— Иван Палыч, немцу островушному — ша!
— Подожди ты орать, а то связать прикажу! — говорит ему Иван Палыч, со всего размаху толкая его в бок кулаком.
— Постой, Иван Палыч, — кричит расходившийся Сенька, — давай мне веревку подлиннее… я ему докажу!..
— Да что ты, спятил, что ли?.. Вешаться, что ли, хочешь? — смеется уже веселым, заливистым смехом Иван Палыч. — На глазах у смерти вешается кто же, заливушное брюхо?..
— Нет-нет, Иван Палыч, я бы за бутылку бы, да что — за глоточек один, сейчас его искоренил без остатку…
— Это кого же, черта, что ли?
— Нет, Иван Палыч, островушного немца искореню…
Иван Палыч поднялся на локтях, глядит на Сеньку: что у него, клепки, что ли, из головы выпали? Так не похоже — Сенька как Сенька, глаза только так и горят как уголья и руки на коленях трясутся…
— Ты что это, Сенька, мелево мелешь, ложись сию же минуту, а то назад руки скручу и шомполом по сидячему месту…
— Иван Палыч, — тихо говорит Сенька, — послушайте вы меня, дурака, ведь дурак, да не очень, семь лет управлял большим перевозом, ты это только пойми…
— Да это мы всё понимаем; ты ведь не на Волге сейчас, а на Двине, тут, брат, несь не бабы полощут белье — он те так полоснет!
— Вода, Иван Палыч, по всему свету по одному закону бежит…
— А… это верно, — говорит Пенкин спросонья, повернувшись к Сеньке лицом и полой протирая глаза…
— Знамо дело, что верно, — торопливо подхватил Сенька…
— Ты, Иван Палыч, послушай Сеньку, он ведь ба-альшой кесарь, да командиру доложь, может быть, толк какой будет…
— Ну, бреши, Прохор Акимыч…
— В нужде, Иван Палыч, человек в два раза умнее…
— Ну, так и быть, рассказывай, Сенька!
Мы все приподнялись с нар, закурили, приготовились все заранее вдосталь от новой Сенькиной выдумки посмеяться, а Сенька только всего и сказал:
— Надо мне, Иван Палыч, для всего дела веревку подольше, пороху побольше, ночь потемнее да артиллериста поумнее… Вот, и больше ничего не скажу…
Лег на нары и только потом, когда все угомонились, он опять тихонько подошел к Ивану Палычу и прошептал ему на ухо:
— Вы спите, Иван Палыч?
— Нет, не сплю, решаю твою задачу, — говорит ему миролюбиво фельдфебель…
— Все равно не решите…
— Почему? Что же, у меня, по-твоему, ума твоего меньше?..
— Да нет, ума-то у вас больше, да я самого главного не сказал, что еще для этого нужно…
— Ну, а что еще, Семен Семеныч? — приподнялся Иван Палыч и воспаленными глазами посмотрел в воспаленные Сенькины хитрые глаза…
— Усё узнаете, скоро захвораете!..
— Слушай, Семен Семеныч, коли наладишь такое дело, так ведь я не знаю какую награду получишь… Скажи, Семен Семеныч, что еще надобно?..
— Ин ладно, давай полтинник, скажу…
— Дам, собачий сын, говори!..
— Дашь?
— Дам!..
— Дашь?
— Дам, ей-богу же, завтра дам и за заливухой пущу…
— Ну тогда, Иван Палыч, хорошенько слушай.
— Ну, — пригнулся к Сенькину уху Иван Палыч.
— Нужна еще для этого дела — кошка…
— Ну, это уж ты врешь, Сенька, какую там тебе тут, на позиции, кошку, тут и котенка-то не достанешь…
— Вот теперь и подумай, а к завтрему с вас полтинник… дозвольте!..
— Выкусишь!
Иван Палыч повернулся на другой бок и скоро захрапел, а Сенька долго еще сидел на нарах ножка на ножку и о чем-то очень упористо думал…
* * *
На другой день, когда рассвело и косой лучик нас на ноги поднял, Иван Палыч никакого полтинника Сеньке, конечно, не отдал, а только поднял Сеньку на смех.
— Кошка кошке розь, — сказал Пенкин Иван Палычу, — одна кошка мышей ловит, другая кошка ведро достает…
— А ведь и в самом деле, Прохор Акимыч, — говорит, приподнявши брови, Иван Палыч… — А? Что ты тут скажешь?..
— Ну, вот то-то и дело, у Сенькиной кошки железные ножки…
— Доганулся, Сенька, знаю. Получай полтинник!..
В это время пришла смена из Акулькиной дырки, из наблюдательного против плавучки, куда время от времени Иван Палыч, чтоб не было очень заметно, что он своих однодеревенцев бережет, назначал кого-нибудь из чертухинцев. Смотрим мы, лица у Голубков сильно помяты, губы трясутся, бороды скомканы и словно заворочены в рот…
— Что, Голубки? — спрашивает Иван Палыч, ничего еще не подозревая.
— Одного Голубка ястреб склевал, перушек даже не оставил…
Мы перекрестились. История эта стала знакомая: шли неосторожно с поста, подшумели, немец с этого чертова поплавка услыхал и из миномета мину пустил. Говори — вечная память!..
Иван Палыч не нашелся даже что и сказать, снял только фуражку и крест на лоб положил.
— Разнесло?..
— Искали-искали, лоскутинки нету нигде: схоронил, только креста не поставил!
— Ну, Иван Палыч, на твой полтинник назад, — отрубил Сенька, соскочивши с места как кошка, — пойдем к командиру…
Иван Палыч взял полтинник, положил его почему-то на стол, а не в карман и сказал:
— Верно, Семен Семеныч, пойдем: может, что и надумаем… А? — обернулся он недоверчиво к Пенкину…
* * *
Пенкин молчал, сурово нахмуривши брови и заломивши на затылок картуз…
…Зайчику Сенькин план пришелся очень по духу; сперва он сидел и словно не слушал, глядя поверх Иван Палыча куда-то в темный, завешенный паутиною угол, думая будто о чем-то давнишнем, чему никак не мог найти разрешенья, отчего на чистом белом лбу у него пролегла горько изогнутая, еле заметная черточка крест-накрест, когда же Сенька все рассказал про кошку с железной ножкой, про то, как он служил на Волге перевозчиком и как им хозяин дорожил за большую сноровку и знание дела, несмотря на то что Сенька любил заливать, — одним словом, сразу про всю свою жизнь и ту удивительную затею, которая ему спать не дает, — у Зайчика глаза прояснели.
Поглядел он на Сеньку, будто только что разглядел, а допрежде и не видел. Сенька же Зайчику смотрит в глаза, а Иван Палыч засел в стороне и водит своими усами, как таракан из щели.
— Ты, Сенька, — герой! — сказал Зайчик, поглядевши в сторону Иван Палыча… — Сегодня же пойду к артиллеристам и посоветуюсь с ними…
— Узнайте, ваш-высок, а я за всякое время, — застенчиво, не похоже на Сеньку, проговорил он, поднимаясь со скамейки и делая знак Иван Палычу.
— Только не забудьте, ваш-высок, заливухи еще, сами знаете: осень, вода!..
Сенькин план был очень простой: надо было плот сколотить или что-то вроде корыта, которое бы могло поднять на воде пуда два или три, корыто это привязать на веревку, веревку утвердить на остро отточенную кошку, чтобы сразу лапами врезалась в дно и в песке закрепилась, к корыту приделать круто поставленный руль, так чтобы в него било теченье и относило корыто с пироксилиновой бомбой к берегу немцев, — такое устройство часто увидишь еще и теперь на Волге на большом перевозе: баржа на канате ходит сама, хочешь — на тот берег, хочешь — на этот, как руль у баржи повернешь, туда ее волной и погонит…
Как только Иван Палыч с Сенькой ушли, Зайчик тоже заторопился, почти вслед им вышел из блиндажа и, размахивая руками, пошел по ходам сообщения на батарею, с которой так неудачно стреляли по островку.
Офицер, который командовал ею, был еще совсем молодой человек, слушал он Зайчика, покусывая розовую безусую губку, а когда Зайчик кончил, восторженно начал крутиться из угла в угол по крошечному блиндажу, заложивши за спину руки…
— У вас есть человек, кто эту кошку закинет?..
— Есть, он все это и придумал…
— А ведь знаете, подпоручик, из этого должен бы выйти очень немалый эффект: едва ли мы сковырнем немца с этого островка, но что мы его испугаем, так это как пить дать, все будет зависеть, по моему мнению, от того, есть ли у немца на острову огневые припасы иль нет… Если есть… тогда… — Юноша обеими руками показал, как немцы полетят кверху на воздух.
— Ну, а если припасы найдутся, они ведь на них не скупятся, минометных бомб на острову, я думаю, пропасть: три ночи стояла луна, мы очень хорошо следили за лодкой — никакого намека…
— Я думаю тоже, что они в первый же день завалили весь остров этим добром… Тогда!.. — Юноша опять всплеснул кверху руками.
— Давайте попробуем и без всяких реляций…
— Да нет, я и не думаю, бомбу мы сами сготовим… я думаю для этого газовый баллон подыскать…
— Ну, а мы тогда будем сегодня же сколачивать плот и закидывать кошку…
— Давайте, давайте — без дела ведь скучно, целый день только и знаешь что спать…
Зайчик поднялся и пожелал артиллеристу успеха…
— Какие солдаты, однако, у нас молодцы, — говорит Зайчику юноша, — и отчего неладиха такая?..
— Сам черт не поймет!..
Зайчик пожал ему руку и вышел…
* * *
…У нас закипела работа, каждый хотел что-нибудь сделать, тот тащит бревно, тот волочит доску, которою выломил в нарах, всем пришелся по вкусу Сенькин задор.
Пенкин с утра ушел с ним в кузницу в нестроевую команду, где до обеда они сварганили кошку.
— Ну-ка, попробуй, какие у этого котика лапки, — сказал Сенька, когда они с Пенкиным вошли, а Иван Палыч недоверчиво их оглядел: дескать, хватили наверно, ну тут и делу конец. Но не только Пенкин, но и Сенька был ни в одном глазу.
— Насилушки достали канату… Говорим, что вернем, дьяволы-черти, а они не дают… так мы думали, думали с Пенкиным, а потом взяли да и украли…
— Н-но?.. — протянул Иван Палыч.
— Каптер и не сведает. После, потом объясним, экая важность!..
— Да, важность какая — казна!..
Позвали мы Сеньку плот поглядеть, сколочен он был в три ряда из комлистых бревешек и два человека легко мог поднять на воде…
— Ай да плот, вот это я понимаю, да я на нем на тот свет съездил бы в сутки…
— Плот, — говорит Пенкин, — только водяному тонуть…
— А руль-то… забыли… без руля он все равно что Пенкин без носу.
Вмиг пришвартовал Сенька большую доску от нар, привязал ее с одной стороны на веревку, так что плот стал похож на рожу, скривленную набок, отошел на два шага и говорит самодовольно:
— Ну, теперь, братцы, не трогать, командир придет, покажет устройство…
* * *
…Вечером пришел к нам Зайчик, был он навеселе, немного качался, в глазах висела муть, как паутина, но говорил все по делу, сел рядом с Сенькой на
