В Кр. звоне «Марфа Посадница» открывала цикл из пяти маленьких поэм Есенина «Стихослов». Эпиграфом ко всему циклу в целом были слова: «Помяни меня каплями дождевыми, яко стрелами пронизаема. Даниил Заточник». Они взяты из «Моления» названного древнерусского автора. Есенин процитировал здесь (по памяти и в сокращении) следующее место второй редакции этого сочинения: «…помяни мене под единем рубом лежащаго, зимою умираяща, и каплями дождевными, яко стрелами, пронизаема» («Русская хрестоматия: Памятники древней русской литературы и народной словесности». Для средних учебных заведений / Сост. Ф.Буслаев. Изд. 12-е, М., 1912, с. 135).
В мемуарном очерке «Нездешний вечер» М.И.Цветаева так описывает свое впечатление от авторского исполнения поэмы (вероятно, в 1916 г.): «Есенин читает „Марфу Посадницу“, принятую Горьким в „Летопись“ и запрещенную цензурой. Помню сизые тучи голубей и черную — народного гнева. — „Как московский царь — на кровавой гульбе — продал душу свою — антихристу…“. Слушаю всеми корнями волос. Неужели этот херувим, это Milchgesicht,[4] это оперное „Отоприте! Отоприте!“[5] — этот — это написал? — почувствовал? (С Есениным я никогда не перестала этому дивиться)» (журн. «Современные записки», Париж, 1936, <кн.> LXI, с. 179).
Одобрительное замечание о поэме содержится в письме Андрея Белого Иванову-Разумнику от 28 августа 1917 г., написанном после ознакомления со Ск-1: «„Марфа Посадница“ порадовала особенно» (Есенин С.А. «Собр. соч. в шести томах», М., 1980, т. 6, с. 282).
Иванов-Разумник дал одну из первых оценок поэмы в печати: «На войну он <Есенин> отозвался „Марфой Посадницей“ — первой революционной поэмой о внутренней силе народной, написанной еще в те дни (сентября 1914 года), когда почти все наши большие поэты <…> восторженно воспевали внешнюю силу государственную» (Ск-2, с. 2).
Несколько кратких отзывов о «Марфе Посаднице» появилось по выходе Кр. звона. Так, если З.Д.Бухарова почувствовала в поэме «яркую живую мистику, овеянную мощным духом новгородской вольницы» (Зн. тр., 1918, 3 марта (18 февраля), № 147; подпись: Фома Верный), а И.А.Майоров именовал «Марфу Посадницу» «провидением поэта» (газ. «За землю и волю», Казань, 1918, 9 июня (27 мая), № 112; подпись: Блокнот), то Н.Л.Янчевский оценил ее более сдержанно: «Есенин щеголяет музейной русской стариной, уже изжитой нашей деревней, — былинным складом своей „Марфы Посадницы“…» (журн. «Вестник шанявцев», М., 1918, № 5, 29 апреля, с. 126).
Годом позднее развернутый отклик на поэму был дан В.Л.Львовым-Рогачевским: «Сергей Есенин отозвался на революцию в 1918 г. в сборнике „Красный звон“ целым рядом прекрасных стихотворений, проникнутых красотой ярких и необычных своих образов, согретых огнем неподдельного вдохновенья. Лучшим из этих стихотворений была былина о Марфе Посаднице, стильная, величественная и ударяющая по сердцам с неведомою силой… Это изумительное по строгой красоте стихотворение… показывало, какие возможности предстояли молодому поэту, которому в 1914 г. было всего 19 лет» (Львов-Рогачевский В. «Поэзия новой России: Поэты полей и городских окраин», М., 1919, с. 53–55). Почти в тех же выражениях («изумительная по силе и яркости») говорил о «балладе о Марфе Посаднице» В.В.Сиповский в своей книге «Поэзия народа: Пролетарская и крестьянская лирика наших дней» (Пг., 1923, с. 116).
Статья В.П.Правдухина «Искусство в стихии революции» содержит примечательное наблюдение общего характера, подкрепленное отсылкой к «Марфе Посаднице»: «Пролетариат еще не дал поэта своей эпохи. Поэты, вышедшие из крестьян, — Клюев, Есенин в первую пору своего творчества, Орешин, Клычков, сибирский поэт Ерошин гораздо больше дали поэзии… Сила поэтов в народных, просто человеческих образах, так, сила Есенина в поэме „Марфа Посадница“ рождается потому, что он сумел революцию соединить с древнерусскими мотивами — с новгородской Марфой Посадницей» (журн. «Сибирские огни», Новониколаевск, 1922, № 1, март-апрель, с. 142).
Своего рода развитие этого тезиса дал А.К.Воронский: «Кротость, смирение, примиренность с жизнью, непротивленство <…> уживаются одновременно с бунтарством, с скандальничеством и прямой поножовщиной. <…> Все, что шло у Есенина отсюда, побуждало его писать в противовес елейным акафистам. В юношеской поэме „Марфа Посадница“ Есенин призывает вспомнить завет Марфы, „заглушить удалью московский шум“, заставить царя дать ответ, разбудить Садко с Буслаем, чтобы с веча вновь загудел колокол. Все это звучит совсем не по-дедовски» (Кр. новь, 1924, № 1, январь-февраль, с. 275).
В 1925 году, повторив за В.Л.Львовым-Рогачевским и В.В.Сиповским общую характеристику поэмы («прекрасное, сильное стихотворение»), Б.Маковский писал: «Но уже здесь… выявляется характерное для Есенина как для крестьянского поэта. Это — власть „дедовских преданий“, засилие религиозного чувства. Марфа переписывается с богом, в качестве почталионов ей служат голуби — символ смирения и кротости» (газ. «Полесская правда», Гомель, 1925, 17 мая, № 111). Отмеченная критиком тенденция получила в редакционном послесловии к его статье более жесткую оценку: «…религиозный национализм продолжает лежать в основе чувствований Есенина…» (там же). Поэт был знаком с этими суждениями — вырезка из «Полесской правды» есть в Тетр. ГЛМ.
Под именем Марфы Посадницы в русскую историю (а впоследствии и в литературу) вошла вдова новгородского посадника И.А.Борецкого, выступившая в 1471 г. во главе части новгородских бояр против Ивана III Васильевича, великого князя Московского. Политика Ивана III, стремившегося объединить под своей эгидой русские земли в единое целое, привела в 1478 г. к падению «Господина Вольного Новгорода» и вхождению его в состав Русского государства. Марфа Борецкая была выслана в Москву (по другим сведениям, в Нижний Новгород).
Внуки Васькины — имеется в виду Василий Буслаев, один из героев новгородских былин.
Правнуки Микулы — речь идет о былинном богатыре Микуле Селяниновиче.
Дулейка (дулетка) — род верхней женской одежды; безрукавка с ватной подкладкой и накладными украшениями.
Извольно — своевольно, своенравно.
Дикомыть — ловчая птица, выученная своему ремеслу уже после того, как она сменила оперение.
Ушук (см. в разделе «Варианты», с. 207) — шорох, шуршание.
Микола (с. 12). — Бирж. вед., 1915, 25 августа, № 15047; Р16; Р18; Рж. к.; Р21; Грж.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Датируется по Рж. к., где дата (1915) проставлена автором (о степени достоверности авторских датировок в Рж. к. см. в преамбуле к комментариям наст. тома, с. 274*). По свидетельству И.В.Евдокимова, в его распоряжении был экземпляр Р16 с другой авторской датой написания поэмы: «Август 1914 г.» (Собр. ст., 4, 378). В наб. экз. — помета: «1913».
Принятая датировка поэмы вполне согласуется с совокупностью сохранившихся документальных данных по предыстории ее первой публикации в Бирж. вед. Так, Л.В.Берман писал Есенину 26 июля 1915 г.: «Был как раз у Дмитрия Владимировича <Философова, редактора журнала «Голос жизни»>, когда (в июне) пришло от Вас письмо <ныне неизвестное> и стихи, которые читал, как всегда, с радостью и… немножко с завистью» (Письма, 203). Судя по всему, Есенин прислал тогда Философову для публикации свои новые сочинения. Еще до получения письма Бермана поэт узнал о внезапном закрытии журнала («Я очень жалею, что „Голос жизни“ закрылся», — писал он В.С.Чернявскому 22 июля). Примерно после 15 августа Есенин обращается к Философову: «Мне очень бы хотелось быть этой осенью в Питере, так как думаю издавать две книги стихов. Ехать, я чую, мне не на что. Очень бы просил Вас поместить куда-либо моего „Миколая Угодника“. Может быть, выговорите мне прислать деньжонок к сентябрю». Из сопоставления приведенных сведений следует, что поэма «Микола» бесспорно находилась среди тех новых произведений Есенина, которые получил редактор «Голоса жизни» в июне 1915 г.
Философов выполнил просьбу поэта и переслал рукопись «Миколы» редактору Бирж. вед. М.М.Гаккебушу с сопроводительным письмом от 22 августа 1915 г.: «…прилагаю стихи Сергея Есенина, с его письмом на мое имя. Стихи этого талантливого поэта из народа печатались уже в „Русской мысли“ и в „Северных записках“» (Письма, 306). Днем раньше он написал Есенину: «Стихи Ваши „Микола“ я отправил <…> редактору „Биржевых ведомостей“. О судьбе их Вас извещу» (Письма, 205). Через несколько дней поэма появилась в Бирж. вед.
Ее датировка 1915-м годом подкрепляется также наблюдениями современных текстологов. Так, анализируя третью строфу третьей главки «Миколы», В.А.Вдовин полагает, что эти строки Есенина «исключают датировку стихотворения 1913 годом, ибо Россия вступила в первую мировую войну, как известно, лишь в августе 1914 года. Но стихотворение это не могло быть написано и в начале войны, когда русские войска одерживали победы и в откликах Есенина на войну преобладали мажорные тона <…>. В дальнейшем, примерно с середины 1915 года, в стихах Есенина появляются сосредоточенность, сдержанная скорбь и глубокое сочувствие к страданиям простых людей» (ВЛ, 1969, № 8, август, с. 191). Приведя далее библиографические данные о первой публикации «Миколы» в августе 1915 года, исследователь заключает: «Примерно в это время оно <стихотворение> и было написано» (там же). С доводами В.А.Вдовина соглашался Е.И.Прохоров (ВЛ, 1972, № 9, сентябрь, с. 187).
Автобиография Есенина (в записи И.Н.Розанова от 26 февраля 1921 г.) содержит краткие сведения о генезисе поэмы: «…в детстве я рос, дыша атмосферой народной поэзии. Бабка, которая меня очень баловала, была очень набожна, собирала нищих и калек, которые распевали духовные стихи. Очень рано узнал я стих о Миколе. Потом я и сам захотел по-своему изобразить Миколу» (Восп., 1, 442). Почти три года спустя (1 января 1924 г.) Есенин написал «Предисловие» к своему собранию стихотворений (издание которого тогда не состоялось). Бо?льшая часть этого текста посвящена разъяснению «щекотливого этапа» — религиозности автора: «Я просил бы читателей относиться ко всем моим Исусам, Божьим матерям и Миколам, как к сказочному в поэзии. Отрицать я в себе этого этапа вычеркиванием не могу так же, как и все человечество не может смыть периода двух тысяч лет христианской культуры, но все эти собственные церковные имена нужно так же принимать, как имена, которые для нас стали мифами: Озирис, Оаннес, Зевс, Афродита, Афина и т. д.».
Одно из первых публичных авторских чтений поэмы состоялось на вечере литературного общества «Краса» в Петрограде 25 октября 1915 г. В отчете о вечере «Красы» З.Д.Бухарова отметила, что в «Миколе» «живет, дышит, колышется вся до последней черточки наша деревня, с мудро-детскими верованиями, исконно-благолепной обрядностью, языческой, природной непосредственностью, трудовым по?том и праздничным разгулом» (газ. «Петроградские ведомости», 1915, 4 ноября, № 247; подпись: З.Б.).
Было отмечено в печати и другое тогдашнее выступление Есенина с чтением «Миколы» — 19 ноября 1915 г. на первом вечере литературно-художественного общества «Страда» (газ. «Новое время», Пг., 1915, 21 ноября, № 14261, газ. «Петроградский вечер», 1915, 22 ноября, № 166).
В.Л.Львов-Рогачевский, назвав «Миколу» «прекраснейшей поэмой», подчеркнул, что «Микола Есенина — поэт и созерцатель, русский Франциск Ассизский, влюбленный в красоту Божьего мира». Далее критик продолжал:
«Своему Христу, Николе, он сообщает тепло и ласку чего-то родного…
— Я учился в селе Спас, —
