая, печальная сторона — Колот покидал Афины. Еще вчера отряд македонцев из пяти человек появился у ворот сада, и командир отряда, вызвав Колота, напомнил ему, что он изгоняется из Афин.
— Через день мы придем снова, — сказал он, — и будем сопровождать тебя до Пирея. Жди нас послезавтра утром. Напоминаю, — добавил командир, — что всякая попытка уклониться от выполнения приказа будет означать для тебя смерть.
Пришли все друзья Эпикура, его единомышленники и ученики, которые прежде, до того как на Афины нагрянула черная смерть, собирались в саду Эпикура в десятый день каждого месяца для философских бесед. Их было много, более шестидесяти человек, людей среднего возраста, стариков и юношей, для которых ежемесячные встречи в саду всегда были желанным праздником. Сегодня Эпикур недосчитался восьмерых из друзей: их унесла чума.
Ужин устроили у источника. Разожгли костры и уселись вокруг них на холстах, которые и прежде служили этим целям, — были одновременно и ложем и столом.
Ночь была теплая и лунная. И потому костры жгли невысокие. Они образовали широкое кольцо. А в центре этого кольца горел еще один костер, у которого собрались старцы во главе с Эпикуром: Гермарх, Идоменей, Геродот — цирюльник из Пирея горшечник Пифокл отпущенник[71 — Раб, отпущенный на свободу.] Хайредема, брата Эпикура, Фрасипп каменщик Никомед. Среди них был и Колот.
И хотя людей собралось много, не было ни смеха, ни громких разговоров. Только дети шумели, бегая вокруг костров с горящими ветками. А когда Эпикур встал, освещенный светом костра, замолкли и дети.
— Друзья мои, — сказал Эпикур, обращаясь ко всем. — Праздник сегодня дважды веселый и дважды грустный: веселый, потому что вы все собрались здесь, потому что собран хороший урожай оливок грустный, потому что мы расстаемся с Колотом, а ранее навсегда расстались с Метродором и другими нашими друзьями, которых отняла у нас чума. Впрочем, всякий праздник несет в себе и веселье, и грусть: веселье — потому что он приходит грусть — потому что он уходит. И веселья в нем не больше, чем грусти, и грусти в нем не больше, чем веселья. И вся наша жизнь такова. И кто знает это, тот спокоен.
Он говорил еще долго, потому что все ждали этой речи и хотели, чтобы она была длинной, чтобы он сказал в ней обо всем, что было с ними и что будет, что они видели и что увидят, о чем думали и о чем теперь будут думать. Он много говорил о грусти и много — о радости. И в конце сказал:
— Завтра будет день. На рассвете запоют птицы. Потом взойдет солнце. Заблестит на листьях и на созревающих плодах роса. Мотыльки и пчелы утолят жажду этой росой. А мы утолим жажду радости и покоя, глядя на все это и друг на друга.
Он собирался уже было сесть, но встал Колот и, обняв одной рукой Эпикура, сказал:
— Когда выпито столько вина, что уже и пить не хочется, кладут на язык щепотку соли, чтобы снова захотелось пить. И вот я бросаю вам на язык щепотку соли после опоившей нас блаженством речи Эпикура. Я говорю вам: ожидание радости — это только ожидание того, что либо придет, либо не придет. Ведь утро может наступить и хмурым. Но не об утре речь. Утро — только свет, который освещает жизнь деревьев, плодов, птиц, бабочек, пчел и нашу жизнь. Но какая будет эта жизнь? Вы ответите: подождем — увидим. Но так говорит и Зенон Китийский. Вы добавите, вспомнив о том, чему учил нас Эпикур: жизнь будет такой, какой мы ее задумаем и сделаем.
— Уместна ли твоя речь? — спросил Колота
