Полное собрание стихотворений
забуду тебя.
Но и с нею, с любимой, с
другой,
Расскажу про тебя, дорогую,
Расскажу, как текла былая
До
чего ж ты меня довела?
1923
Стихотворения 1924 года
* * *
Годы молодые с забубенной славой,
Отравил я сам вас горькою отравой.
Я не знаю: мой
конец близок ли, далек ли,
Были синие глаза, да теперь поблекли.
Руки вытяну — и вот слушаю на ощупь:
«Эй, ямщик, неси
вовсю! Чай, рожден не слабым!
Душу вытрясти не
жаль по таким ухабам».
«Ты, ямщик, я вижу,
трус. Это не с руки нам!»
Встал и вижу: что за черт —
вместо бойкой тройки…
Забинтованный лежу на больничной койке.
И заместо лошадей по дороге тряской
Бью я жесткую
кровать модрою повязкой.
На лице часов в усы закрутились стрелки.
Наклонились
надо мной сонные сиделки.
Наклонились и хрипят: «Эх ты, златоглавый,
Отравил ты сам
себя горькою отравой.
Мы не знаем,
твой конец близок ли, далек ли, —
Синие твои глаза в кабаках промокли».
1924
Ты жива еще, моя старушка?
Пусть струится над твоей избушкой
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто
кто-то мне в кабацкой драке
Это только тягостная бредь.
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш
белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди
того, что отмечталось,
Не волнуй
того, что не сбылось, —
К старому возврата больше нет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
1924
* * *
Я новым чувствам предаюсь,
Учусь постигнуть в каждом миге
Коммуной вздыбленную Русь.
Но ты видением поэта
Прочтешь не в буквах, а в другом,
Что в той стране, где
власть Советов,
Не пишут старым языком.
Меня насмешке не предашь,—
1924
НА КАВКАЗЕ
Тянуло к незнакомым странам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом.
Здесь Пушкин в чувственном огне
Слагал душой своей опальной:
«Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной».
И Лермонтов, тоску леча,
Нам рассказал про Азамата,
Давал сестру заместо злата.
Кипенья желтых рек достоин,
Был пулей друга успокоен.
Как наша
дань персидской хмари,
Он спит под
плач зурны и тари.
Пришел, не ведая причины:
Мне все равно! Я
полон дум
О них, ушедших и великих.
Твоих долин и речек диких.
Они бежали от врагов
И я от тех же зол и бед
Бежал,
навек простясь с богемой,
Поет о пробках в Моссельпроме.
Но я их
вслух вчера прочел,
Они под хладным солнцем зреют,
И то, как
надо, не умеют.
Прости, Кавказ, что я о них
Я мог прекраснейшей поэмой
И
чтоб одно в моей стране
«Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной».
Тифлис
ПАМЯТИ БРЮСОВА
Мы умираем,
Но знаю я —
Нас не забудет Русь.
Любили девушек,
Любили женщин мы
Из нищенской сумы.
Но не любили мы
Продажных торгашей.
Катись, гуляй и пей.
Мы рифмы старые
Гоголя и дым.
Но все же были мы
Не сетуй, не кляни!
Вот умер Брюсов,
Но помрем и мы,—
Из нищенской сумы.
Но крепко вцапались
Мы в нищую суму.
Валерий Яклевич!
Мир праху твоему!
1924
Так грустно на земле,
Как будто бы в квартире,
В которой год не мыли, не мели.
Какую-то хреновину в сем мире
Из книг мелькает лермонтовский
парус,
«Мне скучно, бес!»
Рязанским мужиком прищуривая око,
Куда ни заверни — все сходятся стези
В редакции «Зари Востока».
Но, в гранки мокрые вцепившись,
Засекретарился у вас
Кара-Мурза.
И Ахобадзе…! Други, будьте глухи,
Пускается со мной за строчки в
торг.
Подохнуть
можно от незримой скуки.
В бумажном озере
навек бы утонуть!
Мне
вместо Карпов видятся все щуки,
Хотя б за книжку тысчу дал Вирап,
Но разве тысячу сдерешь с Вирапа.
Вержбицкий Коля!
Отдашь стихи, а он их в
самый зад,
Под объявления, где тресты да
галоши,
Не обольщаюсь звоном сих регалий,
Не отдаюсь ни славе, ни тщете,
С неизлечимой дыркой в животе.
Дождусь ли дня и радостного срока,
Поправятся ль мои печальные дела?
Ты восхитительна, «
Заря Востока»,
Но «Западной» ты лучше бы была.
1924
Ревел и выл
Его я видел мутным взглядом.
«Над омраченным Петроградом».
Уже все чуяли грозу.
Знали,
Что не напрасно,
знать, везут
Солдаты черепах из стали.
Рассыпались…
Уселись в ряд…
Со стен трусливой учредилки.
И началось…
Метнулись взоры,
Войной гражданскою горя,
И дымом пушечным с «Авроры»
И над страной под вопли «матов»
«
Совет Рабочих Депутатов».
1924
ЛЬВУ ПОВИЦКОМУ
Разлуку.
Сжимаю я
Мне дорогую руку
И говорю, как прежде,
Взгрустни
Бушуйный,
Перебесились мы,
Уж я не я…
А ты ли это, ты ли?
По берегам
Загнанная, в мыле.
Теперь влюблен
В кого-то я,
Люблю и тщетно
Призываю,
Но все же
Точкой корабля
К земле любимой
Приплываю.
1924
ЦВЕТЫ
I
Цветы мне говорят прощай,
Головками кивая низко.
Ты больше не увидишь близко
Любимые! Ну что ж, ну что ж!
Я видел вас и видел землю,
Как ласку новую приемлю.
II
Я с вами выпил бы на «ты».
С моей душой стряслась
беда.
С душой моей стряслась
беда.
III
Мне в душу песней позвонил
И рассказал, что васильки
Очей любимых далеки.
Не пой! Не пой мне! Пощади.
И так
огонь горит в груди.
Она пришла, как к рифме «
вновь»
IV
Узнать, что сердцем я продрог,
Поймать сумеет долю злую.
Лечу и огненность целую.
V
Я не люблю цветы с кустов,
Не называю их цветами.
Хоть прикасаюсь к ним устами,
Но не найду к ним нежных слов.
Его люблю я и приемлю,
Как северный наш василек.
VI
Цветы — предшественники ягод,
Они на землю градом лягут,
Багрец свергая с высоты.
Они не те, что на земле.
VII
Но мне милее на пути,
Что для меня неповторимо.
Неповторимы ты и я.
Помрем — за нас придут другие.
Но это все же не такие —
VIII
Цветы, скажите мне прощай,
Головками кивая низко,
Я поражен другим цветеньем
IX
О милая, почувствуй ты,
Здесь не пустынные слова.
Цветы людей и в солнь и в
стыть
X
Я видел, как цветы ходили,
И сердцем стал с тех пор добрей,
Когда узнал, что в этом мире
Цветы сражалися
друг с другом,
Их больше падало под вьюгой,
Но все же мощностью упругой
Они сразили палачей.
XI
Те красные цветы, что пали.
Головку розы режет
сталь,
Но все же не боюсь я стали.
Цветы ходячие земли!
Они и
сталь сразят почище,
Из стали пустят корабли,
Из стали сделают жилища.
XII
Что мир мне не монашья
схима,
Что все на свете повторимо.
Я милой голову мою
Отдам, как розу золотую.
1924
БАТУМ
Корабли плывут
В Константинополь.
Поезда уходят на Москву.
От людского шума ль
Иль от скопа ль
Тоску.
Далеко я,
Далеко заброшен,
Даже ближе
Пригоршнями водяных горошин
Плещет черноморская
Провожаю всех,
И гляжу все тягостней
И пристальней
Иль Марселя
Приплывет
Луиза иль Жаннет,
О которых помню я
Но которых
Или Клод
Обо мне вспомянут
В Нью-Йорке,
Все мы ищем
В этом мире буром
Нас зовущие
Незримые следы.
Как лампы с абажуром,
Светятся медузы из воды?
При встрече иностранки
Я под скрипы
Шхун и кораблей
Плачущей шарманки
Иль далекий
Не она ли это?
Не она ли?
Ну да разве в жизни
Разберешь?
Догнали
И умчали
Провожаю всех,
И гляжу все тягостней
И пристальней
Это значит,
С ловкостью собачьей
Быстри.
Не уйдет подмеченный им
На морских, соленых
Берегах.
Как ни вздынь его,
Индиго
В мире див.
Старичина,
Сам смеясь,
Провожаю всех,
И гляжу все тягостней
И пристальней
1924
* * *
Звонким смехом далеких лет.
А теперь даже нежное
слово
Горьким плодом срывается с уст.
И знакомые взору просторы
Уж не так под луной хороши.
Буераки… пеньки…