«Опять раскинулся узорно…» (с. 24). — Еж. ж., 1916, № 9/10, сентябрь-октябрь, стб. 9; Г. тр. кр., 1918, 2 июля, № 162.
Печатается по наб. экз. (список С.А. Толстой-Есениной) с исправлениями в ст. 11 по списку И.И.Есенина С.А. Торскими пометами (ГЛМ) и первопечатному тексту («не обмашет» вместо «не обманет») и в ст. 25 по тем же источникам и Г. тр. кр. («Но и познав» вместо «Но и поняв»).
Автограф неизвестен. Датируется по наб. экз., где помечено 1916 г.
На списке, выполненном И.И.Есениным (см. с. 395–396 наст. тома), авторская помета: «Нужно», свидетельствующая о решении включить стихотворение в Собр. ст., и авторское исправление ошибок (ГЛМ).
Есенин, датируя это и предшествующее стихотворения 1916 г., тем не менее поместил их в самом начале тома, резко нарушив этим общую хронологическую последовательность. Автор не дал этому объяснения, но можно предполагать, что причина — в особенностях его собственного отношения к этим стихам, в том, какую грань творческого пути, с его точки зрения, они открывали и подчеркивали.
Исследователями отмечено сходство стихотворения с «Осенней волей» А.А.Блока:
Вот оно, мое веселье, пляшет
И звенит, звенит, в кустах пропав!
И вдали, вдали призывно машет
Твой узорный, твой цветной рукав.
Близость третьей строфы стихотворения Есенина к этим строкам дала основание писать даже о «текстуальном заимствовании» (Бельская Л.Л. «Песенное слово», М., 1990, с. 32). В стихотворении ясны отзвуки и других стихов Блока («Опять, как в годы золотые…», «Не мани меня ты, воля…» и мн. др.). Не менее ощутимы в этом и предшествующем стихотворениях следы чтения Н.А.Клюева. Ср., например, у Есенина:
Ты идешь, моя бедная странница,
Поклониться любви и кресту.
У Клюева:
Ты будешь нищею монашкой
Стоять на паперти в углу.
И, может быть, пройду я мимо,
Такой же нищий и худой… («Любви начало было летом…»)
У Клюева там же: «Но сердце чует: есть туманы…»; у Есенина: «Я по тебе — в глухом тумане…» и т. д.
Обращает на себя внимание и сходство балладно-романсного строя обоих стихотворений Есенина: в первом — она «бедная странница», поклоняется «любви и кресту», молится за его «погибшую душу», во втором — то же самое, но в зеркальном повороте: он «ласковый послушник», она «разгульная жена». Реминисценции стихов Блока и Клюева настолько отчетливы, что не позволяют предположить непреднамеренного, случайного совпадения. Тем более, что Есенин отлично знал стихи обоих поэтов. «У Есенина была исключительная память. Он помнил почти всего Блока», — свидетельствовал, например, Г.Ф.Устинов (сб. «Сергей Александрович Есенин. Воспоминания», М.—Л., 1926, с. 152).
Определенные элементы ученичества, подражательности, ощутимые в этих стихах, возможно, явились причиной особенности их композиционного расположения в Собр. ст. Автор мог намеренно поставить их среди самых первых, ранних стихотворений, как своеобразную иллюстрацию к словам автобиографии, которой открывалось издание: «Блок и Клюев научили меня лиричности». Следует отметить, что эта фраза была вписана в автобиографию именно в октябре 1925 г., т. е. тогда, когда формировалась структура т. 1 Собр. ст. Возможно, что такая авторская оценка этих стихов была причиной того, что Есенин никогда не включал их в свои сборники.
«Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха…» (с. 26). — Р16.
Печатается по наб. экз. (машинописный список с пометами автора).
Автограф неизвестен. Датируется по наб. экз., где рукой Есенина проставлена дата: 1912 г. Помета сделана перед текстом. Рядом помета рукой С.А. Толстой-Есениной — 1910 <?>. Колебания в датировке были, видимо, разрешены в пользу авторской даты, поскольку в Собр. ст. дата — 1912.
На листе машинописи в наб. экз. помета рукой Есенина: «Начало», отражающая один из этапов работы по подготовке Собр. ст. (см. с. 393–394 наст. тома).
В рецензии на Р16 Г.Д.Деев-Хомяковский отмечал, что это стихотворение «обработано или, проще, написано на мотив старинной народной песни про „тальяночку — резвы голоски“» (журн. «Друг народа», М., 1916, № 1, октябрь, с. 76). Стихотворение часто приводилось в качестве доказательства песенных начал творчества Есенина. Так, В.Л.Львов-Рогачевский, считавший песенность вообще одной из отличительных примет «новокрестьянской» поэзии, подчеркивал: «Сами поэты-певцы прекрасно сознают, что они не стихотворцы, а певцы. Клюев слышит и заставляет слушать „сосен перезвон“… Сергей Есенин радостно обращается к своей „тальяночке“ со стихами, в которых вы слышите самые звуки „тальяночки“» (журн. «Рабочий мир», М., 1918, № 8, 7 июля, с. 10–11).
Подражанье песне (с. 27). — Р16.
Печатается по наб. экз. (авторизованная машинопись).
Автограф неизвестен. Датируется по наб. экз., где помечено 1910 г.
В Р16 — без заголовка и с вариантами 2, 3 и 5 строк. Новая редакция возникла в 1925 г. при подготовке Собр. ст. Введенный заголовок «Подражанье песне», очевидно, не был связан с намерением указать конкретный источник подражания, а так же, как и в случае с «За горами, за желтыми долами…» и «Опять раскинулся узорно…», имел целью обратить внимание на еще одну важнейшую основу и источник творчества поэта — народную песню.
По словам исследователя, стихотворение «не является художественной обработкой народных песен… Есенин создает оригинальное произведение, лишь ориентируясь на стиль народных лирических песен» (Коржан В.В. «Есенин и народная поэзия», Л., 1969, с. 38–39). Это мнение развивает другой исследователь, подчеркивая, что стилеобразующим началом в данном случае «явилась не только лирическая народная песня, но семейно-бытовая баллада» (Харчевников В.И. «Поэтический стиль Сергея Есенина», Ставрополь, 1975, с. 20). Видимо, круг таких источников можно дополнить и городским романсом, стилистика которого также явно чувствуется здесь.
Резкие столкновения мнений, полярность оценок, которые были характерны для критических суждений о Есенине на протяжении всего его творческого пути, сказались и в отношении к этому стихотворению. Так, Н.О.Лернер, резко критически встретивший появление Есенина и расценивший его стихи как подделку под народность (см. прим. к «Гой ты, Русь, моя родная…»), замечал, что поэт «до того опростился и омужичился, что решительно не в состоянии словечко в простоте сказать», и в качестве доказательства цитировал данное стихотворение («Журнал журналов», Пг., 1916, № 10, февраль, с. 6). Напротив, П.Н.Сакулин, приводя ту же строку («В пряже солнечных дней время выткало нить»), писал, что «в Есенине говорит непосредственное чувство крестьянина, природа и деревня обогатили его язык дивными красками» (журн. «Вестник Европы», Пг., 1916, № 5, май, с. 205).
Со своей стороны С.Я.Парнок прежде всего с одобрением заметила, что мир образов первого сборника поэта «подлинен, а не изготовлен в театральной костюмерной». Но в то же время иронизировала по поводу некоторых «красивостей», встречающихся в нем. Цитируя, в частности, это стихотворение («поэту не будет „хотеться“ „в кулюканьи песенных струй“ „с алых губ“ „сорвать поцелуй“, сумерки не станут „лизать золота солнца“, а „ветерок“, если и будет „трепать черные кудри“, то не обязательно по-бальмонтовски „змейно“»), она высказала надежду, что вскоре «столь заманчивая для неискушенного воображения литературность выражений утратит свое обаяние для молодого поэта» (журн. «Северные записки», Пг., 1916, № 6, июнь, с. 219–220).
«Выткался на озере алый свет зари…» (с. 28). — Журн. «Млечный Путь», М., 1915, № 3, март, с. 39; Еж. ж., 1915, № 8, август, с. 4; Р16.
Печатается по наб. экз. (авторизованная машинопись).
Беловой автограф — в альбоме И.В.Репина (РГАЛИ) С.А. Торской датой «1916. 17 июнь» (дата записи). Датируется по пометам в наб. экз. 1910 г.
Вспоминая о времени учебы Есенина в Московском городском народном университете им. А.Л.Шанявского, его товарищ тех лет Н.А.Сардановский писал, как однажды Есенин рассказал, что с ним обещал побеседовать по поводу его стихов П.Н.Сакулин. «Вскоре Сергей с восторгом рассказывал мне свои впечатления о разговоре с профессором», который «особенно одобрил» стихотворение «Выткался на озере алый свет зари…» (Восп., 1, 133).
Совсем иначе было оценено стихотворение акмеистской критикой. Г.В.Иванов, осудивший «Радуницу» за то, что в сборнике видно, по его мнению, воздействие московских модернистов (см. прим. к «Пойду в скуфье смиренным иноком…»), приводил в доказательство заключительные строки первой редакции стихотворения и писал, что Есенин «подбирает слова только благозвучные, образы только конкретно-красивые, но почти в каждом его стихотворении есть какая-нибудь зацепочка, какие-нибудь „рогульки луны“, и тогда видишь, что вся эта красивость здесь — лишь не к лицу платье» (газ. «Русская воля», Пг., 1917, 23 сентября, № 226).
«Матушка в купальницу по лесу ходила…» (с. 29). — Р16; ОРиР.
Печатается по наб. экз. (авторизованная машинопись с правкой С.А. Толстой-Есениной, являющейся копией авторской правки в другом экземпляре той же машинописи — ГЛМ).
Автограф неизвестен. Датируется по наб. экз., где помечено 1912 г.
В том, что автор как бы отнес день своего рождения (21 сентября) к кануну Ивана Купалы (т. е. к 23 июня) — нет намерения изменить свою реальную биографию. Это — поэтическая условность. Однако в кругу знакомых Есенина был писатель, действительно родившийся на Ивана Купалу, — А.М.Ремизов, который многое выводил в своем творчестве именно из этого, в частности, свои особые отношения со всякой сказочной лесной нежитью, о чем он не раз писал и говорил. Можно было бы предположить, что под воздействием одного из таких рассказов А.М.Ремизова, с которым Есенин познакомился в первый свой приезд в Петроград в марте 1915 г., могло возникнуть и это стихотворение. Однако у Есенина совсем другой характер обращения к купальским легендам — он раскрывает через это свою «слитость» с природой, песенность своего творчества.
Стихотворение широко цитировалось критиками как доказательство народных истоков творчества Есенина. «С первых же минут своей жизни Есенин приобщился к народно-поэтическому миру, — писал, например, П.Н.Сакулин. — Он — „внук купальной ночи“. Матушка в купальницу по лесу ходила, собирала „травы ворожбиные“; тут и сына породила» (журн. «Вестник Европы», Пг., 1916, № 5, май, с. 204). Н.Н.Вентцель отмечал в некоторых строках стихотворения «влияние кольцовского стиля» (газ. «Новое время», илл. прилож., Пг., 1916, 27 августа, № 14539).
Купальница — канун праздника Ивана Купалы, приходившийся на 23 июня. Народные поверия, которыми отмечены этот день и день
