«Это Клаша, наверное, — подумал Зайчик, — а может, и та… впрочем, сейчас это не важно…»
Было еще довольно раннее утро, писаря еще не вставали, и Пек Пекыч в отдельном своем помещении в постели лежал, как генерал.
Зайчик постучал к нему и вошел. Пек Пекыч и головы не поднял…
— Доброе утро, Петр Петрович, — сказал Зайчик, присевши к нему на кровать, и руку ему протянул, в которой ловко был зажат катушок, — выручайте, голубчик…
Пек Пекыч глаза чуть приоткрыл, катушок учуял ладонью, сунул его себе под подушку и недовольно сказал:
— Откуда же это вас присадило?.. Я вас исключил…
— Как исключил!..
— Без вести.
— Как же, Петр Петрович, голубчик, надо бы это исправить!..
— Да, конечно, не беспокойтесь: будет все в самом наилучшем виде.
— Вот и ладно.
— Завтра же водворим на прежнее место…
— Вот и ладно: поменьше бы только хлопот да представлений!
— Уж будьте — уверочки…
— К полковому ходить?..
— Ни-нни… — Пек Пекыч поднял маленький пальчик, — обтакается так: он, ваша светлость, и так как очумелый!
— У него больные печенки.
— Нет, это от двинской воды. Разве вы ничего не знаете?
— Петр Петрович, я ведь только что…
— Понимаю, у нас, батенька, следствие, суд будет!
— Вот как, с чего бы это? Казалось — командир не из последних: «Георгия» носит.
— Только что разве вот Жоржик поможет. Кажется, за все ваш Таракан будет платиться усами…
— Капитан Тараканов?..
— Ну да, ваш командир: недосмотренье, — Пек Пекыч скуксил в комочек лицо и поднял бровку одну выше другой, — недосмотренье…
— Петр Петрович, что же случилось?
— Как «что случилось»? Вот тебе раз! У него полроты водой унесло, а он и не знает!
Зайчик вскочил как ужаленный и обеими руками схватил себя за глаза.
— Правда это, Петр Петрович, что вы говорите?
— Сущая правда, ваше благородие… Вот уж да!.. Такой был водополь: синаево море! Да ведь и про вас-то подумали, что утонули вместе со всеми… хотя Таракан ваш говорил, что вы… того… деранули к немцам будто бы вплавь… давно, дескать, случая ждали!
— Осподи боже! Да я…
— Этот, говорит, навряд-офицер давно у меня на замете!
— Да?.. Час от часу, вижу, не легче!
— Ну да ведь кто теперь ему поверит… Таракан наш срахнулся — суд, батенька, следствие будет, потому — недосмотренье! Шутка — Двину прозевал!.. Солдаты небось не щепки; надо было вовремя убрать и распорядиться… и… и донести!
Стоит Зайчик, смотрит на Пек Пекыча, словно чего-то никак понять не может, а Пек Пекыч ноги под одеялом обхватил и сжался в комок, стал совсем тоненький, маленький, жухленький, на промокашку похож, вот положи его в синюю папку с надписью «Дело», что на столе, и никакого Пек Пекыча на свете не будет.
— Что это вы, — спрашивает он, — глаза-то на меня так вылупили?
— Да так, ничего, удивляюсь…
— Чего удивляться?.. Можно сказать, везет, как утопленнику: теперь-то мы вас как-нибудь отрапортуем, а вот если здесь в эту потопицу попали, то ли с головой бы скрыло, то ли под суд тоже… потому хоть и боевой вы офицер, а против Таракана все же ведь чином не вышли!
— Выходит, Петр Петрович, я в самом деле в выигрыше?
— Ясно. Таракану-то теперь не отвертеться! Полковник Телегин вывезет, у того Жоржик, а у Таракана, кроме усов, ведь ничего нету. Вот что, вас спрыснуть нужно!
Пек Пекыч спустил ноги с кровати и показал ручкой на рабочий стол, на котором лежали грудой папки с делами.
— Потрудитесь, ваше сиятельство, достаньте, там под нижней папкой штабс-капитан сидит!
— Что это еще, Петр Петрович, за штабс-капитан?
Пек Пекыч залился тонким смешком, ноги за голову загнул и в таком положении отрапортовал Зайчику:
— Его благородие штабс-капитан 1-го шустовского полка… четыре звездочки носит.
— А… а… — протянул, улыбаясь тоже, Зайчик, — насилу понял…
Достал Зайчик коньячную бутылку, а Пек Пекыч из ящика под кроватью чайный стакан и наперсток. Налил Зайчик полный стакан, хотел его Пек Пекычу из вежливости первому предложить, да тот замотал головой и руками:
— Нет, нет, — пищит, — я из портняжного наперстка пью, меня бог ростком обидел…
Взял наперсток и выпил его потихоньку.
— Зато, — говорит, — умом ублаготворил…
Вкатил Зайчик в утробу чайный стакан, все у него позеленело в глазах, и Пек Пекыч стал какой-то зеленый, как травяная лягушка, а Пек Пекыч смотрит на него зелеными глазами и квакает:
— Где это вы, говоря между нами конечно, времечко провели?
— Я-то, — задумался Зайчик с ответом, — я — то, Петр Петрович, где был — там меня нету…
— Бабёшки, наверно, — осклабился Пек Пекыч.
— Бабёшки не бабёшки, а что-то вроде того: я всю эту неделю, Петр Петрович, на Счастливом озере в лодке проплавал.
— Это где же, далеко отсюда?
— Да нет, отсюда только не видно… Получил я тогда, видите ли, Петр Петрович, приказ… приказ-то ведь вроде как был?.. — встрепенулся Зайчик.
— Ка-ак же, был… Вот еще, если бы не был: погонки-то у вас полетели бы, пожал что, теперь вместе с галками!..
— Да и слава бы богу, Петр Петрович, я ведь не очень. — Зайчик придвинулся к Пек Пекычу поближе. — Получил, значит, приказ ехать на побывку, пошел в самый памерек напрямик на самом виду, а немец меня, проклятый, и спутал с дороги… К тому же, признаюсь, Петр Петрович, за мной бежала вода!
— Водополь! Знаем… знаем эту историю… Таракан в штабу все описал в полной подробности: брюшеньки все надорвали, как он вас изображал в лицах.
— Да?.. А тут еще ливень пошел, пролило меня до костей, трясучка взяла, а я все иду да иду… К утру, гляжу, пришел в одно место, и идти больше некуда… перед глазами вода… я вдоль по берегу: ни души… Потом гляжу, в стороне под кустом дымок, как шерстинка, висит, я к кусту, под кустом сидит женщина, ни старуха ни молодуха, а только такая красавица, Петр Петрович, каких теперь нам больше и не увидеть.
— Н-но, — говорит Пек Пекыч, приставши на локтях, — хороша?..
Слаб был по женской части Пек Пекыч.
— Чудо… Спрашиваю: как, красавица, называется это море… Да это, говорит она, вовсе не море, это озеро, это ты ростом не вышел, что его берегов не видишь.
— Вот так бабец, — крякнул Пек Пекыч.
— Да… как же, спрашиваю, красавица, эго озеро называется?.. Называется, говорит она, это озеро Счастливое, только на нем теперь несчастные люди живут… Чего тебе, говорит, офицерик, надобно?.. Или у тебя своего горя недостает, что нас пришел навестить? У нас, говорит, в озере с сиротских слез вся рыба сдохла… Сел я к ней возле огня… Нечем, говорит, мне тебя, окромя воды озерной, попотчевать, был, говорит, у нас домик вон на том берегу, да и тот солдаты на костры растащили, вот, если хочешь, садись со мной в лодку, бери в руки парус. У меня, бывало, говорит, — а у самой слезы кап-кап, — муженек об чем ни соскушнится, выйдет с парусом в озеро, все горе забудет…
— Верно, из здешних солдаток, — заметил равнодушно Пек Пекыч, — лихой народ!
— Лихой, целую неделю к берегу не подъезжали… Накатался, Петр Петрович, досыта!..
— Ну и бабец!
Зайчик налил себе еще полстакана, Пек Пекыч плутовато надел наперсток на палец, сделавши знак, что больше нельзя и не хочет.
— А то нитку в иглу не проденешь! Пейте сами, ваша светлость, на доброе здоровье, у меня хороший запасом!
— Ну, так как, Петр Петрович, дальше-то будет? — осторожно Зайчик спросил, поморщившись и обмахнувши губы.
— Будьте покойнички, получите роту!
— То есть как это, Петр Петрович?..
— Да так, очень просто! Таракана отставим, а вас назначим!
— Право бы, лучше, Петр Петрович, по-прежнему, какой я командир!
— Ну, уж это, батенька мой, никак невозможно… после такой истории. Таракана в щель! Сиди и усом не води!
— Тогда назначьте кого-нибудь другого. Право же, я…
— Полноте, вы боевой офицер, боевой офицер! Вот что, берите-ка штабс-капитана в карман… да нет, это допейте, а там вон… возьмите еще, у меня запасон!.. Вот так… теперь идите в резерв… До свидания, господин подпоручик, — помахал Пек Пекыч ручкой.
— Какой еще, Петр Петрович, там подпоручик? Что вы?..
— А как же?.. Вы исключены, можно сказать, с повышением в чине… представили вас!.. Потому пострадали, можно сказать, за отечество… Ну, а назад козла рогами не ставят… То-то, будьте покойнички!
Петр Петрович подал Зайчику руку, ухмыльнулся, как кот свернулся комочком и, помахавши из-под одеяла расправленной сторублевкой, фальшиво захрапел.
Зайчик вздохнул, засунул в нутряной карман свежую бутылку и, немного шатаясь, вышел.
Многобог
Нагадала, значит, цыганка Зайчику в ручку!
Он и не видал, когда возвращался на позицию по Тирульской дороге с побывки, что проходит как раз мимо той самой рощи у озера, в которой стояли мы после водополицы в глубоком резерве, забытые, кажется, и богом, и до время нашим начальством.
Начальству было в ту пору совсем не до нас.
Вышла такая история, что в самом деле было для него лучше припрятать остатки двенадцатой роты куда-нибудь к сторонке от лишних разговоров. Вначале-то взялись было всерьез: действительно, суд вроде как савастожить, следствие навести по закону, а полковник Телегин, полковой, был не дурак, знал хорошо, что пройдет неделя-другая, оботрется, что-нибудь новенькое случится, да еще почище нашего водогона, и делу конец!
Да так оно потом и случилось! Только Таракану остригли усы!
Распоместились мы в конюшнях в каком-то имении, неподалеку от озера, где и вправду стояла деревушка, как наврал о том Пек Пекычу Зайчик, почему-то не захотевши ему сказать о себе правды.
От всех барских построек уцелели только эти конюшни; должно быть, барин жил тут богатый, а может, был у барина конский завод… От барского дома торчком только подымалась средь сада большая труба над голландкой, в которой уже навили себе гнезд воробьи, да в стороне на самом въезде в имение стояла сторожка без окон и без дверей.
Туда мы ходили.
Окол сторожки под кустом валялась статуя, голая такая баба, станушка сползла с нее на коленку, и видно, что обе руки держала она посередке, как будто собиралась купаться, да кто-то из нашего брата из озорства или любопытства на одурелый глаз вздумал взглянуть, отбил ей обе руки, но ничего не увидел, повалил ее сапогом и напихал в ноги соломы.
* * *
Что Зайчик вернулся, и мы долгое время не знали…
Да, правду говоря, и не думали об этом, в суматохе
