пленного ангела с веющих крыл.

Я понял те слезы, я понял те муки,

Где слово немеет, где царствуют звуки,

Где слышишь не песню, а душу певца,

Где дух покидает ненужное тело,

Где внемлешь, что радость не знает предела,

12 Где веришь, что счастью не будет конца.

130

XVIII

Говорили в древнем Риме,

Что в горах, в пещере темной,

Богоравная сивилла

Вечно-юная живет,

5 Что ей все открыли боги,

Что в груди чужой сокрыто,

Что таит небесный свод.

Только избранным доступно,

Хоть не самую богиню,

10 А священное жилище

Чародейки созерцать.

В ясном зеркале ты можешь,

Взор в глаза свои вперяя,

Ту богиню увидать.

15 Неподвижна и безмолвна,

Для тебя единой зрима

На пороге черной двери —

На нее тогда смотри!

Но когда заслышишь песню,

20 Вдохновенную тобою,

Эту дверь мне отопри.

131

XIX

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

Только в мире и есть, что лучистый

4 Детски задумчивый взор,

Только в мире и есть, что душистый

Милой головки убор.

Только в мире и есть этот чистый,

8 Влево бегущий пробор.

132

XX

Солнце садится, и ветер утихнул летучий,

Нет и следа тех огнями пронизанных туч;

Вот на окраине дрогнул живой и нежгучий,

4 Всю эту степь озаривший и гаснущий луч.

Солнца уж нет, нет и дня неустанных стремлений,

Только закат будет долго чуть зримо гореть;

О, если б небо судило без тяжких томлений

8 Так же и мне, оглянувшись на жизнь, умереть.

133

XXI Вольный сокол

Не воскормлен ты пищей нежной,

Не унесен к зиме в тепло,

И каждый час рукой прилежной

4 Твое не холено крыло.

Там, над скалой, вблизи лазури,

На умирающем дубу,

Ты с первых дней изведал бури

8 И с ураганами борьбу.

Дразнили молодую силу

И зной, и голод, и гроза,

И восходящему светилу

12 Глядел ты за море в глаза.

Зато, когда пора приспела,

С гнезда ты крылья распустил

И, взмахам их доверясь смело,

16 Ширяясь, по небу поплыл.

134

XXII

Сад весь в цвету,

Вечер в огне,

Так освежительно-радостно мне;

Вот я стою,

Вот я иду,

6 Словно таинственной речи я жду.

Эта заря,

Эта весна

Так непостижна, зато так ясна!

Счастья ли полн,

Плачу ли я,

12 Ты благодатная тайна моя.

135

XXIII

Не вижу ни красы души твоей нетленной,

Ни пышных локонов, ни ласковых очей,

Помимо я гляжу на жребий отдаленный

4 И слышу приговор безжалостных людей.

И только чувствую, что ты вот тут — со мною,

Со мной! — и молодость, и суетную честь,

И все, чем я дышал, — блаженною мечтою

8 Лечу к твоим ногам младенческим принесть.

136

XXIV

Страницы милые опять персты раскрыли;

Я снова умилен и трепетать готов,

Чтоб ветер иль рука чужая не сронили

4 Засохших, одному мне ведомых цветов.

О, как ничтожно все! От жертвы жизни целой,

От этих пылких жертв и подвигов святых

Лишь тайная тоска в душе осиротелой,

8 Да тени бледные у лепестков сухих.

Но ими дорожит мое воспоминанье;

Без них все прошлое — один жестокий бред,

Без них один укор, без них одно терзанье,

12 И нет прощения, и примиренья нет.

137

XXV

Еще одно забывчивое слово.

Еще один случайный полувздох,

И тосковать я сердцем стану снова

4 И буду я опять у этих ног.

Душа дрожит, готова вспыхнуть чище,

Хотя давно угас весенний день,

И при луне на жизненном кладбище

8 Страшна и ночь, и собственная тень.

138

XXVI Теперь

Мой прах уснет, забытый и холодный,

А для тебя настанет жизни май;

О, хоть на миг душою благородной

4 Тогда стихам, звучавшим мне, внимай.

И вдумчивым и чутким сердцем девы

Безумных снов волненья ты поймешь,

И от чего в дрожащие напевы

8 Я уходил — и ты за мной уйдешь.

Приветами, встающими из гроба,

Сердечных тайн бессмертье ты проверь.

Вневременной повеем жизнью оба,

12 И ты и я мы встретимся: теперь.

139

XXVII

Кровию сердца пишу я к тебе эти строки,

Видно, разлуки обоим несносны уроки,

Видно, больному напрасно к свободе стремиться,

Видно, к давно прожитому нельзя воротиться,

Видно, во всем, что питало горячку недуга,

6 Легче и слаще вблизи упрекать нам друг друга.

140

XXVIII

Ныне первый мы слышали гром,

Вот повеяло сразу теплом.

И пришло мне на память сейчас,

4 Как вчера ты измучила нас.

Целый день, холодна и бледна,

Ты сидела безмолвно одна;

Вдруг ты встала, ко мне подошла

8 И сказала, что все поняла:

Что напрасно жалеть о былом,

Что нам тесно и тяжко вдвоем,

Что любви затерялась стезя,

12 Что так жить, что дышать так нельзя,

Что ты хочешь, — решилась, — и вдруг

Разразился весенний недуг,

И, забывши о грозных словах,

16 Ты растаяла в жарких слезах.

141

XXIX Перепел

Глупый перепел, гляди-ко,

Рядом тут живет синичка;

Как с железной клеткой тихо

4 И умно сжилася птичка.

Все ты рвешься на свободу,

Головой толкаясь в клетку,

Вот на место стен железных

8 Натянули туго сетку.

Уж давно поет синичка,

Не страшась железных игол,

Ты же все не на свободе,

12 Только лысину напрыгал.

142

XXX

Молятся звезды, мерцают и рдеют,

Молится месяц, плывя по лазури,

Легкие тучки, свиваясь, не смеют

4 С темной земли к ним притягивать бури.

Видны им наши томленья и горе,

Видны страстей неподсильные битвы,

Слезы в алмазном трепещут их взоре,

8 Все же безмолвно горят их молитвы.

143

XXXI Аваддон

Ангел, и лев, и телец, и орел, —

Все шестикрылые держут престол,

А над престолом, над тем, кто сидит,

4 Радуга ярким смарагдом горит.

Молнии с громом по небу летят,

И раздается из них: свят, свят, свят.

Вот проносящийся ангел трубит,

8 С треском звезда к нам на землю летит,

Землю прошибла до бездны глухой,

Вырвался дым, как из печи большой.

Медными крыльями грозно стуча,

12 Вышла из дыма с коня саранча,

Львиные зубы, коса как у жен,

Хвост скорпионовым жалом снабжен.

Царь ее гордой сияет красой,

16 То Аваддон, ангел бездны земной.

Будут терзать вас и жалить, — и вот

Смерть призовете, и смерть не придет;

Пусть же изведает всякая плоть,

20 Что испытания хочет господь.

144

XXXII 15 мая 1883 года

Как солнце вешнее сияя,

В лучах недаром ты взошел

Во дни живительного мая

4 На прародительский престол.

Горит алмаз, блестят короны,

И вкруг соборов и дворца,

Как юных листьев миллионы,

8 Обращены к тебе сердца.

О, будь благословен сторицей

Над миром, Русью и Москвой,

И богоданной багряницей

12 От искушений нас укрой!

145

Студент

Посвящается С. П. X-о

I

Гляжу на вас я, умница моя,

Как на своем болезненном вы ложе

Откинулись, раздумие тая,

А против вас, со сказочником схоже,

И бормочу и вспоминаю я

О временах, как был я молод тоже;

Когда не так казалась жизнь пуста,

8 И просятся октавы на уста.

II

Я был студентом. Жили мы вдвоем

С товарищем московским, в антресоле

Родителей его. Их старый дом

Стоял близь сада, на Девичьем поле.

Нас старики любили и во всем

Предоставляли жить по нашей воле. —

Лишь наверху; когда ж сходили вниз,

16 Быть скромными, таков наш был девиз.

III

Нельзя сказать, чтоб тяжкие грехи

Нас удручали. Он долбил тетрадки

Да Гегеля читал; а я стихи

Кропал; стихи не выходили гладки.

Но, боже мой, как много чепухи

Болтали мы; как нам казались сладки

Поэты, нас затронувшие, все:

24 И Лермонтов, и Байрон, и Мюссе.

IV

И был ли я рассеян от природы

Или застенчив, не могу сказать,

Но к женщинам не льнул я в эти годы,

Его ж и Гегель сам не мог унять;

Чуть женщины — лишь не совсем уроды —

Глядишь, влюблен, уже влюблен опять.

На лекции идем, — бранюсь я вволю.

32 А он вприпрыжку по пустому полю.

V

По праздникам езжали к старикам

Различные почтительные лица

Из сослуживцев старых и их дам,

Бывала также томная девица

Из институтских. По ее словам,

Был Ламартин всех ярче, как денница;

Две девочки, — и ту, что побледней,

40 Звала хозяйка крестницей своей.

VI

Свершали годы свой обычный круг,

Гамлет-Мочалов сотрясал нас бурно,

На фортепьянах игрывал мой друг,

Певала Лиза, — и подчас недурно —

И уходила под вечер. — Но вдруг

Судьбы встряхнулась роковая урна.

— «Вы слышали? А я от них самих.

48 Ведь к Лизаньке присватался жених!

VII

Не говорят худого про него,

С имением, хоть небольшого чину;

У генерала служит своего,

Ведет себя как должно дворянину:

Ни гадких карт, ни прочего чего. —

Серебряную подарю корзину

Я ей свою большую. — Что ж мне дать?

56 Я крестная, а не родная мать».

VIII

Жених! жених! Коляска под крыльцом.

Отец и дочка входят с офицером. —

Не вышел ростом, не красив лицом,

Но мог бы быть товарищам примером:

Весь раздушен, хохол торчит вихром,

Торчат усы изысканным манером,

И воротник как жар, и белый кант,

64 И сахара белее аксельбант.

IX

«Вот, Лизанька! Бог дал и женишка!

А вы ее, мой милый, берегите,

Ребенок ведь! Немножечко дика,

Неопытна, — на нас уж не взыщите». —

А мне ее отец: «Вы старика

Утешьте, вы и ей не откажите,

Мы с Лизою решились вас просить,

72 С крестовым братом шаферами быть.

X

Ты, Лизанька, уж попроси сама,

Вы, кажется, друг другу не чужие,

Старинной дружбой связаны дома,

А с крестным братом даже и родные».

— «Я вас прошу». — «Ах, боже, дела тьма.

Пора и дальше, люди молодые,

И к тетушке мне нужно вас завесть. —

80 Так по рукам?» — «Благодарю за честь».

XI

Горит огнями весь иконостас,

Хрустальное блестит паникадило

И дьякона за хором слышен бас…

Она стоит и веки опустила,

Но так бледна, что поражает глаз;

Испугана ль она иль загрустила?

Мы стали цепью все, чтобы народ

88 На наших дам не налезал вперед.

XII

«Где ж мой платок? — старик воскликнул наш, —

Дай мне хоть свой; отдам тебе на бале.

Что возишься! да скоро ли подашь?

Ну дайте вы, хоть вы бы отыскали».

— «Да не найду». — «Вот завели cache-cache!»

— «И у меня! и у меня украли!» —

«Обчистили? Народец-то каков!» —

96 Вся наша цепь без носовых платков.

XIII

Стою да мельком на нее взгляну;

Знать, от свечей ей томно, — от угара.

И жалко, жалко мне ее одну,

Но жалко тож индейского фуляра. —

«А не такую бы ему жену. —

Пожалуй, что она ему не пара». —

Вот повели кругом их наконец,

104 И я топчусь, держа над ней венец.

XIV

Все кончено. Пустеет божий храм. —

Подробностей уж не припомню дале,

Но помню, что с товарищем я там,

У них в дому, на свадебном их бале,

Стою в гостиной полусветлой сам,

А музыка гремит, и танцы в зале,

Не знаю, что сказать, а предо мной

112 Давнишняя подруга молодой.

XV

«Пойдемте вальс! Вы не хотите? Нет?

Но вы должны, — ведь я вознегодую…

Вы сердитесь за давешний ответ?»

— «Я не сержусь; я просто не танцую». —

«Ну дайте ж руку! ссориться не след. —

Та к сердцу ближе. — Руку ту, — другую».

И без перчатки стала хлопотать,

120 Чтобы с моей руки перчатку снять.

XVI

Но тут товарищ мой влетает в дверь:

«Вот где они! Куда запропастились.

Вас кавалер, как разъяренный зверь,

Повсюду ищет. — Вы б поторопились.

Да ты-то что? Не кисни хоть теперь,

Ступай за мной; там словно взбеленились».

— «Нет, уж уволь. Тебе оно под стать,

128 Ты по полю давно привык плясать». —

XVII

Вот грянула мазурка. — Я гляжу,

Как королева средневековая,

Вся в бархате, туда, где я сижу,

Сама идет поспешно молодая

И говорит: «Пойдемте, я прошу

Вас на мазурку». Голову склоняя,

Я подал руку. Входим, стульев шум,

136 И музыка гремит свое рум-рум.

XVIII

— «Вы, кажется, не в духе». — «Я? Ничуть,

Напротив, я повеселиться рада

В последний раз». — И молодая грудь

Дохнула жарко. — «Мне движенья надо:

Без устали помчимся! отдохнуть

Успею после там, в гортани ада».

— «Да что вы говорите?» — «Верьте мне,

144 Я не в бреду, и я в своем уме.

XIX

А хоть в бреду, безгрешен этот бред!

Несчастию не я теперь виною,

И говорить о нем уже не след;

Умру и тайны этой не открою.

Тут маменька, виновница всех бед,

Распорядиться ей хотелось мною.

Я поддалась, — всю жизнь свою сгубя. —

152 Я влюблена давно!» — «В кого?»