Полное собрание стихотворений
и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Знаю я — они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.
Пусть твои полузакрыты очи
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не
очень,
Утопая в дальнем дорогом.
Этот пыл не называй судьбою,
Легкодумна вспыльчивая
связь, —
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь, спокойно разойдясь.
Распылять безрадостные дни,
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани.
И когда с другим по переулку
Ты пройдешь, болтая про
любовь,
И с тобою встретимся мы
вновь.
Отвернув к другому ближе плечи
Я отвечу: «Добры
вечер, miss».
И
ничто души не потревожит,
Кто сгорел,
того не подожжешь.
4 декабря 1925
* * *
И о чем не думал
много лет,
Что случилось? Что со мною сталось?
Не смиряясь с горечью измен.
Вилось в чувствах нежных и простых,
Что ж ищу в очах я этих женщин —
Легкодумных, лживых и пустых?
Удержи меня, мое презренье,
На душе холодное кипенье
Принимай же
вызов, Дон-Жуан!
И, спокойно
вызов принимая,
Вижу я, что мне одно и то ж —
Так случилось, так со мною сталось,
И с
того у многих я колен,
Не смиряясь с горечью измен.
13 декабря 1925
* * *
И с тобой целуюсь по привычке,
И, как будто зажигая спички,
Говорю любовные слова.
«Дорогая», «милая», «навеки»,
Ты, моя ходячая березка,
Создана для многих и меня.
И томясь в неласковом плену,
Я тебя нисколько не ревную,
Я тебя нисколько не кляну.
Синь очей утративший во мгле,
1925
* * *
До свиданья,
друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья,
друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не
печаль бровей, —
1925
Я вспоминаю то,
Что видел я в краю.
Стихи мои,
Спокойно расскажите
Как хорошо,
Что я сберег те
Все ощущенья детских лет.
Под окнами
Костер метели белой.
Степное пела,
Под оконцем
Как будто бы плясали мертвецы.
Вела войну с японцем,
И всем далекие
Мерещились кресты.
Черных дел России.
Рязанские поля,
Где мужики косили,
Я помню только то,
Что мужики роптали,
В Бога и в царя.
Лишь улыбались дали
Да наша жидкая
С рифмой я схлестнулся.
От сонма чувств
И я сказал:
Всю душу выплещу в слова.
Года далекие,
Теперь вы как в тумане.
И помню, дед мне
С грустью говорил:
Ну, а если тянет —
Но больше про кобыл».
Влеченьем к музе сжатом,
Текли мечтанья
В тайной тишине,
Что буду я
Известным и богатым
Взлюбил я до печенок
И сладко думал,
Лишь уединюсь,
Что я на этой
Лучшей из девчонок,
Достигнув возраста, женюсь.
. . .
Года текли.
Года меняют лица —
Я в столице
Стал первокласснейший
поэт.
И, заболев
Писательскою скукой,
Не веря встречам,
Не томясь разлукой,
Что такое Русь.
Я понял, что такое
слава.
На кой мне черт,
И без меня в достатке дряни.
Только……
Нет,
Россия… Царщина…
И снисходительность дворянства.
Ну что ж!
Так принимай, Москва,
Отчаянное хулиганство.
Посмотрим —
Кто кого возьмет!
И вот в стихах моих
Забила
В салонный вылощенный
Не нравится?
Да, вы правы —
И к розам…
Что жрете вы,—
Навозом…
Еще прошли года.
О чем в словах
На смену царщине
По чужим пределам,
Вернулся я
Зеленокосая,
В юбчонке белой
Стоит береза над прудом.
Уж и береза!
Чудная… А груди…
Таких грудей
У женщин не найдешь.
С полей обрызганные солнцем
Везут навстречу мне
Но вот проходит
Невыразимой дрожи
Я чувствую во всю спину.
Ужель она?
И без меня ей
Горечи немало —
Страдальчески так рот.
По вечерам,
Холода очей,—
Скошенные степи
Ну что же?
Уже по-зрелому запела.
Меня наполнит
Как раньше
К славе привела
1925
СКАЗКА О ПАСТУШОНКЕ ПЕТЕ, ЕГО КОМИССАРСТВЕ И КОРОВЬЕМ ЦАРСТВЕ
Пастушонку Пете
Тонкой хворостиной
То жилось бы Пете
Лучше нет на свете.
Но коровы в спуске
Говори по-русски —
Смыслят ни бельмеса.
Им бы лишь мычалось
Пастушонку Пете.
* * *
Хорошо весною
Улыбаясь в дреме,
О родимом доме.
Май всё хорошеет,
Ели всё игольчей;
На коровьей шее
Плачет и смеется
На цветы и травы,
Пете-пастушонку
Голоса не новы,
Он найдет сторонку,
Где звенят коровы.
Соберет всех в кучу,
Не получит взбучу —
Чести не уронит.
* * *
Дни похорошели,
Как лебяжьи шеи.
Зазевался Петя —
Разведет ручищей
Да как в спину втянет
Прямо кнутовищей.
Тяжко хворостиной
* * *
С цепью кленов голых,
Чертенят веселых.
И дорожных ивок
Так и хлещет в спину,
Елка ли, кусток ли,
Только вплоть до кожи
Улетает в чащу.
И дрожишь полсутки
То душой, то телом.
У дубровы опадь.
На обмокшем спуске
Пастушонка Петю
Не поймет по-русски.
Трудно хворостиной
* * *
Мыслит Петя с жаром:
Жил он комиссаром
На своей квартире.
Знал бы все он сроки,
Был бы всех речистей,
Собирал оброки
Да дороги чистил.
По осенней тряске
Ездил в каждом разе
В волостной коляске.
И приснился Пете
* * *
Все доступно в мире.
Петя комиссаром
На своей квартире
С толстым самоваром.
Чай пьет на террасе,
Ездит в тарантасе,
Лучше нет на свете
Жизни, чем у Пети.
Служат комиссаром.
Ну, а где же Пете?
Он еще иконы
Держит в волсовете.
А вокруг совета
С самого рассвета
Уймища народу.
Что ни
день, то с требой.
То построй им школу,
То давай им хлеба.
Кто им наморочил?
Кто им накудахтал?
Ну, а где же Пете?
Он ведь пас скотину,
Понимал на свете
Только хворостину.
В ропоте и гаме
Хуже, чем коровы,
Хуже и упрямей.
С эдаким товаром
Взяли раз Петрушу
Бросили в коляску
Да как дали таску…
. .
Тут проснулся Петя…
* * *
Овевает чащи.
Говорит коровам:
А над ним береза,
Веткой утираясь,
Тихо улыбаясь:
«Тяжело на свете
Раньше пионером».
* * *
Малышам в острастку,
Написал ту сказку
Я — Сергей Есенин.
7/8 октября 1925
Персидские мотивы (1924–1925)
* * *
Улеглась моя былая
рана —
Синими цветами Тегерана
Я лечу их
нынче в чайхане.
Сам чайханщик с круглыми плечами,
Угощает меня красным чаем
Много роз цветет в твоем саду.
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.
Мы в России девушек весенних
На цепи не держим, как собак,
Поцелуям учимся без денег,
Без кинжальных хитростей и драк.
Ну, а этой за движенья стана,
Что лицом похожа на зарю,
Подарю я
шаль из Хороссана
И ковер ширазский подарю.
Я тебе вовеки не солгу.
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.
1924
* * *
Что дает за полтумана по рублю,
Как
сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как
назвать мне для прекрасной Лалы
И еще спросил я у менялы,
Как
сказать мне для прекрасной Лалы,
И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
Да глаза, как яхонты, горят.
Красной розой поцелуи веют,
Лепестками тая на губах.
От любви не требуют поруки,
«Ты — моя»
сказать лишь могут руки,
Что срывали черную чадру.
1924
* * *
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Про волнистую
рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Потому, что я с севера, что ли,
Что
луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на
палец вяжи —
Я нисколько не чувствую боли.
Про волнистую
рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся.
Дорогая, шути, улыбайся,
Про волнистую
рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
На тебя она страшно похожа,
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
1924
* * *
Ты сказала, что Саади
Целовал лишь только в
грудь.
Ты пропела: «За Евфратом
Розы лучше смертных дев».
Если был бы я богатым,
Я б порезал розы эти,
Лучше милой Шаганэ.
И не мучь меня заветом,
У меня заветов нет.
Коль родился я поэтом,
19 декабря 1924
* * *
Ты меня не спрашивай о нем.
Я в твоих глазах увидел
море,
Полыхающее голубым огнем.
Не ходил в Багдад я с караваном,
Не возил я шелк
туда и хну.
Наклонись своим красивым станом,
На коленях дай мне отдохнуть.
Или
снова, сколько ни проси я,
Для тебя навеки дела нет,
Что в далеком имени — Россия —